Он даже не встал, видимо, не мог ни при каких обстоятельствах оставить кассу без присмотра, а только потянулся к телефону. Никто не обращал на меня внимания, когда я смешался с толпой, вышедшей на улицу во время обеденного перерыва. Я бросил узел с одеждой к ногам нищего, сидящего в проходе между двумя кирпичными домами. Его стеклянистые глаза не видели, что на него свалилось. Медленно он начал развязывать узел, и как только нащупал бумажник, быстро бросил все в закупочную тележку из магазина и скрылся с ней в узком проходе.
Я вскочил в автобус и вовремя прибыл в «Крайслер-Сентер», чтобы позвонить. В Израиле был вечер, я дозвонился легко, и Эфраим был почти сразу же на связи. Его голос принес мне облегчение – что-то, чему можно было доверять. И тот факт, что он был у телефона, сам говорил за себя. Только в этот момент я заметил, как я нервничал из-за возможных последствий, которые могла бы принести неудача на этой ранней стадии нашей операции.
– Я предполагаю, что ты сделал то, что должен? – спросил он с интонацией инквизитора.
Он все еще не был уверен, что не арестован до сих пор только потому, что я не действовал по плану, а не потому, что я «чистый».
– Да. Я был в бюро и поговорил с человеком, который там работает. Мы выпили кофе, и я передал ему сообщение.
– Что он сказал? Хотя этот телефон Эфраима не прослушивался, а я звонил со случайного автомата, мы не могли рисковать.
– Он не был удивлен тем, что я сказал. Он это все знал и его босс, очевидно, тоже.
– Он сказал еще что-то?
– Что в его фирме тоже есть люди, которые думают как мы, но что время для сделки быстро проходит. Он сказал, что рынок для переговоров может перейти в руки противника, и мы вынуждены будем иметь дело с людьми, которые нам, вероятно, не понравятся.
– Я понимаю. Я ожидал чего-то подобного. По крайней мере, и он теперь знает, что в нашей фирме есть люди, которые хотят делать дела. Даже по телефону я почувствовал, что он улыбнулся. Он, очевидно, почувствовал то же облегчение, что и я.
– У тебя были проблемы?
– Ну да, у меня был посетитель, и выяснилось, что он участник одной местной радикальной группы.
– Из наших людей?
– Так можно было бы сказать. Это были люди Меира. Я имел в виду их вождя, так называемого раввина Меира Кахане.
– Ты шутишь.
– Вовсе нет. Я их стряхнул. Все в порядке. Кто-то из наших людей заметил что-нибудь?
– Точно нет. Я узнал, что место вообще не под наблюдением. И если кто-то делает это по-другому, то он не рассказывал об этом. Это место рассматривают как место для политики, которое нас непосредственно не касается.
– Я предполагал, что это то, за чем наблюдают эти шпики из JDL.
– О'кей, Виктор. Теперь стань невидимкой. Исчезни. И Эфраим сказал совсем медленно: – Ты понял, что я имею в виду?
– Да.
– Ты посетишь кого-нибудь?
– Да. Я сейчас же позвоню ему и завтра полечу туда. Когда я в следующий раз услышу или увижу тебя?
– Имей терпение, это продлится недолго. Я позвоню тебе туда. Подумай над тем, что я тебе сказал. Ты останешься там, пока я тебе не скажу, что ты можешь выходить. Ясно?
– Да, но назови мне хотя бы предполагаемое время, настаивал я. – Если я поеду в гости, мне нужно знать временные рамки визита.
– Я тебе не могу этого сказать.
– Что? Дни, недели или сколько?
– Ну, точно не больше двух недель.
–Это чертовски долго.
– У нас чертовски много дел. Я тебе позвоню туда.
– А если я тебе позвоню, чтобы узнать, как идут дела?
Эфраим знал значение признаков жизни для того, кто сидит на холоде. То, что можно куда-то позвонить, а не только сидеть и ждать, что позвонят тебе, очень важно. – Позвони и оставь сообщение, если меня не будет. Сообщение, о котором мы договорились.
– Я сделаю так.
Эфраим повесил трубку. Я снова был в Нью-Йорке один. В Израиле была ночь. Я вернулся в мотель. Я чувствовал, как пропала та глухота, что возникла у меня после событий второй половины дня.
Глава 12
Из мотеля я позвонил отцу. Он был счастлив слышать меня, и удивлен тем, что я в Нью-Йорке. Он предложил мне, что сам оплатит мой авиабилет, чтобы я смог приехать к нему. (Мой отец всегда хочет платить за все сам и часто ему это удается.) Я сказал ему, что заплачу за билет сам и на следующий день прилечу в Омаху.
Я не был очень воодушевлен этой поездкой. Так как я не знал, как пойдет моя жизнь дальше, и не мог сказать отцу, как долго я у него пробуду, я был в глупом положении. Я объяснил ему, что прилетел сюда по делам и жду звонка моего друга, который одновременно является и моим шефом. Так как он знал, что я бывший офицер канадских королевских ВВС, а затем израильских ВВС, он понимал, что не может задавать мне много вопросов.
Когда мой друг позвонит, я узнаю, куда я поеду дальше. Я также сказал ему и его жене Джиджи, что мой друг скоро приедет в Вашингтон, и если мое пребывание у них приносит им какие-то проблемы, я могу подождать его и в Вашингтоне. Я заметил, как долго я оправдываюсь, хотя для этого не было причин.
Я никогда не приезжал надолго к отцу. Мои родители развелись, когда мне было пять лет, потом моя мать забрала меня в Израиль. Не столько, потому что она хотела меня вырастить, сколько потому, что не хотела, чтобы это делал мой отец. В конце концов, моим воспитанием занялись дедушка и бабушка по линии отца, в чем им страшно мешало отношение к этому моей матери. В их хозяйстве она вела себя скорее как сестра, чем как мать. Она страшно ревновала меня к ее же родителям.
Именно мои дедушка и бабушка пробудили во мне любовь к Израилю и к сионистскому движению. Я получил от них изрядную дозу иудейской веры, за что я благодарен им до сих пор, хотя они и не были ортодоксальными евреями.
Так как они боялись, что отец заберет меня в США, если установит со мной прямой контакт, то позаботились о том, чтобы этого контакта не было. Любая связь с ним была для меня прервана, пока мне не исполнилось 17 и я не нашел в ящике стола припрятанное его письмо мне вместе с чеком на мое содержание. До того времени я рос в твердом убеждении, что он не хотел иметь ничего со мной. Сегодня тяжело определить величину той боли, которую на долгие годы доставило мне это убеждение. Я не могу описать ту ярость, которая переполнила меня, когда я узнал, что меня обманывали долгие годы.
Намного позднее я узнал, что отец посылал мне письма каждый месяц. Когда мой отец узнал, что его чеки обналичиваются, но не получал ответа от меня, то решил, что это я не хочу иметь с ним никаких отношений. Он просто не мог представить, что его письма не доходят до меня.
Сразу после того, как я нашел его письмо, я позвонил ему, а потом посетил его до моего призыва в армию. Затем мы регулярно встречались на короткое время, но так и не смогли построить мостик через трещину, которую принес развод моих родителей.
В этот раз мои чувства были такими же. Я чувствовал, как он разочарован тем, что ему так и не удалось сблизиться со мной. И я тоже не смог создать близость между нами. Мы были как два противоположных полюса магнита. Я не мог сесть с ним и рассказать правду, хотя я очень этого хотел и наверняка должен был бы это сделать.
Тихая гармоничная жизнь, которую мой отец вел в зажиточном квартале Омахи, со всеми внешними признаками «истории успеха» и веселостью человека, который воплотил в жизнь «американскую мечту» только усиливало мое чувство прострации из-за того, что я был оторван от семьи и висел над пропастью только на одной тонкой ниточке.
Вторник, 8 апреля 1986 года. Омаха
Во время прогулки я позвонил Эфраиму из автомата. Я уже неделю был в городе и не получал никаких известий от него. Я оттягивал звонок до последнего, пока уже не смог обойтись без него.
– Я рад, что ты позвонил, – сказал он. – У меня есть работенка для тебя.
– Почему же ты мне не позвонил сам?
– Я как раз хотел это сделать. Я хочу, чтобы ты позвонил одному человеку в Нью-Йорке.
– Я его знаю?
Думаю, что нет. Его зовут Аврахам Бар-Ам, он бригадный генерал резерва.
– Один из твоих друзей?
– Ни в коем случае. Сукин сын пытается продавать оружие иранцам. Этот тип передал нам имена своих контактеров и ждет подтверждения, он даже недавно притащил одного из них сюда.
– Что я должен сделать?
– Ты должен позвонить ему в Нью-Йорк и сказать, что все разрешено. Возможно, он записывает звонки, так что будь краток.
Мне это не понравилось. Мне показалось, что я буду по прежнему работать на Моссад, вместо того, чтобы положить конец их делишкам. У меня было ясное чувство, что Эфраим меня использует для других дел, по принципу: «раз уж ты все равно там..»
Но он означал для меня связь с настоящей жизнью. И он вернул смысл тем годам, которые я отдал Моссад. Еще важнее было то, что он поставил меня в такое положение, где я мог бы удовлетворить свое желание мести. Я никогда не любил Эфраима на самом деле и не воспринимал его как личного друга, мне всегда было понятно, что я использую его, как и он меня.
– Что ты понимаешь под: «Все разрешено»? – спросил я. – Если это так, почему вы сами ему не позвоните?
– Он знает меня; это ловушка. Все подстроено бюро. Я передал ему контактера. Сегодня я узнал, что этот контактер был перевербован ФБР и стал их информатором. Он еще раньше работал на ЦРУ.
– Почему же вы тогда не предупредите этого человека, Аврахама?
– Это не пошло бы на пользу нашему плану.
– Почему нет?
– Я хочу, чтобы они его взяли. Это будет чувствительный удар по бюро. Если они попытаются ему помочь, то будут слишком плохо выглядеть в глазах американцев, а если они оставят его в беде на расстоянии вытянутой руки, то он пойдет ко дну и потянет их за собой. И так, как это зависит от моего звонка, я сделаю так, что его повесят.
– Я понял. Я ожидал от тебя со временем чего-то такого.
– Не будь глупцом. Это нечто другое. Этот тип делает все только ради денег, и он заслужил свое наказание.
– О'кей, – сказал я.
Несколько секунд мы молчали. Потом Эфраим тихо сказал: – Позвони ему и скажи, что ты друг и что связь установлена. Он должен действовать по плану.
Он дал мне номер телефона и некоторые данные, которые мне могли бы пригодиться. – Я скоро позвоню тебе.
Я повесил трубку, подумал пару секунд, что делать дальше, потом взял трубку и набрал номер, который дал мне Эфраим.
После многих гудков трубку взяла женщина.
– Да?
– Могу я поговорить с Аврахамом?
– Кто Вы?
– Я его друг.
– Могу я узнать Ваше имя?
– Нет, я просто друг и у меня есть ответ для него.
Она не ответила. Через несколько секунд в трубке послышались щелчки.
– Алло?
– Аврахам?
– Да, с кем я говорю?
– Я друг и у меня есть сообщение.
– Какое?
Я перешел на иврит: – У меня сообщение для Вас от Ваших друзей. Они говорят, что предложенные Вами контакты проверены и дают Вам зеленый свет.
– Вы уверены?
– Я только посыльный. Это не моя лавочка. Делайте то, что Вы хотите.
– Спасибо.
Я повесил трубку. Меня бросило в пот. Я знал, что он идет в западню. Я чувствовал необходимость позвонить ему еще раз и сказать, что это обман. Но потом я оставил эту идею.
Я поехал домой и зашел в мою комнату. На самом деле это не была моя комната, она принадлежала моему сводному брату Майку, но его сейчас здесь не было. У дворника был выходной, отец и Джиджи тоже уехали. Я сидел в комнате и смотрел на безмолвные картинки на телеэкране.

***
23 апреля 1986 года двенадцать человек при попытке продажи оружия Ирану были арестованы ФБР в ходе мгновенной операции.
Эта история не получила большой реакции в прессе, заглушенная американской бомбардировкой Ливии и аварией на Чернобыльской атомной электростанции в этом же месяце. Я слышал, что генерал Бар-Ам заявил о своей невиновности и предъявил документы, согласно которым он имел право на эту сделку от имени военной промышленности Израиля IMI. Официальным ответом Израиля было, что этот человек лжец и что такие документы, которые он показывает, якобы выдаются без разбора всем, кто хочет торговать оружием. Они добавили, что такой документ не разрешал ему доводить акцию до конца, а только позволял выступать в роли представителя продавца. Короче, генерала бросили в беде на расстоянии вытянутой руки. Но позиции Моссад от этого не поколебались, и свет в конце тоннеля не был виден.
У меня все же было подозрение, что это была лишь часть большого плана Эфраима и его клики. Я знал, что связь Эфраима с властями шла через Амирама Нира, советника правительства по вопросам терроризма. Во время этой грязной аферы с Аврахамом, Нир с Библией в руках, на которой автограф оставил президент Рейган, без уведомления Моссад или ЦРУ посетил Тегеран по тому делу, которое позднее назвали «ирангейтом» или аферой «Иран-контрас». Использовать генерала в качестве козла отпущения, чтобы успокоить американскую спецслужбу, было гениальной идеей. Это отвлекало внимание от тайных сделок Нира, а так как ЦРУ было единственным контактом Моссад в этом деле, это значило, что Моссад, также как и ЦРУ бродили на ощупь в потемках.
В телефонных разговорах с Беллой напряжение с ее стороны ощущалось все сильнее; она хотела наконец-то узнать, что будет дальше. Я не мог объяснить ей, что происходит, и вынужден был выдумать для нее специальную легенду. Я рассказал ей, что ищу работу и имею план, который хочу рассказать одному из друзей моего отца. Сомнительный друг был владельцем бюро путешествий в Омахе.
Я действительно говорил с этим человеком. Моей идеей было предложить людям защиту от угона самолетов. Я задумывал создать несколько команд безопасности, которые курсировали бы между большими аэропортами, сопровождая и обеспечивая безопасность полетов на опасных маршрутах. Я мог бы тренировать эти группы и разрабатывать расписание их полетов.
Это звучало здорово, но у меня было ясное подозрение, что друг отца только делает вид, что заинтересован в этой идее, лишь из уважения к моему отцу. Я не думал, что из этого что-то выйдет, но в качестве легенды для Беллы меня эта история устроила, и она могла отвлечь всех других от действительных целей моего приезда.
Но было кое-что, что я не учел, и в этом была моя ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48