Мелькают фигуры инженера полка Чугая и начальника штаба Громова.
Над нашими головами 18 фашистских самолетов перестраиваются для новой атаки. Первая группа уже сваливается в крутое пике. От моторного гула отделяется злобное постукивание, и к огневым точкам, расположенным вблизи КП, поползли разноцветные крапины трасс, Навстречу им - еще более ожесточенный всплеск огня. Ведущий "мессер", не выдержав, взмывает вверх, но тут трасса с земли достает его левый мотор. Задымив, теряя высоту, вражеский бомбардировщик скрывается на западе. С неба доносится нарастающий свист бомбы. Взрыв - и одна из двух наших огневых точек смолкает. Огонь уцелевшей становится еще более ожесточенным. Противник взмывает вверх, почти к своему строю, и разворачивается для новой атаки. И тут пулемет на земле захлебывается.
Станислав Лидерман поднимается из своего укрытия и мчится к пораженной огневой точке. Точным движением срывает с покосившихся пулеметов магазины и стремглав возвращается к своим. Ревя обоими моторами, фашист сваливается на пулемет, и Лидерман открывает огонь по пикирующему "мессеру". У него разом вспыхивают оба мотора. Не успев даже пошевельнуть рулем, он врезается в землю позади нас... А Лидерман, раненный, падает у пулеметной установки.
Еще два немецких истребителя, чертя дымами по уже светлому небу, валятся к земле. Видно, как стремительно сметают противника с неба над нашим аэродромом подоспевшие летчики подполковника Зайцева. Через минуту грохот ожесточенного воздушного боя стихает. Но на аэродроме бушует пожарище. Дотла сгорели четыре наших самолета; две машины выведены из строя; четыре техника и шесть солдат из батальона аэродромного обеспечения ранены; тяжело ранен наводчик Лидерман, сбивший два вражеских бомбардировщика.
Только что сообщили: вражеская колонна противника наведена по радио шпионом, которого удалось захватить вместе с рацией.
На КП пришел полковой врач.
- Лидерману плохо. Погрузили в санитарку. В госпитале будут оперировать.
Дверь распахивается. Появляются люди с пистолетами в руках. Вперед выталкивают рослого, атлетически сложенного белобрысого парня. Он в немецкой летной форме, без шлема, с оборванными на местах планшета и кобуры ремнями. Докладывают:
- Это со второго сбитого "мессера".
Мальчишеское лицо пленного исказила наглая улыбка. Он проговорил что-то.
- Что он говорит, доктор?
- Мне известен приказ вашего командования, запрещающий расстреливать пленных,- переводит доктор. Гитлеровец рассаживается на скамейке у стола.
- Встать, сволочь! - сорвавшимся голосом закричал Глыга, и пистолет его заходил перед лицом гитлеровца.- Встать, говорю! Перед тобой старший советский офицер!
- Товарищи,- едва сдерживаясь, успокаиваю я летчиков.- Убрать оружие.
Пистолеты исчезли. Стоявший перед нами гитлеровец засунул руку за пазуху и выбросил на стол два свертка. Доктор осторожно, кончиками пальцев развернул их и сморщился. Что-то изменилось в поведении пленного. Он стал заискивающе улыбаться. В пакетах оказались эрзац-шоколад и порнографические открытки.
Тишина наступила разом. Немец побледнел. Журавлев и Яковлев плотно обхватили Глыгу за руки. Иван заговорил:
- Доктор, скажите этой твари, что порешу его, невзирая ни на что, если еще попробует. Я...
- Я, я...- забормотал фашист.
Все рассмеялись. Фашистский летчик замер в положении "смирно". Доктор начал переводить наши вопросы. Не потребовалось и пятнадцати минут, чтобы узнать от пленного все. Его зовут Ганс, родом из Баварии, звание обер-лейтенант. Его самолет сбит нашим зенитным огнем. Ганс - единственный уцелевший из экипажа. Бомбардировщики наведены агентурной разведкой. Его полк базируется под Краматорском и укомплектован летчиками высшей школы бомбардиров. До недавнего времени полк действовал в Италии.
Пленный отвечал автоматически. В его взгляде не было мысли. Судьба своего полка, войны уже нисколько не трогала его, он беспокоился только о своей жизни. Его отправили в штаб воздушной армии.
Недели через две мы слышали по радио обращение пленного к немецким летчикам с призывом прекратить грабительскую войну.
Организовав восстановительные и маскировочные работы, мы вылетели с Н. Сысоевым в штаб воздушной армии. В. А. Судец принял нас сразу. Успокоил, дал распоряжение о внеочередном пополнении полка самолетами, усилении зенитной и воздушной защиты нашего аэродрома, одобрил предложенные нами меры по переустройству обороны. Времени у командующего было в обрез: он торопился. Но когда мы стали рассказывать про пулеметчика Лидермана, генерал внимательно выслушал и, помолчав,заговорил:
- Люди-то у нас какие! Одно сердце против четырех моторов... И побеждают! Вот орден Красной Звезды. Вручите немедленно эту награду от имени Военного совета и меня лично... Таких ценить надо. О таких всем рассказывать надобно!И генерал проводил нас к выходу.
Лицо Станислава было болезненно-бледным. Пулеметчик лежал с закрытыми глазами. Сестра чуть тронула его. Он приоткрыл глаза и сразу же попытался подняться.
Громов с Сысоевым помогли ему.
- Генерал Судец прислал нас к тебе. Станислав! Ты награжден.- И я протянул ему сверкающий орден.
- Благодарю. Прикрепите, пожалуйста, его сюда,- показал он на свою рубашку.
Врач с сестрой помогли нам. И все собравшиеся у этой койки вытянулись перед доблестным пулеметчиком. А он проговорил:
- Счет открыт... Это им за нашу Беларусь... Скоро придем и туда.
* * *
Одиннадцатого сентября меня вызвал командующий 17-й воздушной армией. Генерал читал, облокотившись на стол. Завидев меня, он улыбнулся и, поднявшись из-за стола, предложил сесть. Потом нахмурился и сказал:
- Что ж, Федоров, выходит, вместе со мной ты отвоевался...
Командующий протянул мне приказ из Москвы, из которого явствовало, что меня перебрасывают на Центральный фронт, в 16-ю воздушную, к генералу С. И. Руденко, заместителем командира бомбардировочной авиационной дивизии.
Буря смешанных чувств нахлынула на меня. Гордость и грусть теснили мне сердце. Оставлять коллектив 39-го полка, людей, ставших родными, близкими, с кем переживал радость побед, потерю боевых друзей, покинуть фронт, где тебя знали, хорошо относились,- совсем непросто.
- Что ж ты молчишь? - прервал мои размышления генерал.- Ты вырос, и полк стал необычным. Но тебе и дальше расти надо. Хочешь, дивизию дам? Правда, штурмовую. Согласен? Хоть сейчас запрос в Москву отправлю...
- Нет, товарищ командующий. Вы сами - врожденный бомбардировщик. Должны меня понять! В штурмовой дивизии - незнакомая техника, новые для меня приемы работы... В дивизию ведь командиром надо прийти, а не учеником.
- Жаль. Но ты по-своему прав, конечно. Словом, желаю тебе успехов! - И Владимир Александрович Судец по-отцовски обнял меня...
- Спасибо за науку, за все...
Тот день трудно вычеркнуть из памяти. Поутру 14 сентября в столовой прощаюсь с летчиками, штурманами, стрелками-радистами. Как родные, подходят и крепко жмут руку Глыга и Смирнов, Журавлев и Большаков, десятки чудесных ребят, настоящих бойцов. А через час, плотно окруженный боевыми друзьями, иду к машине Яковлева. Поднимаюсь по стремянке, долго машу рукой остающимся товарищам.
Покачивая крыльями, наш самолет делает прощальный круг над Новодеркулем и берет курс на Центральный фронт. В прошлом остается родной полк.
Мы больше часа в полете. Бортовая рация вызывает КП 241-й авиадивизии. Обмен позывными, и в наушниках четко звучит:
- Вас понял. Даю посадку в квадрате ноль шестьдесят семь пятьсот сорок три.
Яковлев вводит машину в вираж и резко снижается. Внизу перелески, луга. На одном из них появляется'пятно. Через минуту оно превращается в хорошо заметное посадочное "Т".
Комдив полковник Иван Григорьевич Куриленко с офицерами штаба встречает нас. Во время рапорта полковник внимательно разглядывает меня, представляет офицеров штаба и потом радушно говорит:
- Забирайте свой экипаж, пообедаем все вместе.
Обед тянется долго. Каждый занят своими мыслями. Экипаж "Петлякова" поднимается первым. Вместе с Куриленко выходим на летное поле. Прошагав уж полпути к стоянкам, замечаем: навстречу бежит Яковлев. Останавливается. Руку под козырек и озорно говорит:
- Товарищ полковник, разрешите обратиться к командиру нашего полка?
- Пожалуйста.
- Товарищ командир, экипаж просит вас к машине - попрощаться и получить разрешение на вылет.
- Но позвольте...
Улыбнувшись, Куриленко прерывает меня:
- Пусть так, товарищ Федоров, командуйте...
У крыла "семнадцатой" застыли штурман со стрелком-радистом.
- Ну, Саша, спасибо... Спасибо, ребята, желаю вам удач! Привет нашим!
Крепко обнимаемся. Пилот глухо командует:
- По местам!
Через минуту из форточки показывается рука Яковлева. Поднимаю руку. Стартер повторяет жест флажком, "Пешка" запела обоими моторами. Луговая трава, блеснув на солнце, низко полегла. Вздрогнув, машина двинулась и, разбежавшись, ушла ввысь. Шасси убрано. Покачивая крыльями, самолет совершает прощальный круг.
И только тут успеваю разглядеть пятно на фюзеляже, бросившееся в глаза еще там, на родном аэродроме: орден Александра Невского, искусно изображенный кем-то из боевых товарищей накануне вылета в 241-ю дивизию. Вручая этот орден, В. А. Судец говорил мне тогда:
- Чунишино помнишь? Вот за это отмечает тебя Родина. Обрати внимание: орден из первой сотни... Вы тогда всего за сто минут полета своим ударом помогли пехотинцам и танкистам выйти из окружения.
Саша Яковлев завершает прощальный круг. Подняв свой сверкающий нос, "Петляков-2" устремляется к солнцу. И через несколько минут в лучах его появляется серебристый след. Это был последний штрих незабываемой боевой жизни в коллективе доблестных авиаторов 39-го полка.
Дивизия пикировщиков
К новым обязанностям заместителя комдива я приступил в середине сентября 1943 года. Был по-летнему жаркий день. На открытом со всех сторон полевом аэродроме царила непривычная тишина. Самолеты Пе-2 без всякой маскировки стояли рядами на красной линейке. Вокруг - ни единого человека. Люди отдыхали после напряженных боев в Севско-Бахмачской операции.
Наша дивизия состояла из трех полков - 24, 128, 779-го, вооруженных самолетами "Петляков-2". Боевое крещение она получила в июне 1942 года на Северо-Западном фронте, участвуя в разгроме окруженной демянской группировки врага, а затем в боях у Синявина и в районах Луги, Порхова, Пскова; на территории Латвии наносила бомбовые удары по войскам, коммуникациям и аэродромам противника.
В конце ноября после доукомплектования и непродолжительной учебы дивизию перебросили на Брянский фронт. В январе 1943 года она приняла активное участие в Воронежско-Касторненской операции, затем в боях на курском и орловском направлениях.
Наиболее напряженной для дивизии была боевая деятельность в июле. Сначала всем составом она наносила массированные удары по наступающим гитлеровским войскам в районах Поныри, Кашара и Подсоборовка, а с 15 июля поддерживала наступление войск Брянского фронта на орловском, кромском и дмитрово-орловском направлениях.
С 20 августа по 10 сентября 1943 года дивизия участвовала в Севско-Бахмачской наступательной операции войск Центрального фронта. Экипажи содействовали прорыву обороны гитлеровцев в районе Севска, уничтожили отходящие железнодорожные эшелоны и автоколонны, выводили из строя переправы через Десну.
В дивизии выросло двадцать семь Героев Советского Союза. Большинство авиаторов получило это высокое звание во втором и третьем периодах войны. Некоторых героев я не застал - они погибли, но оставшиеся в живых продолжали сражаться мужественно и храбро.
Именно таким был лейтенант Василий Челпанов. Этот тихий, застенчивый летчик вел себя в бою удивительно бесстрашно. В начале войны Василий летал на связном самолете У-2- доставлял почту, запасные части для боевых машин, оперативные документы. Его шустрый "кукурузник" поднимался с аэродрома в любое время дня и ночи. Это была нелегкая черновая работа. Однажды на беззащитный У-2 обрушился фашистский истребитель "Мессершмитт-109". Исход боя сомнений не вызывал. Разве может фанерный тихоходный самолетик справиться со скоростным "мессером", вооруженным пулеметами и пушкой? В этих условиях молодой летчик принял единственно правильное решение: до бреющего полета снизился над извилистой речушкой и стал маневрировать между ее обрывистым берегами. Он то нырял в овраги, то внезапно появлялся над просеками, то снова скрывался за деревьями. Каким мужеством и хладнокровием нужно было обладать, чтобы вот так спокойно водить за нос опытного истребителя! Кончилась эта история до смешного просто. Немецкий летчик, увлеченный Челпановым на нашу территорию, израсходовал все горючее и вынужден был приземлиться. Пехотинцы взяли его в плен.
Вскоре Челпанов овладел техникой пилотирования на бомбардировщике "Петляков-2" - самолете довольно сложном. В то тревожное время 24-й авиаполк вел воздушную разведку ближних и дальних тылов противника, вылетая в районы Брянска, Орла и Карачева. Вызывая огонь на себя, экипажи засекли,расположение артиллерийских частей, фотографировали аэродромы, передвижение вражеских войск к линии фронта.
Нередко совершал такие полеты и экипаж Челпанова. Однажды на его самолет внезапно набросилась пара "мессеров". Завязался воздушный бой. Пулеметная очередь одного из Ме-109 прошила фюзеляж и плоскости Пе-2. Самолет загорелся. Командир экипажа Челпанов и стрелок-радист старшина Кувшинов выпрыгнули с парашютами. Штурман погиб. Этот неравный бой происходил на глазах пехотинцев, над территорией, занятой врагом, в семистах метрах от линии фронта.
- Нет, не дотянут до своих,- решили наши бойцы и все, как один, дружно бросились в атаку.
Гитлеровцы дрогнули и отступили. Так пехотинцы спасли своих братьев-авиаторов.
Василий Челпанов был душой полка. Личный состав восхищался его смелостью, летчики стремились подражать ему. Вскоре его назначили заместителем командира эскадрильи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28