Нередко можно услышать: «Каждый человек однажды был молод. Так стоит ли столь громогласно воспевать этот дар, которым обладал всякий живущий?»А вы встречали молодых людей? А если встречали, то сколько? Я, например, знавал двадцатилетних младенцев и восемнадцатилетних старцев. Людей же молодых я ищу. Я слышал о тех, кто знает и в то же время может, опровергая самую верную из пословиц Имеется в виду французская пословица: «Если бы молодость знала, если бы старость могла».

, о тех, кто подобно благословенным апельсиновым деревьям полуденных стран несет на себе одновременно плоды и цветы. О тех, кто в изобилии наделен всем — честью, сердцем, пылкой кровью, безрассудством, кто проходит свой недолгий срок светоносный и жаркий, как солнечный луч, щедро раздав полными горстями неистощимое сокровище своей жизни. Увы, нередко им отведен всего один день: ведь общение с толпой подобно воде, которая гасит любой огонь. И очень часто это великолепное богатство расточается ни на что, а чело, которое Бог отметил знаком незаурядности, оказывается увенчано всего лишь пиршественным венком.Очень часто.Это закон. У человечества в его гроссбухе имеются, точь-в-точь как у мелкого ростовщика, графы прихода и расхода.Лагардер был роста чуть выше среднего. Он не походил на Геркулеса, но тело его свидетельствовало о гибкой и грациозной силе, присущей типу парижанина, равно далекого как от тяжеловесной мускулистости северян, так и от угловатой худобы подростков с наших площадей, прославленной пошлыми водевилями. У него были чуть волнистые светлые волосы, высоко зачесанные и открывающие лоб, который свидетельствовал об уме и благородстве. Брови, равно как тонкие, закрученные вверх усы, были черные. Нет ничего изысканней подобного несоответствия, особенно если карие смеющиеся глаза освещают матовую бледность кожи.Овал лица, правильного, хотя и чуть вытянутого, римская линия бровей, твердый рисунок носа и губ — все это подчеркивало благородство его внешности, невзирая на общее впечатление бесшабашности. А жизнерадостная улыбка ничуть не противоречила горделивости, присущей человеку, носящему на бедре шпагу. Но есть нечто, что перо не способно воспроизвести, — привлекательность, изящество и юную беспечность, а также изменчивость этого тонкого, выразительного лица, способного, быть преисполненным, подобно нежному лицу женщины, томности в часы любви и внушать ужас во время сражения, словно голова Медузы Медуза Горгона — в греческой мифологии чудовище в виде женщины со змеями вместо волос, которая своим взглядом обращала в камень— всех смотревших на нее.

.Но это видели только те, кто был убит, и те, кто был любим Лагардером.На нем был щегольской мундир гвардейской легкой кавалерии, слегка уже потрепанный и поблекший, но как бы подновленный богатым бархатным плащом, небрежно закинутым на плечо. Красный шелковый шарф с золотыми кистями говорил о его ранге среди искателей приключений. Щеки его едва лишь порозовели после физических упражнений, которым он только что вынужден был предаваться.— Стыда у вас нет! — с презрением бросил он. — Измываться над ребенком!— Капитан… — попытался было объяснить Карриг, успевший встать на ноги.— Молчать! А это что за головорезы?Плюмаж и Галунье со шляпами в руках приблизились к нему.— О! — насмешливо воскликнул он. — Мои покровители! Кой черт вас занес так далеко от улицы Круа-де-Пти-Шан?Он протянул им руку, но с видом монарха, который милостиво соизволяет поцеловать себе кончики пальцев. Мэтр Плюмаж и брат Галунье почтительно коснулись ее. Надо бы сказать, что рука эта в прежние времена частенько раскрывалась перед ними, полная золота. У покровителей не было оснований жаловаться на своего протеже.— А остальные кто? — осведомился Анри. — Вот этого я где-то видел, — показал он на Штаупица. — Ну-ка, напомни, где?— В Кельне, — смущенно ответил немец.— Верно. Ты один раз уколол меня.— А вы меня двенадцать, — смиренно признался Штаупиц.— Ого! — продолжал Лагардер, взглянув на Сальданью и Пинто. — Парочка моих противников из Мадрида…— Ваше сиятельство, — забормотали разом оба испанца, — то было недоразумение. Не в нашем обычае сражаться двое против одного.— Как! Двое против одного? — воскликнул Плюмаж, гасконец из Прованса.— А они утверждали, что не знают вас, — сообщил Галунье.— А вот этот, — Плюмаж указал на Пепе Убийцу, — высказывал желание встретиться с вами.Пепе заставил себя выдержать взгляд Лагардера. А Лагардер только переспросил:— Вот этот? — и Пепе, что-то пробурчав, опустил голову.— Ну, а что касается этих двух храбрецов, — Лагардер кивнул на Пинто и Сальданью, — я в Мадриде представлялся только по имени Анри… Господа, — обратился он к мастерам фехтования, делая жест, имитирующий укол шпагой, — я вижу, что со всеми вами я в той или иной мере знаком. Кстати, вот этому молодцу я как-то раскроил череп оружием, распространенным у него на родине.Жоэль де Жюган потер висок.— Да, и осталась отметина, — буркнул он. — Палкой вы орудуете, как бог, это уж точно.— Так что, друзья мои, со мной никому из вас не повезло, — продолжал Лагардер. — Но сегодня противник у вас был куда слабее. Подойди ко мне, дитя мое.Берришон исполнил его приказ.Плюмаж и Карриг заговорили разом, пытаясь объяснить, почему они хотели обыскать пажа, но Лагардер велел им замолчать.— Что ты тут делаешь? — спросил он у мальчика.— Вы человек добрый, и я не стану вам врать, — отвечал Берришон. — Я принес письмо.— Кому?Берришон с секунду молчал, и взгляд его скользнул по окну под мостом.— Вам, — наконец сказал он.— Давай сюда.Мальчик вытащил из-за пазухи конверт и подал Лагардеру, после чего поднялся на цыпочки и шепнул ему на ухо:— Я должен передать еще одно письмо.— Кому?— Даме.Лагардер бросил ему свой кошелек.— Ступай, малыш, — сказал он, — никто тебя не тронет. Мальчик убежал и вскоре скрылся за поворотом во рву.Лагардер распечатал письмо.— А ну, расступись! — приказал он, видя, каким тесным кругом обступили его волонтеры и мастера шпаги. — Вскрывать адресованное мне письмо я предпочитаю в одиночестве.Все послушно отступили.— Браво! — вскричал Лагардер, пробежав первые строчки. — Такие письма мне нравятся! Именно этого я и ждал. Убей меня Бог, этот Невер — учтивейший дворянин!— Невер! — пронеслось среди наемных убийц.— Что? Что? — разом воскликнули Плюмаж и Галунье. Лагардер направился к столам.— Сначала промочим горло, — сказал он. — Я безумно рад. Хочу вам рассказать одну историю. Садись, мэтр Плюмаж, здесь, а ты, брат Галунье, сюда. Остальные могут устраиваться, кто где хочет.Гасконец и нормандец, гордые таким отличием, уселись справа и слева от своего идола. Анри де Лагардер осушил кубок и сообщил:— Надобно вам знать, что я изгнан и покидаю Францию.— Изгнан? — ахнул Плюмаж.— Когда-нибудь мы еще увидим, как его вздернут, — с искренней скорбью в голосе пробормотал Галунье.— За что же вас изгнали?К счастью, этот вопрос заглушил дерзкие, хотя и вызванные искренней любовью слова Амабля Галунье. Лагардер не спускал фамильярности.— Вы знаете верзилу де Белиссана? — осведомился он.— Барона де Белиссана?— Бретера Белиссана?— Покойного Белиссана, — уточнил бывший королевский гвардеец.— Он мертв? — раздалось несколько голосов.— Да, я его убил. Чтобы взять меня в эскадрон легкой кавалерии, король, как вы знаете, пожаловал мне дворянство. Я обещал вести себя осмотрительно и полгода был тише воды, ниже травы. Обо мне почти забыли. Но однажды вечером этот Белиссан решил дать взбучку какому-то бедному дворянчику из провинции, у которого даже усы еще не выросли.— Вечно одно и то же, — вздохнул Галунье. — Прямо странствующий рыцарь какой-то.— Помолчи, дорогуша, — шепнул ему Плюмаж.— Я подошел к Белиссану, — продолжал рассказ Лагардер, — а поскольку я пообещал королю, когда его величество пожаловал мне титул шевалье, никому никогда не бросать никаких оскорблений, я просто-напросто выдрал барона за уши, как это делают в школе с проказниками. Ему это не понравилось.— Я думаю, — пробормотал кто-то.— Он нагрубил мне и за Арсеналом получил то, что ему уже давно причиталось: я парировал его выпад и проткнул насквозь.— Ах, малыш! — воскликнул Галунье, забыв, что времена изменились. — У тебя здорово получается этот чертов удар с отбоем рапиры!Лагардер расхохотался. Но вдруг в сердцах яростно ударил о стол оловянным кубком. Галунье решил, что пропал.— И вот справедливость! — вскричал Лагардер, даже не взглянув на нормандца. — мне должны были бы дать награду за то, что одним волком стало меньше, а. меня осудили на изгнание.Достойнейшее собрание единодушно согласилось, что это возмутительно. Плюмаж выругался и объявил, что в таком случае в этой стране не стоит надеяться на расцвет искусства фехтования.— Что ж, я покорился. Я уезжаю. Мир велик, и я дал себе клятву, что сумею прожить где угодно. Но прежде чем пересечь границу, я решил позволить себе прихоть, нет, две: дуэль и любовное приключение. Так я решил попрощаться с прекрасной Францией.— Расскажите, господин шевалье! — попросил Плюмаж.— Скажите-ка, храбрецы, — спросил, вместо того чтобы исполнить просьбу Плюмажа, Лагардер, — вам случайно не доводилось слышать про удар господина де Невера?За столом зашумели.— Да мы только что говорили о нем, — сообщил Галунье.— И каково же ваше мнение?— Мнения разделились. Одни говорят: «Чушь!» Другие полагают, что мэтр Делапальм продал герцогу удар или серию ударов, которым тот может кого угодно поразить в лоб между глазами.Лагардер задумался и вновь задал вопрос:— А что вы, которые все превзошли по части фехтования, вообще думаете о секретных ударах?Единодушное мнение было таково: секретные удары — это для простаков, любой удар можно отразить с помощью всем известных приемов.— Вот и я так думал, — промолвил Лагардер, — пока не имел чести сойтись с господином де Невером.— А сейчас? — раздалось со всех сторон, поскольку каждого это крайне живо интересовало: возможно, через несколько часов Невер своим знаменитым ударом отправит некоторых из них к праотцам.— А сейчас, — ответил Анри де Лагардер, — дело другое. Вы только представьте: этот чертов удар долго не давал мне покоя. Честью клянусь, я заснуть из-за него не мог. Добавьте к этому, что о Невере все только и говорили. После его возвращения из Италии я повсюду, в любое время дня слышал одно: Невер! Невер! Невер! Невер самый красивый! Невер самый отважный!— Уступая лишь одному человеку, которого мы прекрасно знаем, — прервал его брат Галунье.На сей раз его высказывание встретило всецелое одобрение Плюмажа.— Невер здесь, Невер там! — продолжал Лагардер. — Лошади Невера, земли Невера, оружие Невера! Его остроты, его удачливость в игре, перечень его любовниц… И вдобавок ко всему, его секретный удар! Дьявол и преисподняя! Мне это уже осточертело. Однажды вечером мой трактирщик подал мне котлеты a la Невер. Я вышвырнул тарелку в окно и ушел, не поужинав. Возвращаюсь домой и на пороге сталкиваюсь с моим сапожником, который принес мне сапоги по последней моде: сапоги a la Невер. Я его вздул, и это обошлось мне в десять луидоров, которые я швырнул ему в физиономию. Так этот негодяй заявил мне: «Господин де Невер однажды поколотил меня, но дал за это сто пистолей!»— Ого! — задумчиво протянул Плюмаж.По лбу у Галунье стекали струйки пота, так он переживал из-за терзаний своего дорогого Маленького Парижанина.— И тут я понял, — решительно произнес Лагардер, — что скоро сойду с ума. Этому надо было положить конец. Я вскочил на коня и поскакал к Лувру, чтобы дождаться, когда он выйдет из дворца. Он вышел, и я обратился к нему по имени.«В чем дело?»— осведомился он.«Герцог, — ответил я, — я крайне надеюсь на вашу учтивость. Не могли бы вы при свете луны продемонстрировать ваш секретный удар?»Он посмотрел на меня так, что я подумал, уж не принял ли он меня за беглеца из сумасшедшего дома.Но нет, он все-таки спросил:«Кто вы?»«Шевалье Анри де Лагардер, — ответил я. — Его величество великодушно взял меня в легкую конницу, а до того я был корнетом у де Лаферте, прапорщиком у де Конти, капитаном в Наваррском полку, но всякий раз по собственной глупости оказывался разжалован».«А, — протянул он, спешившись, — так вы — красавчик Лагардер? Я столько про вас слышал, что это мне уже надоело».И мы дружно, рядком направились к церкви Сен-Жермен-л'Осерруа.«Если вы, — начал я, — считаете меня недостаточно благородным, чтобы померяться со мной силой…»Он был очарователен, нет, право, очарователен. Тут я должен отдать ему должное. Вместо ответа он ткнул меня шпагой между бровей, да так лихо, так чисто, что не отпрыгни я вовремя назад туаза на три, лежать бы мне на земле.«Вот вам мой удар» — бросил он.Я от всего сердца поблагодарил его, и это было самое лучшее, что я мог сделать.«Еще один урок, если вас не затруднит», — попросил я.«К вашим услугам», — согласился он.Черт подери! И на сей раз он кольнул меня в лоб. Меня, Лагардера!Наемные убийцы встревожено переглянулись. Оказывается, удар Невера не выдумка, а впрямь страшная штука.— И вы так ничего не поняли? — робко, но настойчиво поинтересовался Плюмаж.— Да нет, черт возьми, я видел там финту, да только отразить не успевал! — воскликнул Лагардер. — Этот человек стремителен, как молния.— И чем же все кончилось?— Сами знаете, разве стража даст мирным людям спокойно побеседовать. Появился ночной караул. Мы с герцогом расстались добрыми друзьями, дав друг другу обещание как-нибудь встретиться, чтобы я мог взять реванш.— Раны Христовы! — вскричал Плюмаж, который гнул свое. — Да ведь он опять достанет вас этим ударом.— Вот уж дудки! — усмехнулся Лагардер.— Так вы знаете секрет?— А как же! Я постиг его в тиши кабинета.— И что же?— Пустяк, детская забава.Виртуозы рапиры облегченно вздохнули. Плюмаж вскочил.— Господин шевалье, — обратился он к Лагардеру, — если вы еще помните о тех жалких уроках, что я с таким удовольствием давал вам, вы не откажете мне в просьбе. Ведь не откажете?Лагардер машинально полез в карман, но брат Галунье с достоинством остановил его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14