«О, они важнее всего прочего, потому что скрывают взгляд, направленный на тебя или, наоборот, в другую сторону».
Взгляд, говоришь?
Взгляд, посылающий вызов или просьбу о помощи. Взгляд, исполненный ненависти или согретый любовью. Взгляд, от которого хочется сбежать и в котором хочется утонуть… Да, опасная штука. Но знаешь ли, есть отличное средство для борьбы со взглядом.
«Какое же?»
Достаточно просто взять и отвернуться. Ведь я умею замечать его преддверие, а значит, всегда успею укрыться от нежелательного взгляда.
«Ты удивительно догадлив, любовь моя, однако, все больше узнавая о мире, ты все меньше знаешь о самом себе. Впрочем, сия печаль объяснима, ведь кладовые памяти не беспредельны, и одно знание неизменно замещается другим по мере наполнения сундуков».
О чем ты хочешь сказать?
«Разве хочу? Всего лишь размышляю вслух».
Не уходи от ответа!
«Ты сам все поймешь, как только встретишься с подходящим взглядом».
Пойму, а пока…
Куда ноги несут мужчину, если его чувства расстроены и почти оскорблены? Разумеется, в ближайшее питейное заведение. Для меня таковым оказался приснопамятный трактир «Три пчелы», от которого весной началось очередное долгое путешествие в никуда, закончившееся… Почти ничем. Можно было бы выбрать другое местечко, но углубляться в Каменный Пояс Виллерима мне не хотелось, проходить внутрь городских стен тем более, хотя бы по той простой причине, что в пригороде цены на выпивку всегда дешевле, чем на улицах старого города.
Подавальщицы все так же знакомо щебетали о чем-то девичьем на заднем дворе, из чего я заключил, что трактир в разгар дня не обременен толпой желающих смочить горло уносящей тревоги и заботы влагой. Что ж, тем и лучше, вести с кем-нибудь беседы мне сейчас не ко времени, посижу над кружечкой-другой эля, может быть, даже подремлю и освобожу голову от мыслей, так сказать, подготовлю поле к новому посеву, который, чем фрэлл не шутит, может оказаться плодоноснее и съедобнее предыдущего.
Неожиданно высокие и при этом узкие, как бойницы, окна были распахнуты, и полосы света слепящими глаза занавесями пересекали залу, мешая разглядеть, что прячется в тенях у трактирной стойки. Пустые столы поблескивали засохшими и не отскобленными еще дочиста лужицами пролитой давно или только вчера выпивки, лавки лоснились полировкой в особо привлекательных для выпивох местах – ближе к камину и подальше от дверей, поверх каменных плит пола на каждом шаге шуршал свежий речной песок. Наконец-то благословенные тишина и покой! Вот только согласится ли местный хозяин откупорить бочонок для одного-единственного посетителя или прогонит взашей, посоветовав дожидаться сумерек, когда начинают свою работу все честные заведения?
Хм, а что, такой способен на многое. Коренастая плотная фигура двинулась мне навстречу, вошла в полосу света и… Я замер, проглотив все слова, заготовленные для нижайшей просьбы утолить жажду моей мятущейся души.
Гройг, самый настоящий! Немолодой, о чем свидетельствует изрядно посветлевшая коричневая кожа, но еще в полной силе. Мочки плотно прижатых к черепу ушей пробиты многочисленными кольцами, весело заблестевшими в солнечных лучах. Пиратничал? Несомненно, ведь по молодости каждый гройг считает своим священным долгом захватить хотя бы один корабль, дабы почтить память кровожадных и неугомонных предков. Лоб высокий и, на зависть многим, гладкий, а должен быть изборожден следами прошедших лет, если я правильно определил возраст… Впрочем, отсутствие морщин может говорить о безмятежности духа, и тогда возникает вдвое больше причин завидовать гройгу. Выражение черт тяжеловесного лица не растолкует ни один мудрец мира, только мне довольно уже и того, что на меня смотрят без откровенной враждебности. Неприветливо, да, но так ли уж я нуждаюсь в том, чтобы меня здесь приветили?
Посреди Западного Шема, в блистательной столице, отличающийся от любого из прохожих лишь тем, что никогда, даже лютой зимой не носит рубах с длинными рукавами, стоящий прямо передо мной сын чужого народа… Восторг, да и только! А сердце вдруг дрогнуло, волосы взъерошило холодным морским ветром, под ногами почудился не пол трактира, а скользкие камни одного из островов Маарис, Старая Гани улыбнулась из глубин памяти, и я не смог отказаться от ответной улыбки, за которой могло следовать только одно…
– Yerrh SsaVaii Аbеn-nа Rohn! Традиционное приветствие народа гройгов, используемое в самых торжественных случаях и только среди своих. Дословно означает: «Да грядет Разрушитель по начертанному пути!» Ответом на него всегда служит: «Ssa'vaii» – «Да грядет».


– SsaVaii!
Он не мог ответить иначе. Но как только ритуал встречи завершился, последовало сухое и настороженное:
– Ты – человек.
Неверное определение, вот только я не могу подсказать другого. Пусть будет «человек», пусть сегодня я буду поименован именно так, и пусть это принесет мне больше блага, нежели вреда.
– Да.
– Ты не можешь знать священные слова моего народа.
– Но я знаю их.
– Какой силой ты вырвал это знание у одного из гройгов? – Мускулистые руки скрестились на груди, угрожающе вздуваясь венами.
Ну конечно силой. Разве может найтись другое объяснение моей осведомленности? Поверить в то, что обитатель северных островов окажется настолько падким на деньги, что согласится доверить чужеземцу сокровенное знание? Невозможно! Остается лишь предположение о жестоких пытках, которые мне пришлось применить и которые жгут болью душу разговаривающего со мной гройга. Наверное, очень легко и просто жить, деля мир на своих и чужих, но меня этому не научили. Если вдуматься, мои домашние воспитатели никогда не проводили границы между расами, населяющими подлунный мир. Но могли ли они поступать иначе, ведь любое из живых существ, топчущее Гобелен, в какой-то мере является подданным дракона, чья плоть истрачена на горстку натруженных Нитей, а значит, нет ничего чужого, есть лишь владения, которыми нужно управлять и о которых нужно заботиться. За одной поправкой: кое-кому из драконов не дано владеть ничем.
– Я не применял силу ни к кому из твоего народа.
– Откуда тогда тебе известны эти слова?
– Мудрая женщина, которая знает очень много и еще чуть-чуть, напутствовала меня.
Не знаю, с материнским ли молоком гройги впитывают традицию почитания Разрушителя или обучаются этому под присмотром старейшин, но тот, что встретился сейчас мне, уроки уж точно не прогуливал, потому что после минуты молчания, способной показаться вечностью, прижал к груди сжатые кулаки и произнес, без какой-либо торжественности, а просто и обыденно, совсем по-домашнему:
– Мой дом – твой дом, брат.
Надеюсь, моя рассеянная улыбка не оскорбила священные чувства гройга, предложившего разделить с ним кров, но я не мог придумать ничего умного, а тем паче мудрого, чтобы достойно ответить на щедрое предложение. Начать отказываться и уверять, что мне нужно не больше, чем кружка эля? Глупо. Воспользоваться свалившейся на голову удачей по полной? Стыдно. Вот и остается только кивнуть и усесться за стол, оказавшийся на пятачке между полосами света, потому что гройг не продолжил расспросы, а отправился на кухню за едой и питьем для названого родича.
А если вдуматься, спросит ли он меня вообще о чем-нибудь? Я знаю священнее слова, но более того, я знаю полное имя Старой Гани, имя, которое покидает пределы архипелага Маарис только в памяти ее сыновей, ушедших в большой мир. Мое знание уравнивает меня во всех правах с хозяином трактира, а разве равные мучают друг друга ненужными и обременительными вопросами?
На стол передо мной опустилась миска с ломтями свежезакопченной свинины и масляных лепешек, самой подходящей закуски под… Ну конечно же под харку! Разлитую в крошечные стаканчики, потому что на дворе еще светлый день и отпускать сознание на волю, а тело в постель преступнo рано.
Гройги пьют свой знаменитый напиток, не стуча посудой и не провозглашая тостов, предпочитая выражать торжественность момента молчанием, и в чем-то они правы. Встать, задержать дыхание, дождаться наступления полной тишины, в которой кажется, что даже заоконная жизнь приостановила свой бег, посмотреть в глаза друг другу и опрокинуть прозрачную жидкость в рот, причем желательно сразу в горло, потому что вывести жгучий привкус с языка иногда не удается и за несколько часов непрерывного полоскания. Поставить опустошенный стаканчик на стол, уважительным поклоном почтить мастерство хозяина, приготовившего столь знатное угощение, и только потом позволить себе рухнуть на лавку, потому что харка, вмиг долетевшая от горла до желудка, расслабила все тело. Ненадолго, всего лишь на несколько минут, но как блаженны эти минуты!
– Теперь я верю, что ты видел мать моего народа, – важно сообщил гройг, убирая больше не нужную посуду и придвигая мне кружку с тихо пенящимся элем.
– Только теперь? Почему?
– Пить харку умеют только на Маарис. Здешние люди ни грийса Грийс – мелкое кровососущее насекомое, местом своего кормления избирающее козью шкуру.

не знают о пище и питье моего народа.
Он степенно удалился, оставляя меня наедине с едой, потому что наивысшим почтением, оказываемым гостю, для гройга является именно полная свобода последнего. В том числе и свобода вкушать пищу таким способом, каким заблагорассудится, и ни в коем случае не прерывать сие замечательное действо разговорами.
Особого голода до глотка харки я не испытывал, но забористый напиток разжег аппетит, и два с половиной ломтя мяса оказались в моем желудке быстрее, чем можно было ожидать, а за ними последовал хлеб, смоченный элем, но уже с гораздо меньшей скоростью, потому что на смену времени насыщения пришло время сытой неги.
Как немного нужно иногда, чтобы получить помощь.
«И еще меньше, чтобы найти дружбу».
О нет, не скажи. Если вспомнить мои попытки обзавестись друзьями, можно утверждать, что сей путь весьма тернист и долог.
«Так казалось тебе, ведь ты стремился обрести друзей».
Если продолжить твою логическую цепочку, получается, мое стремление мне же и мешало?
«Разумеется… Когда твои действия подчинены определенной цели, не являющейся тайной для тебя самого, малейшее промедление кажется невероятно долгой задержкой. А когда не думаешь, чего хочешь достичь, получая результат, удивляешься, как легко он пришел».
Шорох открывающейся двери. Еле слышные шаги, говорящие о том, что вошедший умеет находить общий язык с песком, рассыпанным по полу, у меня бы так ни за что не получилось. Человек, а это именно человек, что подтверждают характерные для людей пропорции и движения, проходит мимо, направляясь прямо к стойке, высокий, статный, чего не в силах скрыть просторная неприметная одежда, рыже… Точно, рыжеволосый: солнечный луч ржавым золотом вспыхивает на волосах незнакомца. Впрочем, незнакомцем он остается для меня ровно до того момента, как произносит, обращаясь к хозяину трактира:
– Доброго дня.
Тон приветствия, хмурый и немного тревожный, словно нарочно спорит со смыслом двух простых слов. Доброго? Ну-ну. Таким голосом удобнее желать умереть или весело провести похороны. Что же случилось, старина Борг?
– Вам как всегда? – бесстрастно спрашивает гройг не для того, чтобы получить ответ, а лишь исполняя обыденный ритуал.
– Да.
Рыжий неожиданно устало опирается о стойку, наблюдая, как эль льется в пузатую кружку и покрывается шапкой пены, потом берет в руку посуду с выпивкой, поворачивается, пробегая взглядом по трактирному залу. Разумеется, не ища свободное местечко, ведь в середине дня можно занимать любое, на собственное усмотрение, потому что других претендентов нет. Нет, Борг делает то, к чему привык за последние… Дайте-ка прикинуть. Лет пять, не меньше. А до того, будучи простым полевым агентом, он не только глазами, но и руками обшарил бы сие заведение, дабы убедиться в отсутствии возможной опасности, но, слава богам, старые привычки все-таки стираются из памяти. Не до конца, разумеется, иначе они не носили бы свое гордое имя, но достаточно, чтобы можно было считать их обладателя изменившимся. Я же, на свою беду, с последнего посещения столицы изменился едва ли, потому что взгляд рыжего, добравшись до меня, дальше не сдвинулся ни на дюйм.
Борг медленно подошел к столу, за которым расслабленно отдыхало мое бренное тело, остановился, нависая грозной громадой, немного помолчали с нарочитой горечью изрек:
– Всякий раз, когда я встречаю тебя, происходит много всякого, сначала кажется, что хорошего, но когда присматриваешься, задыхаешься от боли. Что ожидается в этот раз? Чью жизнь ты собираешься разбивать?
Карий взгляд по-прежнему умен и рассудителен, прошедшие полгода не добавили новых морщинок ни на лоб, ни к уголкам глаз, но лицо в целом выглядит немного осунувшимся, словно Борг последнее время обедал редко и урывками, а долгого сна и в глаза не видел. Наверное, дела не позволяют вести размеренную жизнь, особенно после того, как его высочество Дэриен излечился от своего недуга и стал вызывать куда больший интерес у недругов.
– Я тоже рад тебя видеть. Присядешь?
Рыжий посмотрел на меня серьезнее, чем прежде.
– Бежать от тебя надо куда подальше. Даже заговаривать и то не стоило, да прости, не удержался.
У-у-у, спор в середине зимы оставил настолько глубокий след в душе и памяти моего приятеля? Следовало бы гордиться произведенным впечатлением, но мне почему-то больно. И стыдно. Каким смелым я тогда был, с какой легкостью перекраивал чужие судьбы и представление о жизни, как азартно бросался в каждую предложенную игру и как виртуозно выигрывал! Тоже мне, герой… С кем я сражался? Ни одного соперника, способного оказать сопротивление, равное моему напору. И чем же тогда славны мои победы? Сплошное жульничество. Легко начинать драку, если знаешь, что твои щиты никто не сможет пробить, но достойно ли это благородного воителя? Впрочем, благородство – не моя стезя. Меня учили выживать, а не жить.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10