, поддерживал Армандо Салеса, уволен в отставку лидерами Нового государства. Напечатал пять книг: три тома исторических рассказов, лингвистическое исследование и брошюру (раскуплена полностью) о боевых действиях в штате Минас-Жерайс в 1932 году. Честен. Порядочен. Несколько самонадеян и упрям. Не боится ничего.
– Вот это его качество нам сейчас пригодится.
– Ты думаешь, он полезет в драку? – спросил Эвандро.
– Я в этом уверен… – Местре Афранио окинул заговорщиков весёлым и лукавым взглядом. – Бьюсь об заклад, вам не угадать, чего именно добивается сейчас наш генерал. – Секундная пауза, глоток коньяку. – Он желает выдвинуть свою кандидатуру в Академию Рио-де-Жанейро!
– Быть не может! Ты шутишь!
– Я говорю чистейшую правду. Представь, что с ним будет, когда мы предложим ему место в Бразильской Академии. Он с ума сойдет! Кроме того, Сампайо Перейра ему не опасен: генералу и так нагадили, где только могли, и терять ему нечего. Он – наш! Родриго попал в яблочко.
– А книги? – Эвандро, задавая этот вопрос, даже понизил голос. – Книги-то у него каковы?
Родриго, не щадя себя для общего дела, прочитал последнее творение генерала.
– Очень самодовольно и категорично, но читать можно. Пишет без ошибок, чего вам еще? Грамматика – его божество. Гладко.
– Вот как? Вылизанный стиль?
– Вылизанный. Конечно, самое место генералу – в Академии Рио-де-Жанейро, но, кроме него, у нас никого нет.
– Нет, – подтвердил местре Афранио. – Остаток дня буду читать его книги: четыре я достал, а Карлос Рибейро припас для меня эту брошюрку. От Карлоса-то я и получил эти сведения про генерала.
Он говорил о знаменитом столичном книготорговце, старом букинисте Рибейро. В его лавку на улице Сан-Жозе приходили и греки, и троянцы: академики и модернисты, маститые и начинающие, писатели всех школ, направлений, убеждений и уровней. Лучше Карлоса никто не знал литературную жизнь.
– Признаться, – местре Афранио улыбнулся широко и доброжелательно, – я купил по два экземпляра каждой книги, чтобы и ты, куманек, мог почитать. Мы должны в совершенстве знать творчество нашего кандидата: ведь придется расхваливать.
Старый Эвандро мигом нашелся:
– Расхвалить-то я расхвалю. На войне не до тонкостей: можно иногда и покривить душой. А вот читать… Пожалуй, ты слишком многого от меня хочешь. Категорично, гладко… Эти штуки мы знаем. Чем меньше такого читаешь, тем лучше хвалится.

ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ, БАЛЬЗАМ НА РАНЫ

После того как рассеялся министерский мираж и была получена отставка с правом ношения формы, генерал Валдомиро Морейра решил полностью отдаться литературе, которая должна была увенчать его скромной, но льстящей самолюбию славой. Впрочем, генерал допустил рецидив и поплатился за это.
Еженедельная газетная колонка, посвященная борьбе против порчи языка, вызвала потоки писем от пламенных ревнителей чистоты португальской речи, озабоченных и возмущённых вопиющим попранием элементарных норм грамматики в современной литературе, «написанной, очевидно, на кабинда, кимбунду или наго» Кабинда, кимбунду, наго – языки народов Африки.

. Генерал с увлечением редактировал третий том «Истории из бразильской истории», когда в Европе грянула война. Тут-то и случился рецидив воинственных настроений.
Генерал обрёл себя в новом качестве. «Крупный специалист в вопросах лингвистики» (просвещенное мнение Ривадавии Понтеса) вспомнил, что обладает не менее весомым авторитетом в области военного искусства, что был любим профессорами Французской Военной Академии и непобедим на маневрах. Поэтому в той же самой «Коррейо до Рио», где по воскресеньям генерал наставлял юношество, он взялся вести ежедневное военное обозрение, кратко и веско комментируя ход военных действий. «Вторая мировая – день за днем; анализ и прогнозы» – так назывался этот раздел, подписанный «ген. В. М.».
Однако Морейре-стратегу далеко оказалось до Морейры-филолога. Танковые дивизии Гитлера, преодолев непреодолимую линию Мажино, в прах развеяли авторитетные суждения «ген. В. М.». Попирая все законы военной науки, они ежевечерне опровергали утренние прогнозы мудрого комментатора. Он терял плацдармы вместе с Гамеленом, отступал с Вейганом Морис Гостав Гамелен (1872–1958) – французский генерал. Один из главных виновников поражения Франции. Максим Вейган (1867–1965) – французский генерал, главнокомандующий вооруженными силами (1940).

, терпел одно поражение за другим. Дело кончилось полным разгромом. Обескураженный генерал под тем предлогом, что цензура постоянно вымарывает его уничижительные отзывы о фюрере (он отыгрывался ими за поражение), отказался – к вящему облегчению редактора – продолжать свою работу в газете.
Он вновь обратился к литературе, и она вознаградила его за военные неудачи: «Истории из бразильской истории» встретили в высшей степени благожелательные отзывы критиков. Верный Сабенса написал пространную хвалебную статью, а знаменитый академик Алтино Алкантара прислал генералу письмо, в котором уведомлял «своего уважаемого собрата о получении его новой книги, написанной безупречным языком и проникнутой духом законной гордости за героические деяния нашего народа».
Гораздо труднее было смириться с неблагополучием в семье: легкомысленная Сесилия бросила мужа, почтительного и усердного служаку-капитана, и перебралась в Рио, на простор. Генерал Морейра был человек верный и честный: поступок дочери возмутил его, хотя и не удивил.
Возможность попасть в число членов Академии Рио-де-Жанейро бальзамом пролилась на раны генерала. Последние отголоски неприятностей, связанных с его военными комментариями и время от времени болезненно напоминавших о себе («…умереть можно со смеху», – говорили в кабинете полковника Перейры, вслух читая генеральские прогнозы, и действительно хохотали до упаду), теперь затихнут навсегда. Ну а что касается увлечений Сесилии – «ничего себе увлечения!», но генерал предпочитает в этом вопросе иносказания, – то пусть ими занимается дона Консейсан до Прадо Морейра, дама крепкая и выносливая, на которой генерал, оставшись в тридцать лет бездетным вдовцом, женился, когда служил в Мато-Гроссо и не мог больше вынести одиночества.
Дона Консейсан тоже происходила из семьи военного и потому легко привыкла к тираническому нраву супруга. Прежде чем подчиниться власти генерала, она кротко сносила выходки брата, в доме которого жила до благословенной встречи с Морейрой. Замужество позволило ей покинуть захолустье и избавило от придирок злонравной невестки. А Сесилия пошла в отца: такая же упрямая, твердолобая, глухая и к угрозам, и к уговорам. Но генерал при всём том был цельной натурой, дона Консейсан – скромна и послушна. От кого же достался Сесилии бешеный темперамент, необузданный и переменчивый нрав, неумеренность во всём? Бог знает.
Если бы сегодня, как было условлено, генералу позвонил Сабенса, сообщил бы ему об отрадных итогах своего свидания с президентом, генерал бы спокойно отобедал и с легким сердцем предался сиесте, растянувшись в качалке. Он пригласил бы друга отужинать, и они обсудили бы подробности избрания в ряды «бессмертных». И вот всё пошло кувырком. Вместо скромного Сабенсы, составителя антологий и автора учебников грамматики, позвонил знаменитый Родриго Инасио Фильо, член Бразильской Академии, создатель прославленного романа «Записки постороннего».
Сердце генерала ноет, жалуясь на все эти неожиданные события. Дона Консейсан приносит мужу таблетку и стакан воды:
– Прилег бы ты, Морейра, отдохнул перед обедом.
Обед в их доме неизменно подаётся в половине первого, но сегодня нарушено и это правило.

НЕМНОГОЧИСЛЕННЫЕ И НЕЛЕПЫЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

Делегация членов Бразильской Академии! В телефонном разговоре Родриго Инасио Фильо ограничился кратким сообщением и попросил достоуважаемого генерала Морейру в ближайшее время назначить день и час для приема делегации. Слова эти были произнесены после того, как собеседники вспомнили памятный обоим банкет и свои беседы за столом, так что всякая возможность розыгрыша отпала, а подозрения с коварного Ладейры были сняты. Однако цель прихода академиков яснее не стала, спросить же напрямик генерал постеснялся. Оп отвечал, что в любой день и час готов принять академиков, и поблагодарил за неожиданную честь.
– Делегация Бразильской Академии! Как ты думаешь, Консейсан, за каким дьяволом их несёт сюда?
Дона Консейсан велела ему принять лекарство и попыталась успокоить:
– Ты бы всё-таки прилёг, пока будет готов обед.
«Прилёг»! Тут приляжешь! Генералу не сиделось и не лежалось. Наверняка это какая-то ошибка, недоразумение. Но какая же тут может быть ошибка? А если нет? А вдруг они решили присудить ему премию Машадо де Ассиза – самую почетную премию, ежегодно присуждаемую Бразильской Академией за цикл произведений? Бывали же случаи, когда академики, не зная, кого из двух известных писателей предпочесть, отдавали премию третьему, имя которого до этого даже не упоминалось. Генерал, хорошо осведомленный о правилах твёрдыни словесности, о нравах и обычаях членов Академии, знал, что, перед тем как присудить премию Машадо де Ассиза, кто-нибудь из академиков ведет тайные предварительные переговоры, но ему еще никогда не приходилось слышать, чтобы целая делегация являлась к писателю в дом и спрашивала, согласен ли он принять желанную награду, которая, кроме высокой чести, означала и солидную сумму. Нет, это не то… А что же тогда? Тут просто с ума сойдешь… Больше суток предстояло провести генералу в волнении и беспокойстве – Родриго сообщил, что делегация придёт завтра в шесть вечера. Двадцать девять часов – если быть точным – придется провести ему в муках ожидания.
Большой, дородный, краснолицый, взлохмаченный, генерал размеренным шагом ходит из угла в угол. Он и в пижаме никогда не будет похож на штатского – военная косточка, это сразу заметно и по лицу, и по движениям, и по той привычке командовать, которая стала частью его натуры… Так какого же чёрта все-таки идут к нему академики?
Он знает о смерти поэта Антонио Бруно и об освободившейся вакансии, но не решается и подумать о той связи, которая может существовать между визитом академиков и печальным событием с такими неожиданными и радостными последствиями. Беспочвенные фантазии никогда не посещают генеральскую голову, но сейчас против воли он принимается размышлять об этом невероятном предположении. Сесилия, узнав о разговоре с Родриго и о назначенной встрече, кричит ему из другой комнаты:
– Они хотят посадить тебя на место того академика, что недавно умер!
Ох, бедное сердце генерала Морейры…
– Не говори глупостей!
– Ну так, значит, придут с подписным листом, будут просить денег на чей-нибудь бюст. Они там, в Академии, только и делают, что воздвигают друг другу бюсты.
– Бюст, бюст!.. Сама не знаешь, что мелешь!
Дона Консейсан зовет к столу – обед опоздал на полчаса: господи боже мой, ну и денёк! Генерал Морейра с омерзением разглядывает тарелку с прописанной ему доктором диетической едой. Аппетит пропал начисто…
Звонит телефон, и генерал откладывает вилку. Это Сабенса, который просит извинить его за опоздание и сообщает, что свидание с доктором Линьяресом переносится на завтра. Президент находится у постели тяжелобольного и не может увидеться с Сабенсой. Но пусть дорогой генерал не беспокоится: через двадцать четыре часа его кандидатура с соблюдением всех формальностей будет утверждена президентом. Генерал, пытаясь скрыть беспокойство, с притворной радостью благодарит за хорошие новости.
За обедом дона Консейсан обсуждает с дочерью, что подать к приходу важных господ из Академии: ведь это настоящие «бессмертные», имеющие право носить расшитый золотыми пальмовыми ветвями мундир и получать жетон. В начале незабываемого 1937 года его превосходительство генерал Валдомиро Морейра с супругой получили приглашение на торжественную церемонию приема в члены Академии доктора Алкантары, политического деятеля из Сан-Пауло, и побывали в Малом Трианоне:
– Это великолепное зрелище! Кажется, что ты при дворе короля!
Да, вот Бразильская Академия – это дело! Из-за нее стоит тратить время и силы, стоит бороться за вакансии, но генерал, занятый выклянчиванием поддержки для вступления в другую академию – жалкую, маленькую столичную Академию словесности, расположенную в Нитерое, не дающую ни мундира, ни жетона, ни портретов в газетах, – даже не думает об этом. Зато эта мысль осеняет дону Консейсан, но она молчит: Морейра сегодня в отвратительном настроении, а у Сесилии ветер в голове. А вдруг дочь права, и академики придут с подписным листом, чтобы воздвигнуть бюст этому только что скончавшемуся поэту?.. Юбочник, говорят, был, каких мало. За гробом на кладбище шла целая толпа плачущих женщин. Ещё счастье, что Сесилия его не знала…
– Так что же подать? Пиво, лимонад? Может быть, пирожки или холодную курицу?
– Вообще ничего не надо. Пиво не подают, – режет в ответ генерал.
– Ну тогда хотя бы фруктовый ликёр? Или чай? Они ведь у себя в Академии пьют чай?
– Лучше всего просто кофе, мама.
Генерал согласен с дочерью: и с тем, что следует подать только кофе, и – страшась и надеясь – с предположением, которое она высказала только что: «Они хотят посадить тебя на место того академика, что недавно умер!»
Двадцать девять часов ожидания и наверняка бессонная ночь! Если сердце выдержит, то, значит, врач, пользующий генерала, ни черта не смыслит в медицине.

МАНЁВР КАНДИДАТА

На следующий день в одиннадцать утра генерал Валдомиро Морейра официально известил, что выдвигает свою кандидатуру в Академию Рио-де-Жанейро. Письмо с этим сообщением было вручено верному Сабенсе, а тот, получив подтверждение президента, сел на трамвай и привез эту замечательную новость в Гражау, где жил генерал.
Через восемь часов – в семь вечера – генерал стал кандидатом в Бразильскую Академию, приняв предложение представительной делегации академиков и вручив письмо Афранио Портеле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32