Радобуд продал самое дорогое -- катер с аквалангами и на вырученные деньги поехал в разведку.
Вернулся он через две недели, вдохновленный и решительный -- отыскал место у себя на родине, в Ярославской области, где его приняли, как героя. Он уже разработал схему получения первоначального капитала: заложить или продать несколько акций коммерческим банкам, у которых есть интересы в.Германии, а на вырученные средства открыть собственный банк.
-- Это мы сделаем, когда придет время. И повяжем не коммерческие, а Центральный банк. А сейчас как только высунешься с этими акциями, так тебя и прихлопнут, -- терпеливо объяснил Мавр. -- Тут тебе не морские глубины, и ты не в подводной лодке... Открывай компанию, счет в банке, сиди, изучай рынок и не высовывайся, -- и добавил озабоченно: -- Вероятно, мне придется ехать в Архангельск, Томилу посадили за мошенничество, выручать надо.
Каперанг рвался в бой и, услышав такое, вытаращил глаза, от возмущения на некоторое время дар речи потерял.
-- Не понял... Тут такое!.. Вся Россия сидит... А вы... А ты...
-- Если не смогу одному человеку помочь, нечего на большее замахиваться. Надо с чего-то начинать... Езжай в Ярославль, -- приказал. -Мне срочно нужна фирма и счет в банке. Сообщишь телеграфом. И все делай быстро!
Радобуд на сей раз отрубил все концы -- продал дом и поехал обживаться на новом месте.
В середине октября Мавр получил от Томилы письмо, вернее, короткую записку на клочке оберточной бумаги, каким-то образом посланное на волю, из нее и узнал, что Томиле дали пять лет лишения свободы по статье за мошенничество.
2
Материал был готов еще в среду, но Ада Михайловна посоветовала задержать его на пару дней и подсунуть шефу в пятницу после обеда. Она работала... впрочем, нет -- служила много лет в разных газетах ответственным секретарем и отлично разбиралась в нравах главных редакторов. Ее расчет сводился к тому, что перед выходными шеф всегда находился в добром расположении духа и относился к статьям новеньких литсотрудников не так строго, допустим, как в понедельник или вторник.
В ласковых и доверительных словах старой газетной волчицы Хортов угадывал нормальное желание прежде всего самой прочитать, и уж потом отдать материал Стрижаку, хотя с ним было строгое условие о сотрудничестве без всяких посредников. Мало того, по договору Хортов имел право на полную анонимность, в том числе, даже внутри редакции, и передачу авторства самому шефу или его доверенному лицу. То есть полная творческая воля: принес материал, сдал из рук в руки, если понравился, тут же получил деньги -- и гуляй. Правда, был и чувствительный недостаток: Хортову не полагалась зарплата, командировочные, суточные, мобильный телефон и оплачиваемый отпуск. Эту работу -- уже третью по счету -- ему нашел давний сослуживец Кужелев: приехал однажды ночью, дал телефон и адрес редакции и велел утром ехать на собеседование, мол, уже есть договоренность с главным редактором, только ни в коем случае не ссылайся на меня, а скажи, что ты от какого-то Назарова. Хортов с подачи "достоверных источников" написал четыре материала, которые пошли с колес в номер и имели успех у читателей, как потом говорил Стрижак.
В этой статье ничего особенного не было -- житейская история без крупных фамилий и жареных фактов, так что Хортов не стал скрываться под псевдонимом и рукопись вручил Аде Михайловне с удовольствием: может, одарит дельным советом...
Он полагал встретиться со Стрижаком в пятницу к вечеру, однако тот неожиданно пригласил в четверг утром, сразу же после планерки. Хортов приехал чуть раньше и, дожидаясь своего часа, бродил по длинному коридору возле приемной, пока не встретил ответственную секретаршу. Пожилая барственная дама вышла от главного, и они чуть не столкнулись, однако Ада Михайловна словно не заметила чуть ли не двухметрового литсотрудника. Хортов поздоровался и неуклюже, по-военному раскланялся, на что получил ледяной, отчужденный взгляд из-под очков. И даже слегка отпрянул, думая, что обознался.
А она пошла прочь, чеканя шаг по гулкому коридору.
Такой оборот дела больше изумил, чем насторожил. Он еще не ведал всех тонкостей отношений в редакциях, плохо знал устройство газетной машины и взаимодействие ее хитрых частей и механизмов, а точнее, представлял себе этот вечный двигатель так, как было условленно в договоре -- написал, принес, получил. Он и к шефу вошел несколько сбитый с толку и изумленный, словно его только что неожиданно и дерзко обманули.
Стрижаку было лет сорок -- может, на три-четыре года всего лишь старше, но по манере поведения он казался эдаким демократично-вальяжным, много пожившим человеком. В армии такими быстро становились молодые полковники, рано вкусившие высокие должности и власть. А на гражданке, оказывается, редакторы крупных столичных газет и удачливые, скоробогатые бизнесмены.
Ростом шеф был не высок, так что из-за бумажных завалов на столе торчала седеющая голова, отороченная снизу ковбойским шейным платком, и длиннопалые, подвижные руки.
-- Присаживайся, Хортов, -- сказал Стрижак, перелопачивая бумаги. -Сегодня что, опять магнитная буря?.. Не слышал? Голова раскалывается...
-- Возможно, -- он вспомнил Аду Михайловну. -- Какая-то буря чувствуется.
Шеф отыскал его материал в синем пакете и бросил перед собой, затем проглотил какую-то таблетку и встал.
-- Так писать нельзя, Андрей Хортов. Материал в таком виде нам не годится. Решительно!.. К сожалению, это заблуждение всех начинающих. Желание поиграть на скандальных темах, заявить о своей смелости, выделиться, самоутвердиться... Ты меня понимаешь?
-- Пока нет, -- обронил он. -- Вот бы поконкретнее. Я, знаете ли, человек в прошлом военный и туповатый...
Стрижак проявил образец выдержки и педагогического терпения.
-- Зайдем с другой стороны... У меня под ружьем стоит сорок пишущих. И как ты убедился, все штыки отборные. Как ты думаешь, почему никто из них не берется за подобную тему? Ты вообще в нашей прессе об этом много ли читал?
-- О чем об этом?
-- Ну, об этом! Чтоб вот так, неприкрыто, откровенно! Фашизм натуральный!.. Ну так что, соображаешь, о чем речь? Или не дошло?
-- Догадываюсь, но с трудом, -- на всякий случай признался Андрей, хотя ничего еще не понимал.
Шеф проглотил еще одну таблетку и закрыл жалюзи на окнах.
-- Странно... На собеседовании у меня сложилось совершенно иное к тебе отношение. Неглупый малый, определенная хватка, умение видеть задачу... Но я заметил еще по прошлому материалу, о секретной экономической деятельности Коминтерна. Почему у тебя там работали только лица еврейской национальности?
-- Это не у меня, это у них в Коминтерне.
-- А зачем заострять на этом внимание читателя?
-- Но иначе будет беллетристика.
-- Слушай, Хортов, ты же не этот крикун с улицы, а боевой майор в отставке, иностранный университет закончил. Можно сказать, кадр с европейским образованием... Откуда у тебя такие низменные чувства? Или это убеждения?
-- Шеф, а нельзя ли открытым текстом? Знаете ли, я привык к иной манере разговора...
-- Открытым? -- Стрижак приблизился вплотную, и Андрей ощутил запах человека, сильно встревоженного и болезненного. -- Давай открытым. Ты что, антисемит?
-- Не понял вопроса...
-- Ладно дурака-то валять! -- не сдержался Стрижак и кинул ему пакет с материалом. -- Это что?.. Нет, наваял ты неплохо, продумал ходы, запятые расставил верно. И фактура сама по себе интересная. Только не считай остальных идиотами. Тут чистейший махровый антисемитизм!.. Короче, переделывай, от начала и до конца, -- и чтобы смягчить резкость тона, подал пакет в руки, и вроде бы даже пошутил. -- В таком виде можешь предложить какой-нибудь черносотенной газетенке. Если есть желание. Но под псевдонимом.
-- В самом деле какая-то буря в атмосфере, -- пожаловался Хортов. -Мозги закоксовались. Никак не могу увязать этот материал с антисемитизмом. Здесь нет ни одного еврея, шеф. Израиль упоминается лишь по случаю, в связи с отказом...
-- А кто же такой Лев Маркович Кацнельсон? Или ты думаешь, никто не знает известного советского и партийного деятеля? Насколько мне известно, он занимал важный пост в Коминтерне.
-- Но он же старый коммуняка! Убежденный сталинец! Он с милицией дрался на 9 Мая! И одного инвалидом сделал. По старости не посадили.
-- Я имею в виду национальность.
-- Шеф, но он же русский! И звали его когда-то Лев Макарович Соплин.
-- Да, я читал твои изыскания... Но это все натяжки. И никаких доказательств. Ты просто не знаешь психологии читателя... Любая еврейская фамилия, связанная с отрицательной фактурой, вызывает раздражение и сотни звонков.
-- У меня есть ксерокопия "Известий" за тридцатый год с его объявлением о смене фамилии...
-- Сейчас девяносто пятый, Хортов!
-- Что это меняет? Шестьдесят пять лет занимался надувательством, даже национальность сменил, а дети у него...
-- Ну вот почему он сменил? Как-то неубедительно прозвучало.
У Хортова вдруг возникло сомнение -- а читал ли шеф материал? Или выслушал доводы Ады Михайловны и пробежал текст по диагонали?
-- С фамилией Соплин в то время нельзя было сделать карьеры, -- однако же терпеливо начал объяснять он. -- Ни партийной, ни советской. Лев Маркович сам говорил об этом...
-- Да и сейчас тоже, -- мимоходом согласился шеф. -- А с фамилией Кацнельсон -- можно?
-- Вероятно, да...
-- То есть ты хочешь сказать, что в тридцатых годах с русской фамилией...
-- Я хотел лишь рассказать житейскую историю, -- перебил его Хортов. -- Про то, как человек во имя карьеры сменил все -- имя, национальность, образ жизни, жену и даже внешний вид. Волосы себе красил и закручивал, пока их не спалил и не облысел. Детей заставлял картавить и говорить с еврейским акцентом. Полностью изменил судьбу и потом всю жизнь страдал от этого, сидел в лагерях и томился в ссылках. Но не отрекся!.. И даже умер не своей смертью! От инсульта, когда получил решительный отказ и не смог выехать на жительство... якобы на свою историческую родину. Не понимаю, шеф, при чем здесь евреи и антисемитизм! Это не я -- израильские власти отказали в визе. Это они довели его до инсульта.
Должно быть, Стрижак полностью доверился ответственному секретарю и материал лишь просмотрел, и теперь надо было ему выходить из неловкого положения. Хортов, несмотря на возраст, был молодым журналистом, однако человеком опытным, со связями в кругах Министерства обороны, МВД и ФСБ, куда мальчишек с диктофонами пускали с неохотой. Литсотрудник такого сорта в газете ему был нужен до зарезу -- можно послать хоть в горячую точку, хоть в свиту к президенту. Просто так отмахнуться от него шеф не мог, и Андрей об этом прекрасно знал.
-- Во-первых, слово "евреи" уже звучит оскорбительно, -- заметил он тоном школьного учителя. -- Следует писать "лицо еврейской национальности". Во-вторых, об этих лицах принято говорить, как о покойниках: или хорошо, или ничего. Все остальное антисемитизм. Ты это запомни, Хортов. И в-третьих... Тебе известна настоящая фамилия владельца газеты?
-- Настоящая не известна, -- признался Хортов.
-- Поэтому иди и переделывай материал.
-- Переделать невозможно, шеф. Лучше выбросить...
-- Зачем же выбрасывать? Фактура на самом деле любопытная, и сам герой... -- Стрижак не нашел подходящего слова или не захотел его озвучить. -- Мой тебе совет -- сделай его немцем.
-- Ну почему немцем? -- возмутился Андрей.
-- Ах да, забыл... У тебя же какие-то тесные связи с Германией.
-- Не в этом дело. Кто же поверит, что Кацнельсон -- фамилия немецкая? Родственники за такое еще и в суд подадут.
-- Напишешь -- поверят. И не подадут, -- Стрижак вдохновился и стал развивать мысль: -- Сообразительный русский мужик надумал заделаться европейцем, а потом на старости лет решил со всем семейством рвануть в Германию, поближе к цивилизации. Но тут его раскусили...
-- Это беллетристика...
-- Но какая, Хортов!
-- Не согласен, шеф.
-- Хорошо, я тебе его оплачу, -- он открыл сейф. -- Давай сюда материал.
-- Выбросить и сам могу...
-- Я не бесплатно выброшу. Тебе что, деньги не нужны? Не ты ли говорил, живешь пока за счет спонсорской помощи жены?
Андрей никогда такого не говорил Стрижаку, хотя на самом деле это было близко к истине: на скудную жизнь кое-как зарабатывал, а вот автомобиль, сотовый телефон и прочие радости цивилизации финансировала жена, в немецких марках. Разведка, как и положено, донесла ему факты с некоторым искажением...
-- Подумаю, может, что и исправлю, -- увернулся от удара Хортов. -Посижу ночь...
-- Утром жду, -- мгновенно вцепился шеф. -- И еще подумай вот о чем. Нужен материал с Кавказа, человеческая история на фоне нынешних событий, на фоне бессмысленной и бесполезной войны... -- он хмуровато усмехнулся. -- О лицах кавказской национальности пока можно писать что угодно и как угодно. Подумай, потолкуй со своими информаторами, завтра доложишь.
Он привык завоевывать жизненное пространство, брать его штурмом или долгой осадой, атаковать или контратаковать, а при таких обстоятельствах важно было уметь держать удар. В кабинете у Стрижака он явно схлопотал по морде, однако мысленно утерся и вышел как ни в чем не бывало. Ада Михайловна встретилась ему на пути не случайно -- поджидала возле приемной, чтобы посмотреть, каким он выйдет от шефа. Обстановка в редакции начинала проясняться, по крайней мере, становилось ясно, кто тут серый кардинал, или, говоря современным языком, агент влияния.
-- Мое почтение, Ада Михайловна, -- старомодно раскланялся Хортов. -У меня все в порядке, спасибо за советы. Всего вам доброго!
Он имел на это право, поскольку еще вчера ответственная секретарша два часа угощала его настоящим молотым кофе, дамскими сигаретами и вела себя весьма любезно. Разумеется, заодно мастерски проводила разведопрос, выдавая его за материнское участие. И окончательно растрогалась, когда узнала, что жена Хортова -- немка, осталась в Германии и приезжает раз в год, и что он живет один уже несколько лет и все дома делает сам.
1 2 3 4 5 6 7 8