Теперь она требовала свидания, чтобы получше разузнать об этом невероятном происшествии и предупредить, что вскоре они с мужем уезжают из Бразилии: уже сидят на чемоданах.
Маленький бар на крыше небоскреба возле Прайа-до-Фламенго, откуда открывался вид на залив, в эти утренние часы пустовал: лишь кое-где в уголках шептались влюбленные парочки, зато вечером, когда начиналась программа варьете с участием звёзд, там было не протолкнуться. Афранио и португалка сели так, чтобы видеть похоронную процессию на площади Рассел. Военный оркестр играл траурный марш. На орудийном лафете был установлен гроб, покрытый бразильским флагом. Подразделение Специальной полиции – на новых немецких машинах и мощных мотоциклах. Кавалерийское оцепление. Черные автомобили с высоким начальством. Замыкали кортеж два танка. Полковник Сампайо Перейра и после смерти не сдал командования.
Мария Мануэла не отрываясь смотрела на всё это. Потом потребовала объяснений:
– Скоропостижно, да? А от чего?
– Не столько скоропостижно, сколько неожиданно. Отчего он умер, вы спрашиваете? Разве не ясно? Он пал от руки врага. Впрочем, этого мы не добивались – у нас были другие планы. Отдадим полковнику должное: он погиб в бою.
– Подождите, местре, не так быстро: ваши ребусы вконец меня запутали. Он погиб в бою? Как это понимать? А смерти его вы не хотели? Чего же вы добивались?
– Мы добивались капитуляции. – Портела отвел взгляд от похоронной процессии: куда лучше глядеть в прелестные печальные глаза последней возлюбленной Бруно. – Сампайо Перейра был самовлюблённый дурак: он считал себя всемогущим и был уверен, что никто на свете не осмелится препятствовать его воле. Наша стратегия преследовала только одну цель – вынудить полковника к капитуляции, то есть к отказу от баллотирования. Тактические же удары имели целью деморализовать и измотать противника. Полковник не привык ни к разочарованиям, ни к неудачам, он всё больше и больше приходил в ярость, он был измучен и опустошён. Он надеялся стать единственным претендентом – вместо этого нежданно-негаданно обрёл соперника. Он мечтал о единогласном избрании – мечта так мечтой и осталась. Потом он начал один за другим терять обещанные голоса, почувствовал, что встречает активное сопротивление. Фигейредо его оскорбил, Эвандро унизил. И тогда полковник утратил уверенность в себе, растерялся.
– Он признал себя побежденным?
Похоронная процессия, сопровождающая «героя к его последней траншее, траншее бессмертия» (так выразится военный министр в своей надгробной речи), медленно и торжественно следует дальше. Движение на улицах перекрыто. На тротуарах толпятся зеваки.
– О, нет! Не знаю, победили бы мы его, если б дело дошло до выборов. Очень сомневаюсь. Весь расчёт строился на том, что обескураженный, оскорблённый полковник Перейра, боясь поражения, добровольно откажется от борьбы. Ужин у президента нанёс ему тяжкий удар: он испугался. Мы хотели, фигурально выражаясь, накормить его жабами и змеями так, чтобы он изблевал свое намерение стать академиком. А он подавился и задохнулся.
Звуки музыки отдаляются. Кортеж доходит до проспекта Лигасан и постепенно исчезает за поворотом.
– Полковник внушал Персио такое отвращение, что я с большим трудом уговорил его принять кандидата. Он любил Бруно и потому согласился на это. Его жена тоже любила Бруно и потому села за рояль и сыграла траурный марш из «Героической» Бетховена. Я разговаривал с Персио по телефону: он боится, не переусердствовал ли вчера. Когда Перейра выразил надежду получить голос Персио, тот разъярился до такой степени, что едва не дал ему пощечину. Полковник в беспорядке отступил. Доза оказалась смертельной: ко мне он уже не придёт. Ну вот, красавица моя, память Бруно очищена от скверны. Я выполнил своё обещание. Мы сделали всё возможное и невозможное. И старались не зря.
Мария Мануэла склонилась и поцеловала руку местре Афранио.
– Я хотела бы поцеловать руку и профессору Менезесу. Как он себя чувствует? Неужели нет никакой надежды?
– К сожалению, ни малейшей. Боюсь, что, прогнав полковника, он внёс свой последний вклад в дело бразильской культуры.
– Что ж, тогда меня здесь больше ничто не держит. Афонсо назначен послом в Венесуэлу. Отец выхлопотал нам разрешение не заезжать в Лиссабон – морские путешествия сейчас небезопасны. Мы отправимся в начале следующего месяца из Манауса.
В молчании собеседники созерцали ослепительную панораму, раскинувшуюся перед ними: залив Гуанабара, острова, пляжи, лёгкие домики Нитероя.
– А знаете, где я познакомилась с Бруно? Там, в Нитерое. Невероятная история… Я могу рассказать, если вы не спешите.
– Я совершенно свободен. Со дня смерти Бруно я впервые могу позволить себе роскошь никуда не спешить. К тому же я обожаю невероятные истории. – Печальное лицо Марии Мануэлы осветилось озорной улыбкой.
– Это старая сказка на новый лад, глупая сказка про политику и супружескую неверность. – Она помолчала, а потом спросила: – Вам известно, что я принимаю участие в борьбе с салазаровским режимом?
– Бруно читал мне стихотворение о богине с Олимпа, у которой в руках меч. Превосходные стихи.
– «Богиня и фигляр» – это одно из первых стихотворений, мне посвящённых. Ну так вот: в Нитерое у меня была назначена встреча с португальским эмигрантом, который обещал принести мне кое-какие документы. Их следовало переправить в Португалию, а у меня были возможности для этого…
Да, у дочери салазаровского министра, у невестки крупнейшего банкира, у жены советника португальского посольства были особые возможности для борьбы с фашизмом: она находилась в самом логове врага, имела доступ к секретной информации, знала в лицо агентов ПИДЕ, действующих в Бразилии, и могла использовать дипломатическую почту для своих личных нужд… С удивлением смотрит Афранио Портела на сидящую перед ним женщину – светские хроникеры обожествляют её, неустанно восхищаясь её красотой, элегантностью, вкусом и тактом. Кто бы мог подумать, что королева дипломатического корпуса и светских салонов – подпольщица, которая занимается нелегальной деятельностью и связана с «подрывными элементами»? Вот это тема для романа! Размышляя об этом, Афранио Портела чувствует сильнейшее искушение вновь вернуться к беллетристике.
– Встреча была назначена в баре бухты Святого Франциска. Как мы и условились, я пришла первой, купила в табачном киоске сигареты, и тут появился мой товарищ – почти бегом. Он был явно напуган. Сунул мне конверт и успел шепнуть, что за ним хвост. «Тебя филёры видеть не должны», – сказал он и исчез. Я спрятала конверт в карман. Куда мне было деваться? Представьте, что было бы, если бы агент меня опознал?
Афранио Портела наслаждается рассказом. Ах, какая глава романа могла бы из этого получиться!..
– Тут я заметила за столиком Антонио Бруно. Он что-то потягивал из рюмки – наверняка ждал даму. Я узнала его по фотографиям: я читала его книги и зачитывалась его стихами в студенческие годы. Ни минуты не колеблясь, я подсела к нему и сказала, что субъект, который топчется перед дверью кафе, заглядывая внутрь, ни в коем случае не должен меня узнать. Бруно ни о чём не спросил. Агент мог заподозрить кого угодно – только не меня, тем более что Антонио заслонил от него моё лицо. Поцелуй был бесконечен… Потом он посадил меня в такси, так и не задав ни единого вопроса.
Афранио Портела уже думает, как построить повествование. Может быть, завтра он вставит в машинку чистый лист бумаги, отложит заметки о поэтах-инкофидентах Бразильские поэты Т. – А. Ганзага и К. – М. да Коста были участниками заговора «инконфидентов», ставивших своей целью провозглашение независимости страны, отмену рабства, отмену сословного деления. В мае 1789г. заговор был раскрыт, а его участники приговорены к ссылке и изгнанию.

и опишет политические интриги в посольстве Португалии, мытарства политэмигрантов, последнюю страсть Антонио Бруно, тайну Марии Мануэлы!
– На следующий день я получила книгу с дарственной – очень церемонной – надписью и корзину великолепных орхидей. А потом он позвонил по телефону… Раньше я умела только сражаться – Антонио пробудил во мне любовь, открыл во мне женщину.
Где-то в отдалении гремит салют. Первая горсть земли падает на гроб с телом полковника Агналдо Сампайо Перейры.

ДАМА В ЧЁРНОМ


I

Вначале она сопротивлялась. Вовсе не потому, что любила мужа или считала свой брачный союз священным и нерушимым, – нет, даже тени нежности не было в её отношениях с ленивым, легкомысленным, ничтожным человеком, мечтавшим лишь о наградах и отличиях. Больше всего на свете он хотел, чтобы дворянский титул облагородил те огромные деньги, которые его отец нажил в колониях, нещадно эксплуатируя негров, и приумножил в метрополия по милости правительства Португалии. Афонсо Кастиэл хотел стать аристократом – потому он и избрал благородную дипломатическую стезю, предоставив братьям плебейскую возможность управлять банками, вкладывать деньги в промышленность и сельское хозяйство. Потому он и женился на Марии Мануэле Ново Силварес д'Эса – наследнице старинного дворянского рода; девиз на его гербе гласил: «Королю вверяю я и жизнь свою и честь». Афонсо, если б было можно, охотно заменил бы славной фамилией жены свою собственную, ибо она недвусмысленно намекала на его происхождение. Прочнейшие узы – узы денег и дружбы – связывали миллионера Соломона Кастиэла и влиятельного политика Силвареса, министра иностранных дел Португалии: оба пользовались доверием и уважением диктатора, а заслужить у него то и другое было, видит бог, нелегко. Нет, таинству брака Мария Мануэла не придавала ни малейшего значения, а был этот брак её заданием, самым трудным заданием из всех, какие она когда-либо получала. Так почему же она боролась со своей любовью? По идейным соображениям.
Впервые Антонио Бруно увидел ее в баре в Нитерое. Он понимал, что страх разоблачения, толкнувший её в тот день в его объятия, касательства к делам любовным не имел. Тут пахло политикой, а то и шпионажем. Он видел, как у табачного ларька какой-то субъект сунул ей конверт. Красота этой женщины и окутывавшая её тайна мгновенно свели Бруно с ума: он влюбился. Её надо покорить – иначе и жить не стоит. Он должен во что бы то ни стало обладать этой женщиной – у неё губы цвета граната и лебединая шея…
Он начал правильную осаду, применив весь набор средств, проверенных долгим опытом в делах такого рода: цветы и книги, ласкающий голос и медовые речи, блеск ума и жар желания. Мария Мануэла была вежлива и неприступна. Крепость не сдавалась.
Изящная словесность помогла Бруно пробить первую брешь. В благодарность за его книги, которые он дарил ей со всё более нежными надписями, она однажды послала ему по почте тот единственный томик стихов, что вышел при жизни Фернандо Пессоа Фернандо Пессоа (1888–1935) – португальский поэт, писавший под своим именем, а также создавший трёх «двойников»-гетеронимов – Алберто Каэйро, Рикардо Рейса и Алваро де Кампоса.

. На титульном листе было написано: «Замечательному бразильскому поэту Антонио Бруно „Послание“ крупнейшего португальского поэта современности преподносит с глубоким уважением его читательница Мария Мануэла Силварес-Кастиэл». Бруно понаслышке был знаком с творчеством своего лиссабонского собрата, которому было суждено прославиться в Бразилии лишь после войны: наш интеллектуал, возросший на французской культуре, пренебрегал португальской словесностью. Разумеется, он читал книги великого Эсы де Кейроша и его современников: Рамальо, Антеро, Феррейры де Кастро. Знал имя Акилино Рибейры и отвергал меланхолическую поэзию Антонио Нобре, хотя любил стихи Сезарио Верде. Столь вопиющее невежество оскорбляло патриотические чувства прекрасной выпускницы филологического факультета Коимбры.
И вот благодаря Фернандо Пессоа и его гетеронимам телефонные разговоры Бруно и Марии Мануэлы стали более продолжительными, а за ними последовало первое свидание. Произошло оно в Португальском литературном лицее, куда прекрасная Мария Мануэла принесла уйму совершенно неведомых Бруно книг, но пришла она не только ради португальских поэтов: она уступила мольбам влюбленного Бруно потому, что его первый поцелуй до сих пор жёг ей уста, лишал её воли и воспламенял глубоко затаённые желания.
Выглядело всё это очень забавно: Бруно говорил о любви, а эрудитка Мария Мануэла отвечала на его пылкие речи платоническими рассуждениями о поэтах, группировавшихся вокруг журналов «Орфей» и «Презенса», предлагала ему почитать выпуски «Сеара нова». Что ж, Бруно применил против Марии Мануэлы её же оружие: он двинул в бой Превера и Бретона, Арагона, Элюара и Тцара – от поэта к поэту, от стихотворения к стихотворению они становились всё ближе друг к другу, и нежные слова всё чаще перебивали поэтические строфы. Литературные споры сгорели в пламени страсти. «Цыганское романсеро» Лорки оказалось той «ничейной землёй», на которой и выросла их любовь. Сидя на скамейке под деревьями в парке Силвестре, они читали «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния» Пабло Неруды и целовались.
Когда же Антонио Бруно скорбным, тихим голосом прочёл вдохновленные ею сонеты в духе Камоэнса, Мария Мануэла сложила оружие. Она никогда не могла понять, что такое «быть порядочной женщиной». Может, это означает, что следует хранить верность Афонсо, хотя свет не видывал мужа более равнодушного к судьбе жены? «Делай со мной что хочешь!» – сказала Бруно побежденная и счастливая Мария Мануэла.
Для него эта связь была последним приключением, наваждением, безумством. Для Марии Мануэлы – первой любовью, которая открыла ей жизнь с неведомой стороны и новым светом озарила дело, занимавшее все её помыслы. Её товарищ Фернандо Кастро объяснил ей, что значит сострадать угнетённым, поэт Антонио Бруно научил её любви. «Без него я бы не стала тем, что я есть», – призналась она местре Афранио в день похорон полковника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32