— Сам-то ты что думаешь?
— Как-то раз я видел фильм, где парня убили лазерным лучом, — сказал Джордж.
— Да, но у нас нет лазерного луча.
— Знаю, я просто так сказал.
— Можем столкнуть его вниз с Эмпайр-Стейт-Билдинг, — предложил Генри. — Подумают, что он спрыгнул, чтобы покончить с собой.
— Я никогда не поднимался на Эмпайр-Стейт-Билдинг, — сказал Джордж.
— Я тоже.
— Терпеть не могу лезть куда-то, где до этого никогда не бывал, — сказал Джордж.
— Я тоже.
— Ну, и как нам это закончить?
— Понятия не имею. А ты?
— Черт его знает… Может, просто пристрелить его? — сказал Джордж.
— Наверное, придется, — сказал Генри.
— Хотя это уже тоже надоело.
— Ага.
— Ну что, придумал что-нибудь?
— Пока нет. А ты?
— Знаешь, я читал одну книжку, так там устроили так, будто парень принял сверхдозу героина.
— Да, но тогда нам придется тащиться к Гарафоло, а у него может ничего не оказаться, зато мы можем наткнуться на сыщиков, которые охотятся за нар код ельцами, а дело того не стоит.
— Да, верно.
Они миновали уже три станции и подъезжали к четвертой — «Грант-авеню», как успел прочитать Малони. Нужно поскорее уносить отсюда ноги, думал он, потому что самый верный способ, который пока не пришел в голову близнецам, это просто застрелить его тут же, в поезде. При том порядке вещей, который существует здесь, в Нью-Йорке, никто из пассажиров не обратил бы на это ни малейшего внимания. Интересно, когда они до этого додумаются, размышлял Малони, двери вагона раскрылись, и он подумал, успеет ли добежать до них, но понял, что они выстрелят ему в спину раньше, чем он сделает два шага. Двери снова бесшумно сдвинулись, и поезд помчался дальше.
На «Эвклид-авеню» они сделали пересадку. В этом вагоне было полно народу, кто-то читал газеты, кто-то пялился на рекламные проспекты, которыми были утыканы стены вагона, кто-то стоял, держась за поручень и лениво глядя в окно. Поезд бешено мчался вперед, приближаясь к Манхэттену. Малони подумала что, если встать и объявить, что вот, мол, эти два человека в данный момент серьезно обсуждают способ, как лучше прикончить его, но пришел к выводу, что его слова вызовут восторженный смех и аплодисменты пассажиров, готовых набросать ему полную шляпу мелочи, как только он ее протянет. Он внимательно обвел глазами ближайшее пространство вокруг себя, заметил напротив очень полную темноволосую женщину, сидящую рядом с курносой дочкой, а затем взглянул в открытое окно над ним, пытаясь определить, через какой район Бруклина они проезжают. Неожиданно ему пришло в голову, что он может попробовать выскочить через центральные двери вагона, что находились справа от него, и решил проследить, сколько времени уходит на открывание и закрывание дверей. Поэтому, как только поезд остановился на следующей станции, он начал считать: раз, два, три… двери уже открыты… четыре, пять, шесть, семь… они все еще открыты, одни пассажиры выходят на платформу, другие входят в вагон… одиннадцать, двенадцать тринадцать, четырнадцать! Двери плавно закрылись, и поезд снова тронулся в путь. Что ж, подумал, Малони, упражнение было очень увлекательным, хотя неизвестно, насколько оно поможет, когда настанет момент побега.
— Я придумал, как нам с ним покончить, — сказал Джордж. — Выбросим его на эту громадную свалку, где сжигают мусор, на Ист-Ривер-Драйв.
— Ты что, там такая вонь, что не подойдешь! — сказал Генри.
— Точно, я об этом и не подумал.
— Слушай, знаешь что? — сказал Генри.
— Ну?
— Мы можем отвезти его в тот маленький парк, что рядом с Юнайтед-Нэйшн-Билдинг, знаешь его?
— Ну?
— Ну вот, а там привести его в то место, где этот парк выходит на реку, понимаешь?
— Так, а дальше что?
— А там треснуть его по башке и сбросить с берега.
— Да ну! Опять получается, что снова — река! — сказал Джордж.
— Да-а.
— Тут со всех сторон, куда ни глянь, эта чертова река.
— Да уж, — уныло протянул Генри. — И что же ты предлагаешь?
— Не знаю, — сказал Джордж. — А ты?
— Тоже ничего в голову не приходит.
Малони услышал завывание саксофона и сначала решил, что кто-то в вагоне включил транзистор. Жители Нью-Йорка удивительные музыкальны, поют и танцуют где бы то ни было, прямо как легкомысленные и жизнерадостные итальянцы, которые, кажется, все без исключения прекрасно поют и играют на всевозможных музыкальных инструментах. Обернувшись на звук, он, однако, увидел настоящего живого музыканта, который вошел в дальнюю дверь и теперь, время от времени останавливаясь, продвигался по вагону сюда, где сидел Малони в окружении своих потенциальных убийц.
Музыкант оказался слепым.
Это был высокий худой старик в старом коричневом свитере, похожем на тот, который Малони таскал в студенческие годы, в темных очках с длинными прямыми волосами. Старик сжимал в губах мундштук видавшего виды саксофона, чье металлическое тело было испещрено пятнами облезшей позолоты. Кожаный поводок, прикрепленный к его поясу, тянулся к ошейнику огромного немецкого шеферда, медленно шедшего впереди своего хозяина и присаживающегося через каждые два-три шага, пока тот продолжал выдувать странную мелодию, в которой смешивались знакомые напевы шлягера «Ты заставила меня полюбить себя» и «Сентиментального путешествия». Несмотря на слепоту, которая предполагает обострение слуха, старик играл ужасно плохо, не выдерживал такты и то и дело срывался на хрип. Слушать его было просто мучительно. Собака, привычно присаживаясь на пол через каждые несколько шагов, казалось, тоже страдала от фальшивой музыки, во всяком случае, на ее смышленой морде застыло выражение какого-то болезненного оцепенения.
Слепой раскачивался в такт движению поезда, продолжая терзать нервы пассажиров варварским исполнением, а те вставали и бросали мелочь в маленькую кружку, свисавшую ему на грудь на кожаном ремешке, связанном с другим, который поддерживал саксофон. Собака также таскала ношу: у нее на шее болталась табличка со сделанной от руки надписью:
«Меня зовут Ролло.
Не надо меня гладить.
Спасибо»
Вот слепой достиг центральных дверей. Собака послушно опустилась на пол все с тем же выражением страдальческого терпения на огромной морде. Почему это, подумалось Малони, такая симпатичная псина предупреждает окружающих, чтобы ее не гладили. Поезд подкатил к очередной станции, и люди бросились выходить и входить, то и дело толкая слепого, который прервал свою игру. Но как только двери закрылись и поезд полетел дальше, он начал наигрывать некое подобие бравурной мелодии «Эб Тейд», которая потом сменилась «Грозовой погодой», разнообразя ее визгливыми срывающимися звуками, отчего у пса стал еще более печальный и страдающий вид. Они пробирались по проходу, медленно приближаясь к Малони и его спутникам. Тут он сообразил, что не подумал сосчитать, сколько времени поезд идет от одной станции до другой, экий досадный промах!
Слепой и собака снова остановились, уже невдалеке, фальшивые взвизгивания саксофона заглушали озабоченное перешептывание близнецов, которые так и не пришли к согласию относительно вида казни Малони. Время от времени кто-то из пассажиров вставал, осторожно пробирался в тесном проходе, чтобы бросить в оловянную кружку несколько монет в благодарность за сомнительное удовольствие, а Ролло и его хозяин делали несколько шагов, останавливались, снова немного продвигались вперед, опять останавливались и теперь были уже футах в трех от Малони, который смог как следует разглядеть могучего пса. Да он, наверное, злой, догадался он. Конечно, ведь он служит своему хозяину не только поводырем, но и защитником. Наверное, он способен оттяпать кому-нибудь руку до самого локтя, стоит только протянуть ее, чтобы погладить его по голове. Замедляя ход, поезд подкатил к станции. Ролло и слепой продвинулись еще немного вперед, оказавшись от Малони уже в двух футах, и тут поезд остановился, и собака села в проходе как раз перед Генри.
Малони чувствовал себя виноватым перед почтеннейшей публикой, забившей вагон, готовясь оскорбить благородную традицию помощи нашим нищим братьям, но не мог придумать иного способа спасти свою жизнь, как только воспользоваться беспомощным слепым человеком. Он начал вести счет с того момента, как поезд остановился: раз, два, три… двери раскрылись, у него оставалось всего одиннадцать секунд, чтобы осуществить побег, победа или поражение, жизнь или смерть! Он внезапно и резко схватил Генри за правую руку, круто рванул ее на себя, в результате чего Генри с воплем слетел с диванчика. Собака сидела у самых ног Генри, и Малони, не переставая считать про себя — пять, шесть, семь, восемь… двери начнут сдвигаться на четырнадцатой секунде! — толкнул Генри прямо на чудную тоскливую морду Ролло, услышал, как его челюсти автоматически отдернулись назад в тот момент, когда Генри налетел на его нос, услышал, как глубоко в глотке Ролло рождается грозный рык… девять, десять, одиннадцать! — он бросился к дверям, Джордж вскочил на ноги, вытаскивая револьвер… двенадцать, тринадцать… «Стой», — заорал Джордж за его спиной, но он уже в дверях, четырнадцать! — и двери сдвинулись за ним. Через открытые окна вагона он слышал яростное рычание Ролло, набросившегося на Генри, в то время как слепой, будто не слыша схватки, снова начал играть нечто среднее между «Незнакомцем в ночи» и «Таксидоу-Джанкшн». Джордж по пояс высунулся из окна, когда поезд начал отходить от платформы. Он дважды выстрелил в Малони, который метался по платформе зигзагами, а затем полетел вниз по лестнице пересчитывая телом все ступеньки, не обращая внимания на удары, а только думая: «Слава Богу, он промахнулся!». Он слышал, как поезд с шумом покинул станцию и даже аплодисменты пассажиров, пока Ролло потрошил беднягу Генри. Докатившись до низа лестницы, Малони вскочил на ноги и тут же кинулся бежать, не оглядываясь назад. «Наконец-то я свободен, — пела в нем каждая жилка, — я свободен от всех них!» Он промчался мимо будки размена монет, взлетел по одному пролету лестницы, затем по другому и выскочил на улицу, не имея представления, в каком районе находится, в Бруклине или Куинсе, думая только о своем чудесном освобождении, почувствовал под собой твердые надежные плиты тротуара, бросил взгляд на зеленый огонек светофора и двинулся через улицу, смешавшись с толпой пешеходов.
И вдруг, оказавшись уже на середине улицы, он вспомнил, что забыл в поезде свой пакет Джуди Бонд!
Он буквально застыл на месте, ошеломленный своей потерей, а с двух сторон от него с грозным ревом неслись в противоположном направлениях бешеные потоки машин. Итак, оценка Мерили оказалась точной, он действительно неудачник! Всего минуту назад он чувствовал себя победителем, блестяще проделав трюк с близнецами, в результате чего они остались с носом.
И вот он здесь, в безопасности, но без пакета, в котором лежал скомканный невзрачный пиджак, содержащий ключ к местонахождению невероятного богатства. Ну и черт с ним, с досадой подумал Малони, легко достался, легко и ушел, и в это мгновение его чуть не сбил с ног красный автомобиль с откидным верхом, который вильнул в сторону, резко взвизгнув тормозами, и водитель обернулся к нему, беззвучно изрыгая какие-то проклятия по его адресу, и едва не врезался в громадный молоковоз, с грохотом промчавшийся в другую сторону. Еще не хватало, чтобы его сбила машина, с опаской подумал он, это привлекло бы к нему внимание полиции, а над ним ведь висит обвинение в краже со взломом. Поэтому он продолжал смирно стоять на середине улицы, дожидаясь зеленого света.
Только тогда он вернулся на тротуар, твердя себе: черт с ним, с этим пиджаком, достаточно я набегался за этим сказочным горшком с золотом, я уже дошел до точки, и тут же без всякой последовательности от души возмутился упорством пиджака, хранящего свою тайну. Ему нравилось видеть в себе игрока, действующего по четкой системе, и в качестве такого он определенно способен проникнуть в хитроумную уловку, состряпанную ловким обманщиком К, и его бандой.
Наилучшая система, которую он когда-либо изобретал, была основана на удваивании ставки в геометрической прогрессии.
Он исходил при этом из теории, при которой, каждый раз удваивая проигранную ставку, например ставя четыре доллара, если проиграл два, и восемь, если проиграл четыре, а в следующий раз — шестнадцать и так далее до тех пор, пока наконец не выиграешь — ты получаешь назад все свои прежние ставки плюс два доллара чистого выигрыша. Основанная на этой надежной предпосылке, его собственная система (которую он мечтал опубликовать отдельной брошюрой в яркой обложке под названием «Система Малони», если найдет издателя) была разновидностью системы удваивания ставок, сочетая в себе метод прогрессивно-регрессивный, при котором ставка последовательно удваивается только четыре раза, после чего начинается обратный процесс — ставка уменьшается наполовину, затем вчетверо, и так далее, пока сумма не сравняется с первоначальной ставкой в два доллара. Затем она снова начинает удваиваться.
Теория основывалась просто на здравом смысле игры: Малони знал, что длительный проигрыш порой может закончиться очень крупным выигрышем. Он и разрабатывал свою систему в надежде, что в длительный процесс игры по прогрессивно-регрессивному методу может втянуться достаточное количество игроков, так что он сможет иметь постоянную прибыль, не важно, большую или маленькую, лишь бы благодаря ей он мог держаться на плаву, лишь бы он имел возможность продолжать играть, играть и делать ставки.
Хотя, нужно признать, до сих пор эта замечательная система работала не слишком эффектно.
И все равно, чтобы человеку, сумевшему изобрести такую сложную систему, человеку, с великим усердием просчитавшему ее с карандашом в руке, не хватило ума и сообразительности раскусить тайну какого-то несчастного пиджака! Он решительно стиснул кулаки и сбежал вниз по лестнице, направляясь на перрон надземки, полностью сознавая, что за это время Генри и Джордж вполне могли успеть сойти на следующей станции, вернуться назад и сейчас могли пристрелить его… Но что ж, думал он, если хочешь чего-нибудь добиться, приходится рисковать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29