Обстановка в церкви была незамысловатая: стол, на нем ваза с лилиями, покрытый лаком деревянный крест; напротив – ряды стульев. Все места были заняты в основном пожилыми дамами в больших шляпах, украшенных искусственными фруктами, бусами, убийственной длины булавками и другими предметами. До конца службы все сидели в пальто.
Во время службы исполнялись песнопения, и Фрэнк тоже пробовал подпевать: «…высота недостижимая, глубина непостижимая». Читались молитвы, и тогда он, подражая Кэсси, закрывал глаза. И вот настал ответственный момент, когда встала Эвелин и произнесла короткую речь, в которой поздравила Фрэнка с первой службой. Некоторые дамы в больших шляпах вытянули шеи, чтобы хорошенько его рассмотреть. Одна дама, к шляпе которой, похоже, была пришпилена дохлая птица, кивнула ему и широко улыбнулась. Затем Эвелин представила прихожанам гостью вечера, миссис Конни Гумберт.
Миссис Гумберт оказалась необыкновенно тучной дамой. Она беспокойно теребила рукой воротник, казалось, ей не хватает воздуха. На шее у нее было большое родимое пятно с торчащими из него волосками. Начала она с того, что очень рада наконец-то, после всего, что случилось, снова вернуться в Ковентри, который именовала «градом обетованным». Фрэнку стало скучно, но он навострил уши, когда дамы о чем-то заспорили. Речь шла о некоем Гарри. Миссис Гумберт интересовало, кто он такой. Тут одна дама во втором ряду заплакала. Миссис Гумберт передала то, что услышала от Гарри: нечего плакать, он теперь в лучшем месте. Но от этого дама разрыдалась еще сильнее, и соседка из третьего ряда положила ей на плечо руку.
Миссис Гумберт больше не говорила о Гарри, зато сказала такое, от чего заплакала другая дама. К концу службы успели поплакать три или четыре прихожанки, но Фрэнк так и не понял, что же такое в услышанном ими так их расстроило.
Но вот служба закончилась. Эвелин подошла к Кэсси.
– Правда же, что за чудо миссис Гумберт! – с сияющим взором воскликнула Эвелин.
– Правда! – с готовностью подтвердила Кэсси.
Фрэнк заметил, что у матери в глазах мелькнула лукавинка. Значит, сказала одно, а думает другое.
Прихожанки поплакали – и все почему-то решили, что миссис Гумберт великолепна.
– Могу тебя порадовать, – прошептала Эвелин на ухо Кэсси. – Она согласилась прийти к нам на чай.
– Что, к нам домой? – ужаснулась Кэсси. – Вот черт!
Красиво поблескивающие глаза Эвелин вспыхнули.
Конни Гумберт принесла с собой в дом на Эйвон-стрит дух беспокойного возбуждения. На чаепитие в честь визита миссис Гумберт были приглашены еще две прихожанки. Они торжественно вошли друг за дружкой, явно чувствуя, что им оказано особое доверие. Эвелин и Ина заваривали чай и нарезали сэндвичи с таким трепетом и волнением, что, когда Кэсси предложила увести Фрэнка наверх, чтобы он не мешал, тетки с готовностью согласились. Правда, скоро Кэсси и Фрэнка позвали обратно.
– Я твердо придерживаюсь точки зрения: если вдруг происходит что-либо неподобающее для детских глаз, это надо немедленно прекращать, но поскольку я весьма горжусь своей духовной природой, мне нечего стыдиться, – заявила миссис Гумберт, с несоразмерным усилием проглатывая остатки сэндвича, нашпигованного паштетом из лосося.
– Совершенно верно, – согласилась Эвелин, убирая тарелки из-под сэндвичей и чайные приборы.
– Правильно, – подтвердила Ина, сворачивая белую скатерть и расстилая вместо нее вышитую, праздничную.
– Может быть, задернем занавески? Не хотелось бы, чтобы за нами подсматривали. Вы не возражаете, если мальчик тоже останется?
Одна из приглашенных прихожанок бросилась задергивать занавески. Кэсси не сразу поняла, что миссис Гумберт обращается непосредственно к ней.
– Да нет, – ответила Кэсси.
Фрэнк посмотрел на мать. Теперь ему по всем признакам было ясно, что ей трудно сосредоточиться.
– В этом нет ничего противоестественного, – заверила миссис Гумберт, раскинув по столу руки, усеянные старческими веснушками. – Ну что ж, приступим.
Взгляд ее больших глаз остановился на Кэсси, и та поняла, что нужно пододвинуть стулья для себя и Фрэнка. Ина накрыла настольную лампу шелковой косынкой, выключила верхний свет и тоже устроилась за столом. Фрэнк посмотрел на мать. Она приложила к губам палец.
Все взялись за руки, и миссис Гумберт без лишних церемоний приступила к делу. Она закрыла глаза и неудобно откинула голову набок, так что стали видны складки жира на затылке. Фрэнк не мог оторвать от нее взгляда.
Воцарилась полная тишина, все, затаив дыхание, ждали. Фрэнк почувствовал сзади чье-то дыхание. Затем раздался звук, как будто из самой тишины родился не то тихий стон, не то вздох. Звук издала миссис Гумберт. Ее голова медленно вращалась, склонилась на другой бок. Снова вздох. Закрытые веки миссис Гумберт подрагивали. Сквозь узкие щелки видны были белки глаз.
Миссис Гумберт «проснулась» и обвела всех присутствующих осуждающим взглядом:
– Кто-то мне мешает. Кто это?
Никто не признавался. Фрэнк украдкой бросил беспокойный взгляд на Кэсси.
– Давайте вспомним семь заповедей нашей веры и попробуем снова. Прошу вас, давайте постараемся.
Миссис Гумберт снова закинула голову. Из ее утробы опять изошел слабый стон, и Фрэнку стало не по себе – он вспомнил звуки, которые издавала тетя Юна, когда у нее начались схватки. Стон перешел в шипение, словно долго и медленно выпускали газ. Миссис Гумберт неспешно подняла голову и открыла глаза, она как будто искала что-то прямо у себя над ухом.
– Возлюбленные, о да, к ней, добро пожаловать, нет, нет, не вы, дорогая, мы же говорили об этом раньше, ведь так, вы же, нет, мы все понимаем, мы среди друзей, но вам нужно дождаться своей очереди, и тогда по праву, дождитесь очереди, там дорогой, нет, миленькая, нет, когда пробьет час, ах вот – как вас зовут, возлюбленный, Берт? Нет, Берта, да? Берта? Вы к нам явились? Участницы сеанса дрожали от предвкушения. Ина и Эвелин напряглись.
– Ты ушла совсем недавно, знаю, Берта, знаю, любовь моя, тебе там все внове, и это так… нет, не вам, дорогая. Я разговариваю с Бертой, нет, не могу. Берта, вы здесь? Хорошо, вы скажете? Договорились, а им передать? У Берты есть на что надеяться, она хочет, чтобы вы знали – там столько любви, столько любви и света, а чудо любящей семьи ценится выше золота, она просит вас передать Марте, а также особые слова Фрэнку, очаровательному мальчику…
– Какие слова? – перебила Кэсси.
– Чш-ш! – зашипела Ина.
– Тс-с! – поддержала ее Эвелин.
– Берта говорит: вы окружены любовью и светом, и, да, дорогая, они знают, да, возлюбленная, им известно, что…
Фрэнк посмотрел на мать. Ее широко открытые глаза блестели, но губы были сжаты. Это его встревожило. Казалась, она с трудом сдерживает смех. И в эту секунду он услышал голос матери, правда, только у себя в голове: А ведь миссис Гумберт прикидывается. Комедию ломает.
– Хорошо, дорогая, я передам твое благословение церкви, Ине и Эвелин будет так приятно услышать… – миссис Гумберт внезапно замолчала и закашлялась, словно подавившись рыбной костью. Затем совсем не своим, гортанным голосом она пролаяла: – Wh y die wir einst herrlich waren. Wir fallen immernoch aus den Wolken .
Миссис Гумберт побледнела. Она сидела прямо, как палка, распяленные пальцы вцепились в скатерть.
– Не по-нашему заговорила, – заметила одна из прихожанок.
– Миссис Гумберт, вы хорошо себя чувствуете? – забеспокоилась Эвелин.
– Что-то вы побледнели, – сообщила Ина.
– По-иностранному, да еще басом, – добавила прихожанка.
– Будьте добры, стаканчик воды, – попросила миссис Гумберт. – Нельзя ли отдернуть занавески?
Сеанс был окончен. Миссис Гумберт указательными пальцами растирала виски, ее отвели в комнату для отдыха, чтобы она пришла в себя. Никто особенно не тревожился о том, что миссис Гумберт стало нехорошо: очевидно, это было законной платой за общение с потусторонним. Как бы то ни было, несмотря на внезапное окончание, Эвелин, Ина и их гостьи считали, что сеанс прошел более чем успешно. Фрэнка гладили по голове и поздравляли: с ним говорила двоюродная прабабушка, она сказала ему такие воодушевляющие слова… Фрэнк, не знавший, чем он заслужил такие почести, тем не менее охотно их принимал.
Выслушивая все эти лестные словоизлияния, Фрэнк заметил отсутствующий взгляд Кэсси. Он поежился. В свои пять лет он уже знал, что это нехороший признак. Ему были знакомы эти предзнаменования, как первые секунды повторяющегося кошмара, когда пол вдруг уходит из-под ног и приводится в движение неумолимый ход событий. Это было лишь начало, но что-то снова просыпалось в его матери, значит, через несколько дней снова начнутся игры с огнем.
Но остальным было не до Кэсси, когда миссис Гумберт ушла в некотором недомогании. Впрочем, особого сочувствия от благодарных сестер-близнецов она не дождалась. Они, как и остальные прихожанки спиритуалистской церкви, спали и видели: вот бы научиться общаться с духами так, как миссис Гумберт. Только, видимо, особые способности не даются ни усердным трудом, ни рвением. Их даруют высшие силы, и если контакт с загробным миром иногда заканчивается мигренью, усталостью или иным убытком сил – что ж, это лишь говорит о том, сколь велика оказанная медиуму честь, что к нему прикоснулся перст Божий. Эвелин и Ина были верующими. Они не раз наблюдали, как эти способности демонстрировала их собственная мать Марта. Им было немного досадно, что ни одна из них этого дара не унаследовала, а Марта отказывалась откровенничать в церкви или где бы то ни было. Не понаслышке зная о существовании потусторонних сил, близнецы были обречены всю жизнь гнаться за тайной, но зачастую искали не там, где следует.
Марта сказала как отрезала: в церковь их она не пойдет. Ей и без того такого добра хватает. Только тот, кто не знает, какую брешь все это проламывает в наш мир, специально ищет контактов с духами, говорила Марта.
– Миссис Гумберт великолепна, правда? – щебетала Ина, когда Кэсси укладывала Фрэнка спать. – И ты, Фрэнк, ты тоже молодец.
– У меня такое чувство, что Фрэнк окажется более одаренным в этом отношении, чем все мы, – сказала Эвелин, протискиваясь в комнату. – Что ты на это скажешь, Кэсси?
– Я скажу, что Фрэнку пора под одеяло, – ответила Кэсси, неожиданно обнаруживая материнскую практичность, – ночь на дворе!
Позже, когда сестры спустились к себе, Кэсси закрыла дверь, опустилась на колени рядом с кроваткой сына и провела рукой по его волосам.
– Они просто играли сегодня вечером, Фрэнк. С миссис Гумберт. Это игра у них такая, как в «змейки-лесенки».
– А миссис Гумберт умеет разговаривать с мертвыми? – поинтересовался Фрэнк.
– Нет, не умеет.
– Откуда ты знаешь?
– С мертвыми никто разговаривать не умеет. Они нас не слышат. Можно услышать, как они с тобой говорят, Фрэнк, но им ничего не скажешь. А миссис Гумберт притворялась, что они ее слышат. Вот что я знаю. Мертвых можно послушать. Им есть что сказать. Но нас они слушать не будут.
– Почему?
– Не слышат, и все.
– А почему миссис Гумберт замолчала?
Кэсси не знала, что ему ответить. У нее была догадка на этот счет. Она предполагала, что это она помешала миссис Гумберт, как только почувствовала, что та мошенничает. И тогда случилось что-то странное.
– Не знаю. Я не слышала ее последних слов – как будто на иностранном языке. Вроде по-немецки. «Мы, что раньше были в славе…»
Фрэнк сел на кровати.
– «Нас все еще низвергают с небес». Вот что она сказала, мам.
Кэсси бросило в жар.
– Откуда ты это знаешь?
– Мам, ты сама мне сказала.
– Я? Что-то не помню.
– Ну да, сказала.
– Ах, Фрэнк. А теперь спи, мальчик мой.
Надо будет рассказать про тебя бабушке, подумала Кэсси, и вдруг, неизвестно почему, ей стало страшно за сына. Фрэнк свернулся калачиком, Кэсси поцеловала его в лоб и, встав, открыла окно, чтобы проветрить душную комнату.
– Я сейчас.
Она спустилась и отыскала в кухонном шкафу свечи. Сестры держали большой запас свечей, так как некоторые приходящие медиумы, вызывая духов, предпочитали неяркий свет. Она принесла в комнату Фрэнка сколько могла захватить и расставила свечи вокруг сына: на подоконнике, на тумбочке рядом с кроватью, на оттоманке в ногах кровати, на полке над его головой. Потом выключила электрический свет и села на стул охранять его сон.
– Я здесь, Фрэнки, – пробормотала она. – Буду охранять твой сон.
Фрэнк закрыл глаза, он засыпал. Кэсси вытерла слезинку – так прекрасен был он в своей кроватке. Она не понимала, почему у нее выступили слезы – может быть, из-за его красоты. Она была уверена, что мир не даст такому красивому мальчику расцвести, что все темные силы соберутся, чтобы погубить его, что мир не позволит чистому и прекрасному созданию просиять в темноте лучом света.
Она сама начала погружаться в сон и увидела великолепный город, над которым возвышались три изящных шпиля; город был объят пламенем. Огонь дождем падал с неба, полного злых духов. Вдруг ее громко позвали по имени.
Это была Эвелин, она ворвалась в комнату и била по занавескам.
– Кэсси! Кэсси! О чем ты только думаешь? Кэсси!
Загорелись тюлевые занавески. Фрэнк, сидя, протирал глаза. Тюль ветром из окна качнуло к открытому огню. Эвелин снова принялась хлопать по занавескам тяжелыми шторами, и ей удалось потушить пламя. В дверях появилась Ина – она обхватила голову руками и пронзительно кричала на Кэсси.
– А если бы я не заглянула, – заголосила Эвелин, прижав ладонь к вздымающейся груди. – Что было бы, если б я не заглянула!
Кэсси, желая спрятаться, зашла за спинку стула. Фрэнк заплакал.
15
– Что ж, заходите, – сказала Рита, прошла в гостиную и предоставила Уильяму самому закрыть за собой дверь. – Чаю выпьете?
– Нет, – ответил Уильям. У него дрожали руки. Он боялся, что чашка будет дребезжать.
– Я все равно поставлю чайник, – сказала Рита. – Может, передумаете.
Уильям неловко опустился на диван. Заскрипели пружины. На каминной полке стояла фотография улыбающегося Арчи в военной форме. Мебель в комнате была не новая, но все было прибрано – чистенько, не придерешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37