– В этой ситуации ты еще находишь силы шутить, Ученик?
В руках его между тем очутилась плоская жестяная коробка, извлеченная из дорожного мешка. Каким-то сверхъестественным чутьем старый друид понял, как напрягся сейчас дух, и засмеялся тоном доброго, все понимающего дедушки – всеобщего любимца в семье.
– Думаю, ты знаешь, что это.
– Краски, – последовал ответ.
– Разумеется, друг мой, – кивнул Камерон и тревожно взглянул на туманное облачко – как воспринял дух его последнее слово. Но что можно разглядеть в тумане? Один только дым…
Старый друид раскрыл коробку и окинул взглядом ее содержимое.
– Все на месте, – пробормотал он. – Остается подобрать Цвет. Что скажешь, ученик?
– Думаю, этот Цвет – белый, – прошелестел дух, и старик удивленно поднял брови.
– Почему ты так считаешь?
– Я не считаю, – ответил Рагнар. – Я это знаю. В твоей коробке, Учитель, только белые краски… И больше никаких.
– Откуда ты знаешь? – пораженно воззрился на него Камерон.
– Я просто вижу, – мягко сказал дух.
– А как тебе это удается?
– Ты это поймешь сам, когда свершишь то, что задумал.
Несколько мгновений Камерон стоял, озадаченно перебирая краски. Затем сокрушенно покачал головой.
– Ишь, ты… Видать в твоем состоянии тоже найдется немало интересного для ума. Что ж, посмотрим!
И он вынул из коробки маленький сухой кружок, который вспыхнул в его руке ослепительным золотом. Из облачка тумана, которое стало все сильнее вытягиваться вниз, к снегу, послышалось удивленное восклицание.
– Этого не может быть! Учитель, я видел… я знаю, что они все там были белые. Все три!
– Конечно! – усмехнулся явно довольный старик, даже языком прищелкнул. – Но на свету один из них всегда меняет свой цвет, потому что это – Цвет разъединения. Золото – цвет разлуки, мой друг. И оно поможет нам в огне.
Старый друид переложил в ладонь два оставшихся белоснежных кружочка, отбросил в сторону уже ненужную коробку для красок и быстро подошел к огню. Он не стал говорить ни заветных слов, ни произносить магических формул и заклинаний, а просто бросил в огонь золотой кругляш. Пламя вмиг окрасилось всеми цветами радуги, бесчисленными оттенками, немыслимыми соцветиями, после чего огонь прояснился и приобрел цвет белого полупрозрачного серебра. Камерон взглянул на оставшиеся кружочки, выбрал тот, что был крупнее, и бросил его прямо в туманное облако. Краска утонула в нем, как в киселе, и старый друид одобрительно усмехнулся.
– Ну, друг мой, помнишь, как говаривал я в подобные минуты?
– Не надо слов, от них – одни заботы! – твердо сказал дух, и Камерон кивнул.
– Тогда пойдем, – прошептал старый друид Камерон Пилигрим. – Я иду к тебе, сын мой!
И он протянул к серебряному костру руку ладонью вверх и первым шагнул в огонь.
– Я тоже иду к тебе, отец! – последовал ответ, и Камерон в последние мгновения своего земного существования впервые услышал это слово и почувствовал, как в его ладонь легла крепкая, сильная рука. Облако тумана тихо опустилось в огонь, пламя костра взметнулось ввысь и тревожно загудело, хотя в эту лесную чащу сейчас не смог бы пробраться ни один, даже самый шальной ветерок.
Через несколько минут на снегу осталось только большое подтаявшее пятно от костра, темневшее прошлогодней хвоей и старыми шишками. Рядом, на снегу ничком лежал человек в изодранном и местами прожженном насквозь походном плаще друидов. Он был без движения и без чувств. Лицо его, походившее на былое обличье Камерона, изменилось: оно помолодело, черты стали правильнее и ровнее, исчезло несколько особенно глубоких морщин на лбу и щеках. Огонь исправил шрамы времени, оставив незаживающие ожоги в душе.
Наконец человек застонал и перевернулся на спину. Руки его раскинулись, и пальцы судорожно заскребли по земле. Они захватили горсть снега и несколько раз сжали его. Руке стало холодно, и человек с трудом пошевелился и открыл глаза. Перед ним было небо, окаймленное верхушками высоких елей. Он попытался приподнять голову и улыбнуться небу, но это потребовало от него таких неимоверных усилий, что он вновь без сил откинулся на снег. Но слабая, еле заметная улыбка так и осталась на быстро розовеющих губах Рагнара, а из пальцев его уже капал часто и весело тающий снег.

В это самое время Кашлюнчик произносил последнее слово заклинания, которое пока так никто и не оценил. Трансформация уже началась, и он с удивлением чувствовал, как на нем медленно нарастает образ совсем другого человека. Ощущение было и жуткое, и притягательное одновременно, и зорз с тревогой прислушивался к собственному телу, не подаст ли оно сигнала предупреждения, после которого лучше остановиться и, быть может, немедленно все вернуть обратно.
Переправившись с большими предосторожностями на другой берег реки, Кашлюнчик долго вслушивался в музыку недалекого уже барабана. В отличие от других своих напарников по служению Безумцу-некроманту, как он про себя иногда в сердцах называл Птицелова, он умел читать Звуки и Ритм. Кашлюнчик сразу понял, что к дому Коростеля он сейчас не пойдет, почти физически ощущая, как там бушует магия Птицелова, натыкаясь на какую-то магическую стену совсем иного рода. А затем стена вдруг исчезла, и магия Сигурда, до этого упорно ломившаяся в запертую дверь, все-таки ворвалась туда, но встретила там лишь пустоту и тут же принялась неудержимо разливаться внутри нее. Так вода, не имея формы, всегда стремится растечься повсюду, где только можно, одновременно теряя при этом и былую силу, и недавний напор и мало-помалу превращаясь из некогда мощного и ревущего потока в плоскую и мелкую лужицу, удел которой – одна только неподвижность, неизбежно приводящая к тине и смерти.
Кашлюнчик уже неоднократно похвалил себя за свою предусмотрительность. Он всегда умел выжидать, и от того, кто сейчас выйдет победителем, зависело многое в его судьбе. Кроме того, Кашлюнчик нутром чувствовал, что Лекарь уже предпочел какую-то свою игру, и теперь недужный зорз ожидал следующего шага любого из игроков. Поэтому миг, когда обряд Птицелова сломался и остановился его танец, сотворяющий магические кружева, поначалу застал Кашлюнчика врасплох. Но уже в следующее мгновение он понял, что это вмешалась иная сила, которой он не знал названия. Быть может, она и не была могущественной, возможно, она даже не равнялась по силе с магией Птицелова. Но ее иная, противная магии зорзов природа сломала ритм Сигурда. Сломала, потому что создала свой, который оказался сильнее. И Кашлюнчик понял, что он не двинется с места, покуда прямо здесь, на заснеженном берегу спящей реки не примет решение, какую игру он предпочтет, чтобы его не стерли в порошок, как мелкую песчинку, все эти противоборствующие силы. И к тому же, у него была и своя магия, о которой мало кто догадывался.

ГЛАВА 6
ОГОНЬ РАЛИНЫ И ПЕПЕЛ КЛОТИЛЬДЫ.

Клотильда появилась в лесу, словно добрая нищенка из старой селянской сказки: в каком-то рубище, которое язык не поворачивался назвать платьем, в убогой кацавейке, своем неизменном старом платке и грубых стоптанных башмаках едва ли не на босу ногу.
«Всегда провинциалка», – поджала губы Ралина. «И бедная, несчастная родственница. Всегда и во всем». Сколько она знала свою младшую сестру, та всегда прибеднялась, норовила еще с детства спрятаться за спину старшей, переждать там житейские бури, оставшись пусть и в безвестности, зато в безопасности. Их воспитывали в Круге вместе, но Клотильда не понимала многих откровений старших друидов, не стремилась вникнуть в суть уроков, над которыми они частенько корпели с Ралиной дни и ночи ученичества, зато с явным удовольствием и ощутимым облегчением бралась за всякую грязную и черную работу. В этих делах она, напротив, обожала порядок. Всякая вещица лежала у нее на своем месте, и Клотильда болезненно переносила, когда кто-то, в том числе и старшая сестра, менял раз и навсегда заведенный ею порядок вещей, будь то в устройстве и иерархии Круга, или в их маленькой, почти монашеской светелке. Эту тесную комнатушку они делили на двоих многие годы, начиная еще с малолетства, едва только очутились в детском Скиту Круга.
Уже потом, много позже Ралина узнала о тех незаметных, но постоянных и небезуспешных усилиях, которые ее младшая сестрица и наперсница прилагала, чтобы понемногу прибрать к своим рукам весь Круг, будь то высшие друиды, умудренные и в помыслах открытых сердец, и в интригах болезненного разума, опаленного неизбывной и неутоленной жаждой власти. И тогда друидесса не поверила или же попросту не захотела узнать об истинных проявлениях хитрой и злобной сущности Клотильды. В свое время о некоторых странностях, если не сказать больше, ее сестры Ралину предупреждал еще ее собственный Учитель, имя которого в Круге уже порядком подзабыли. И лишь когда Клотильда, будучи в ярости от того, что высшие друиды предпочли видеть в кресле Верховной Властительницы всех балтов и полян не ее, а старшую сестру, попыталась поднять на свою сторону близких ей Служителей леса не последней величины и авторитета, Ралина прозрела. Действуя быстро и решительно, не ставя в известность всех, в ком она не была уверена, и, опираясь на поддержку нескольких преданных ей людей, она добилась изгнания Клотильды из Круга и запрета появляться там в течение пяти долгих лет.
Клотильда выдержала удар и, сыграв последовательно обиду, раскаяние и покорность, удалилась с затаенной ненавистью и жаждой мщения в своем черном сердце. Она прекрасно знала, кто ее враг, и с тех пор стала копить знания, но отнюдь не те, которыми и так пренебрегала в Учении и Служении, а те, которые давали ей возможность постичь многие и многие приемы боевой магии – колдовские науки, заниматься которым в Круге было строго-настрого запрещено под страхом изгнания. Они очень скоро привели ее к некромантии и некромагии, и она принялась с увлечением и подлинным жаром практиковаться. Бывало, Клотильда сама нанималась к северным государям и их таинникам в качестве пыточных дел мастерицы, прилежно изучая и проверяя многие и многие отвратительные постулаты некромантии, все ближе и ближе подходя к открытию для себя принципов некромагии – свода колдовских постулатов и приемов, основанных на использовании частей тел мертвых или еще только умирающих людей для самых разных нужд колдовского свойства.
Эти практики и привели ее к зорзам и Птицелову. Некоторое время Клотильда выполняла, разумеется, небескорыстно, некоторые особенно специфические поручения Сигурда, попутно изучая Мастера зорзов и выпытывая истоки и принципы их магии. Волшба зорзов больше всего напоминала ей потаенные ритуалы племен с очень далекого севера с их презрением к жизни как отдельного человека, так и целых народов.
Одновременно Клотильда стала одной из опытнейших знахарок и часто пользовала королевские фамилии, традиционные гнилой наследственностью и известной болезненностью многих своих отпрысков. Это позволило ей скопить кое-какой капитал, как денежный, так и политический, и благодаря Клотильде Птицелов обрел влияние на ряд королевских семей и персон, наиболее приближенных ко дворам. Так было, пока Сигурд не охладел к сильным мира сего и не увлекся окончательно и бесповоротно делами мира иного.
Все это и многое-многое другое Ралина знала уже давно. Она никогда не боялась Клотильды, справедливо считая, что страх перед тьмой всегда только обессиливает, и лишь неколебимая уверенность в своем свете и правоте неизменно дают уверенность в себе адепту даже не самой могущественной из магий. Чего уж говорить о практике друидов, относящихся к магии лишь как к приемам активной жизненной философии, нежели средству подчинения и возвышения?
Клотильда также знала немало о своей старшей сестре. Поэтому, потерпев неудачу при попытке оттеснить ее из Круга, Клотильда сумела откреститься от заговорщиков, которых сама же всячески и вдохновляла, и отделалась лишь всеобщим презрением и изгнанием из общности Служителей Леса. И даже много лет спустя, загнав свою ярость и ненависть в самые потаенные уголки души, обретя знания и магические искусства, дающие ей возможность если и не побеждать в поединках с равными и даже более могущественными противниками, то, во всяком случае, сохранять при этом себя и успевать вовремя ретироваться, старая ведьма очень боялась сестры. Именно поэтому она решила не вступать со своей извечной сестрой-соперницей в открытое единоборство, а послать к ней опытных и надежных наемных убийц. Их она избрала из числа людей личной охраны Верховной друидессы.

Когда Клотильда поняла, что Ткач и Рябинник ее все-таки обманули, не удосужившись, вопреки ее строжайшим инструкциям, убедиться наверняка в смерти старшей сестры, она предприняла все возможное, чтобы нерадивых убийц изловили и доставили к ней. В этом ей сумел помочь, как ни странно, именно Птицелов, взяв с этого предприятия собственную дань: он накрепко привязал к себе обоих друидов прихотливой, но оттого и крепкой вязью из алчности и смертельного страха, поочередно дергая за каждую из нитей, когда ему это было выгодно.

С тех пор прошло уже немало лет, но яркому, смелому и открытому жизненному огню Ралины по-прежнему противостоял серый и внешне как будто невесомый пепел жизни Клотильды, которую она положила всю без остатка на жажду мщения. Когда же Птицелов предложил своей товарке еще и Мечту, она сразу пришлась старой ведьме, так и не вкусившей на своем веку многих жизненных и, в особенности, плотских радостей, по сердцу. Продлить жизнь, а при возможности – и повернуть ее вспять – это стало робкой целью жизни старой ведьмы, хотя о силе и жаре этого желания не догадывался даже сам Сигурд, заронивший шаткую надежду в иссохшую душу Клотильды.
Но младшая сестренка была абсолютно уверена в том, что на ее пути неизменно будет вставать Ралина – во всяком случае она не переставала себя в этом убеждать всю жизнь. Кто знает, быть может, у Клотильды до сих пор еще были живы иллюзии относительно владения перстнем Властителей Круга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52