Конечно, для того чтобы полностью воспользоваться всеми этими качествами, надо быть кошкой. Обыкновенной домашней кошкой, живущей в доме почти что с самого рождения, не вызывающей никаких подозрений. Вот и на этот раз она прошмыгнула под ногами Поликарпа Матвеевича, а тот будто даже и не заметил ее.
Возле кровати, на которой лежала Ксения, на тяжелом резном стуле из вишневого дерева сидел профессор Воронин, усталый и встревоженный.
– Никакой динамики? – для проформы поинтересовался сэнсэй, подходя поближе.
Кася нырнула под кровать и уселась, обернувшись хвостом. Прислушиваться к Намерениям говорящих. Произносимые слова она пропускала мимо ушей, сосредоточиваясь на ритме дыхания девушки. Намерение профессора Кася и Архипов считали еще перед тем, как войти, а потому ответа и не ждали.
Профессор поднял голову и посмотрел на Ксению. Внимательно посмотрел, не одним только зрением. В диапазон доступных ему психотехнических способностей входила дистанционная диагностика и даже какие-то незначительные зачатки стилевидения. Кася, уже успевшая осмотреть девушку, терпеливо уставилась на профессорские ботинки, точнее, на аккуратно завязанные шнурки. Она питала слабость к узелкам, и только неуместность игры останавливала ее от немедленного нападения на ноги Воронина.
– Запас внутренней энергии все меньше и меньше, – вздохнул профессор, тщательно пряча отчаяние. Кася даже сощурилась, настолько тягостна оказалась эта эмоция. – Она по-прежнему не приходит в себя, застряла в эпицентре футуроскопической ловушки и никак не может вырваться. Я и не подозревал, что ее способности сильны настолько, чтобы использовать их сознательно. Яков Измаилович, когда описывал мне эту девушку, заверял, что до полного раскрытия футуроскопии есть по меньшей мере год, – когда я изучал будущее, получался сходный результат. Аномалия, Поликарп! Непредсказуемая аномалия. Это меня тоже беспокоит. Как будто бы предсказания перестают работать, а мы попадаем в такие времена, в которых свобода самоопределения уступает место неопределимой однозначности фатума.
Кася предусмотрительно скрыла от «психов» свои Намерения, а потому профессор не заметил, как пожилая школьная кошка преисполнилась гордости за свое предназначение. Борьба с фатумом была смыслом Касиной жизни, – этой жизни – и Кася знала, что сможет ему противостоять. Если, разумеется, люди не вмешаются и все не испортят. С людьми такого рода несуразности происходят довольно часто, особенно когда начинаешь считать их разумными существами.
– Николай сдал экзамены, – глухим голосом сообщил сэнсэй, подтаскивая к кровати второй стул. – Нисколько в нем и не сомневался. Это второй мой ученик с такими способностями к стилевидению.
«А Ксения должна была стать моей первой ученицей с футуроскопией», – дополнило фразу Поликарпа Матвеевича Намерение.
– Он улетает в четверг? – поинтересовался Воронин, больше ради продолжения беседы, чтобы не состоялась гнетущая и наполненная безнадежностью тишина. – Ты уверен в Захаре? Все-таки первый выпуск…
– Полностью уверен, – выдохнул сэнсэй, потихоньку избавляясь от ощущения, что Ксения обречена, подобно сотням других учеников и учениц с футуроскопией, умереть, не выходя из комы.
Кася, украдкой способствовавшая возрождению надежды, тихо заурчала. Люди, по ее мнению, являли собой пример бестолкового использования своих природных способностей. Вот, например, слух: даже тот, кто не стал обученным «психом», мог бы – если бы постарался – услышать, как она урчит под кроватью. «Психи» тем более могли.
– Я больше беспокоюсь за Николая, – продолжил сэнсэй. – Ты ведь смотрел на его будущее, расскажи…
– Пока он не покинул школу? – чуть повысил голос профессор Воронин. – Твое знание может сказаться на его выборе. Он же стилевидец, а наше с тобой знакомство ни для кого не секрет. Стоит ему заподозрить…
Кася все-таки протянула лапу к шнуркам Воронина, но вовремя обуздала свой порыв. Человеческая поговорка «Делу время, потехе час» была совершенно незнакома Касе. Более того, в ее личном словаре не имелось аналогов понятиям «дело», «час» и «потеха». Но если бы Касины мысли попробовали перевести на человеческий язык – переводчик, скорее всего, вспомнил бы именно эту фразу.
Кася закрыла глаза, выпустила наружу когти и задремала.
– Убедил, – кивнул Поликарп Матвеевич. – Но стоит ему подняться на борт дирижабля…
– Разумеется. Кстати, он уже вернулся из Университета? Надо бы мне его поздравить.
– Нам надо поздравить. Вместе. А за Ксенией пока приглядит Оксана.
Оксана… Кася немедленно проснулась, потянула спину и заглянула в ближайшее будущее. Задуманное получится. Фатуму придется отступить – пусть непобежденным, даже немного укрепившим свои позиции, но отступить.
Профессор с Архиповым встали, еще раз посмотрели на бледное лицо Ксении.
– Ты ее будущее смотрел? – сдерживая дрожь в голосе, спросил сэнсэй. – Что в нем?
– Неизвестность, – нехотя ответил Воронин. – Смотреть на будущее футуроскопистов – сплошная головная боль. В данном случае ее будущее не определено. Или, наоборот, полностью предопределено. И тот, и другой исходы моей футуроскопии неподвластны.
Тихо постучалась и вошла в комнату Оксана. Глянула на сидящую под кроватью кошку, вздохнула.
Воронин закашлялся, Поликарп Матвеевич что-то забормотал, и оба, толкаясь и подбадривая друг друга искусственными улыбками, удалились поздравлять Николая.
Едва за ними закрылась дверь, Кася выскочила из-под кровати и жалобно мяукнула.
– Снова хочешь есть? – недоверчиво переспросила Оксана, глядя в круглые кошачьи глаза.
Кася с удовольствием уловила волну Оксаниных Намерений и пообещала себе напомнить о них, как только будет сделано дело. Пока служанка сокрушалась по поводу бледного вида девушки и забытой в комнате кошечки, Кася собрала силы и прыгнула Ксении на грудь.
– Кася!
Оксана соображала быстро, только вот в скорости реакций безнадежно отставала от любого из кошачьих. Чтобы прогнать Касю с кровати, требовалось сделать шаг, наклониться, попытаться схватить кошку на руки – целых полторы секунды, не меньше. Полторы секунды объективного времени и неоценимое, неисчислимое количество секунд времени субъективного. Кася стремительно осмотрела ближайшее будущее – футуроскопическая ловушка, в которую угодила Ксения, распространялась на три с половиной секунды.
– МЯУ! – во всю силу своих легких прокричала Кася, выпуская почти два десятка когтей. – МРРРРРЯЯУУУ!
Ни в одном будущем из тех, где находилась Ксения, этого события не происходило. Реальность ушла вбок, видения девушки – в область нереального. Туда, где все составлявшие ловушку варианты будущего исчезали, растворяясь в небытии.
Ловушка разом лопнула, и Ксению резко швырнуло в настоящее. В единое, неделимое, изменяемое исключительно с течением времени.
– Кыш!
Наконец-то Оксана сумела сделать необходимые шаги, наклониться… взять в руки Касю не удалось. Кошка спрыгнула на пол и спряталась под кроватью. Задуманное осуществилось: фатум был посрамлен, Ксения пришла в сознание. Неведомому противнику Каси в этой необычной войне был нанесен первый удар.
III
Под ногами мягко пружинили резиновые чешуйки пола. Шаг, другой, третий. Больше трех шагов сделать все равно не получается, слишком мала каюта, даром что двухместная. Сразу под перекрытиями пола – технические помещения. Под каютой, в которой расположился Николай, – балласт: несколько тонн воды. Если приложить ухо к полу и отрешиться от деловитого гудения мотора, можно даже услышать тихий плеск. Или подумать, будто его слышишь.
Николай, наверное, в сотый раз подошел к иллюминатору и посмотрел наружу. Небеса пополам с налипшим по ту сторону стекла снегом, редкий туман вдалеке. Только это вовсе не туман, а самые настоящие облака, из которых совсем недавно высыпались на землю мириады снежинок.
Утром, незадолго до восхода солнца, на горизонте должна была показаться Москва. Сначала Николай хотел дожидаться этого момента на прогулочной палубе, но суровый ветер и лютовавший на высоте мороз превращали ожидание в никому по сути не нужный подвиг. В застекленной же кают-компании пассажиры играли в карты, слушали патефон и вели светские беседы. Среди них Николай ощущал себя белой вороной. У него не было счета в банке, собственного предприятия, титула, влиятельных и обо всем осведомленных друзей. Он даже не был мастером психотехники: новая, даже не поцарапанная рукоять, выглядывающая из-за плеча, простенькие ножны с единственным опознавательным знаком, причислявшим его к выпускникам частной школы Поликарпа Матвеевича Архипова, – все мало-мальски заметные детали выдавали в нем только что состоявшегося подмастерья. Таким, как он, отчего-то оказывающимся в светском обществе, полагалось молчать и с почтительным видом выслушивать каждого, вознамерившегося потрепать языком. Добро бы разговаривали на умные, заслуживающие внимания темы: о последних достижениях науки, новых психотехнических школах, о политике, в конце концов. Все была бы образовательная польза. Увы, даже до разговоров о литературе дело доходило не часто.
Потому Николай, проведя в кают-компании первые пять часов полета, зарекся ходить туда без особой нужды. А по сторонам неплохо смотреть и из других мест.
Соседом по каюте оказался пожилой промышленник из Екатеринбурга. Он приезжал в столицу на подписание какого-то крупного контракта. Отмечать это событие промышленник начал еще на католическое Рождество, финальную часть большого загула предстояло провести у себя дома, в кругу компаньонов и родственников. Даже не прибегая к стилевидению, Николай знал, что все время в пути промышленник потратит на оттачивание умения храпеть и поддержание себя в запойном состоянии. Вот и сейчас сосед по каюте спал, уронив на пол пухлую волосатую руку. Сеанс бесперебойного храпа продолжался более часа. За этот срок Николай успел избавиться от сонливости, проделать малый комплекс дыхательных упражнений, исходить каюту по прямой и синусоиде, а также во всех подробностях разглядеть налипшие по ту сторону иллюминатора снежинки. Применять психотехнику против храпящего новоиспеченный подмастерье не решался. А ну как переусердствуешь ненароком да и задушишь спящего.
– Ну и черт с морозом, – решился наконец юноша. – Если промерзну как следует, может, буду спать без проблем.
В свое время, пока Николай не научился искусству бесшумного передвижения, сэнсэй страшно возмущался, топал ногами и ругался на мертвых языках. Потом, когда его старший ученик освоил все необходимые хитрости и мог стянуть блинчик из-под носа у бдительной Оксаны, пришло время ругать других учеников. И снова были топот, едкая критика, насмешки и возмущение, но уже в адрес Пашки или Мишки. Очевидно, в комбинации этих средств самовыражения крылась великая сэнсэйская тайна, позволявшая превращать неуклюжих мальчишек в опытных «психов», сдающих экзамен на право владеть мечом без единой оплошности.
В коридор Николай прошел, не потревожив храпящего. И по коридору прошел тише некуда, шалости ради – на руках и с зажатыми в зубах ножнах. Ножны пахли свежей кожей, сандалом и еще чем-то незнакомым. То ли смазкой, то ли еще чем.
Обзорная площадка встретила юношу характерным психотехническим сквозняком, коротким глухим хэканьем и свистом рассекаемого воздуха. Свободные от вахты корабельные мастера, понял Николай, заметив стоящего поодаль человека в той же форме, что и сражающиеся. Стоящий вздымал меч над головой и поддерживал своей энергией ту Воздушную Ловушку, которая удерживала в узде ветра вокруг дирижабля.
Поединки между мастерами-психотехниками Николай видел не в первый раз, на ежегодном гатчинском турнире сходились фехтовальщики куда более умелые, нежели, эта пара, но посреди небес, балансируя на скользких обледенелых перилах, в его присутствии еще не сражался никто.
Сталкивались стремительные мечи, уничтожали друг друга Воздушные Ловушки, разлетались в разные стороны недолговечные фантомы и обрывки искусственно погашенных Намерений.
«Завидую, – признался себе Николай, непроизвольно опуская руку к своему мечу. – Когда еще мне хватит сил и умений на такой поединок? И хватит ли их вообще?»
«Психи» соскочили с перил, закружились меж опорных колонн, то и дело отталкиваясь от них в разнообразных экзотических прыжках.
– Каждый развлекается как может, – заметил кто-то из-за спины Николая.
Подмастерье вздрогнул от неожиданности. Увлекшись наблюдением за фехтовальщиками, он забыл обо всем остальном.
«Вот чего стоят мои умения, – с горечью подумал Николай. – По сравнению с профанами могу и покрасоваться, но стоит рядом оказаться мастеру – пшик. Гордыня – смертный грех. Так мне и надо, грешнику закоренелому».
– Извините, что побеспокоил, – продолжил незнакомец за спиной.
Теперь, оправившись от шока, Николай чувствовал его стилевидением. Пока еще смутно, как в туманном облаке, но с каждой минутой все четче и четче. И еще – никакой это был не незнакомец.
– Мне тоже не спится в эту ночь. Я честно пролежал на койке четыре часа, но потом бросил себя обманывать, оделся и пошел сюда. По-моему, обзорная площадка – самое подходящее место для всех, страдающих бессонницей.
Манера строить фразу была уловлена стилевидением, которое моментально выдало результат.
– Вас зовут Дмитрий Никанорович. Ледянников Дмитрий Никанорович, – уверенно произнес Николай. – Вы учились у Поликарпа Матвеевича задолго до того, как в его школу поступил я. Если не ошибаюсь, второй или третий выпуск.
– Сэнсэй всегда знал, кого брать к себе в ученики, – удовлетворенно вздохнул Дмитрий Никанорович. – Только вот есть одна небольшая загвоздка: ты меня не узнал.
– То есть как это… – попробовал возразить молодой человек, но увидел в руке собеседника малиновую корочку и умолк.
– Меня зовут Тихон Андреевич Новгородцев, – не разжимая губ, прошептал Дмитрий Никанорович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55