– Мне не нужны ваши деньги, – ответил я. – Они нужны ей.
– Что?
– Это она охотится за вашими деньгами.
Мистер Гриффин недоуменно взглянул на Лусинду. Мое сердце устремилось к нему – естественное сострадание родственной душе, человеку, который чуть было не испытал тот же ужас, что и я.
– Не понимаю, – произнес Сэм. – Кто вы такой?
– Не важно.
– Послушайте, я не хочу никаких осложнений, – забормотал он.
– Зато эти люди хотели вам их устроить.
– Понятия не имею, о чем речь, – вступила в разговор Лусинда. – Мы с Сэмом полюбили друг друга… Мы…
– Познакомились в поезде. Не так ли, Сэм?
Он кивнул.
– Случайно. Так получилось. Я понимаю. Вы много говорили. Обо всем на свете. Она была обворожительна. Относилась к вам с пониманием. И вы влюбились, как мальчишка. Верно, Сэм?
Он по-прежнему смотрел на меня с испугом, но, по крайней мере, слушал.
– А теперь спросите себя: не слишком ли все было хорошо, чтобы оказаться правдой? Вспомните: она хоть раз говорила, где живет? Называла свой адрес? Имела ли знакомых в поезде, в вагоне? Ведь обычно постоянные пассажиры узнают друг друга. Она с кем-нибудь при вас здоровалась? Хоть с одним человеком?
– Не слушай его, Сэм, – заявила Лусинда. – У нас с ним кое-что было. До тебя. И теперь он ревнует. Совсем сошел с ума.
Надо отдать ей должное, даже в подобных обстоятельствах она пыталась спасти положение.
Васкес пошевелился. Я подумал, он затеял со мной игру в «красный свет – зеленый свет».
– Не двигайся, – приказал я и ткнул ему в спину пистолетом.
– Понятия не имею, кто этот придурок и чего ему надо, – обратился Васкес к Гриффину. Понял, куда клонит Лусинда, и решил ей подыграть: – Я шел по коридору, вдруг он откуда-то выскочил и привел меня сюда под дулом пистолета.
У Сэма были небольшое брюшко и тонкие, в синих прожилках, руки. Он крепко прижимал локти крест-накрест к бледной, безволосой груди и пытался сдержать слезы. Сэм явно не знал, кому верить. Но, скорее всего, это больше не имело для него никакого значения. Все, что он хотел, – поскорее убраться из гостиницы.
– А на что она живет, Сэм? Она вам сказала, кем она работает?
– Страховым агентом, – пролепетал он.
– В какой компании?
– «Мьючуэл оф Омаха».
– А что, если туда позвонить? Телефон перед вами. Действуйте. Спросите в этой «Мьючуэл оф Омаха» насчет вашей подруги.
Сэм покосился на телефон на прикроватной тумбочке. Лусинда тоже посмотрела на аппарат.
– Она вам показывала фотографию маленькой девочки? Очаровательной блондиночки на качелях. Такую можно приобрести в любом магазине канцтоваров.
– Пора успокоить придурка, – проревел Васкес. – Он совершенно сбрендил и способен нас всех перестрелять. Вы с нами, Сэм?
Но Сэм был не с ними. Он выглядел несчастным и донельзя робким. Однако его проняли мои доводы. Похоже, он уже спрашивал себя: не слишком ли Лусинда хороша, чтобы быть правдой? Не слишком ли красива, не слишком ли обаятельна, не слишком ли доступна?
– Все, что она вам наговорила, Сэм, – сплошная ложь. От начала до конца. Вас подловили – понимаете, что я имею в виду? Приготовили сюрприз. Васкес ждал в коридоре. Стоило вам открыть дверь, и он набросился бы на вас. Ограбил. А ее бы изнасиловал. Только это не было бы никаким насилием – она дала согласие заранее. Эти двое заодно.
Васкес опять пошевелился.
– Не понимаю, зачем ее насиловать… – начал Гриффин.
– Чтобы все выглядело естественно. Чтобы вы почувствовали себя виноватым из-за того, что не сумели его остановить. Не смогли ее защитить. Чтобы отдали все свои деньги под напором его шантажа. Отдали, даже если бы захотели повиниться перед женой. Ведь у Лусинды – или как там ее называть – имеется муж. Она стала бы умолять вас молчать до гроба: мол, муж ни в коем случае не должен узнать о том, что здесь произошло. Хотя нет у нее никакого мужа. Все ложь.
Теперь мистер Гриффин мне поверил. Может, не на сто процентов, но начало было положено.
– Можно… я уйду? – попросил он. – Просто уйду.
– Ты что, свихнулся? – рявкнул Васкес. – Уйдешь и оставишь нас наедине с этим придурком?
– Пожалуйста, – проскулил Гриффин. – Я ничего не понимаю и не желаю понимать. Позвольте мне уйти, вот и все.
Васкес сунул руку в карман и ударил его по зубам чем-то черным. Сэм упал, изо рта потекла кровь.
Еще один пистолет.
Я сделал все правильно. Раздобыл второй ключ от номера и застал Васкеса на лестнице врасплох. Принудил его войти в номер. Я мечтал вернуть свои деньги, хотя не очень ясно представлял, как сумею это сделать. Может, буду держать Лусинду на мушке, пока Васкес не сбегает за деньгами. Или мы втроем отправимся к его тайнику. Но я забыл, что Васкес носит оружие. Не обыскал, не похлопал по карманам. Не отобрал пистолет.
В моем распоряжении было несколько секунд. Пока Васкес не перевел пушку на меня. Он не торопился. Был уверен, что у меня не хватит духу нажать на спусковой крючок.
Но он кое-что не учел. Говорят, деньги – великий утешитель. Однако они – и огромный стимул.
Я выстрелил.
И ничего не произошло.
Я забыл снять оружие с предохранителя.
Васкес начал целиться в меня.
Я бросился на него, используя последнее преимущество – неожиданность.
Первым же ударом вышиб у него пистолет, и оружие улетело под кровать. Мы с Васкесом оказались более или менее на равных.
И не потому, что оба потеряли оружие. Васкес был сильнее меня, но мне помогало отчаяние. Не одолею Васкеса – и завтра меня посадят в тюрьму. Детектив Паламбо или ревизор Барри Ленге.
Васкес попробовал высвободиться из моих объятий. Однако действовал довольно вяло, как наркоман под дозой.
Сэм в это время стоял на коленях и в недоумении стирал ладонью с губ ярко-красную кровь.
– Мать твою… – прохрипел Васкес.
Я крепче стиснул руки.
Васкес навалился на стену. Я сжимал его в медвежьих объятиях, и он поступил как медведь, у которого зачесалось между лопаток.
Я проехался по штукатурке, сорвал с гвоздя пожелтевшую репродукцию, потерял темные очки, но рук не разжал.
Мы с грохотом повалились на пол. Я ощутил запах Васкеса – смесь чесночного духа, сигаретного дыма и аромата яичницы. Ковер был очень тонкий, мы катались словно по голому цементу. Тут я впервые поверил, что победа будет за мной. Обхватил Васкеса правой рукой за шею и сдавил изо всей мочи. Ведь на кону стоял фонд Анны.
Васкес начал отплевываться, и я подумал, что сейчас его убью: «Что ж, если так надо, то придется».
Он предпринял последнее усилие скинуть меня со спины. Но одна его рука была прижата к полу, а другая вывернута. И сколько он ни дергался, ничего у него не получилось.
Наконец он обмяк.
Я его не убил, но победил.
Победил.
Я торжествующе поднял взгляд и увидел ботинки. Сначала я решил, что это обувь Сэма. Но тот ведь стоял на коленях и умывался кровью.
Я посмотрел выше.
– Ба! Да это же Чак! – усмехнулся Декстер.

Сошедший с рельсов. 41

Наверное, Декстер проскользнул в комнату в разгар схватки.
Мы катались по полу и не слышали, как отворилась дверь. Он подобрал пистолет Уинстона, щелкнул предохранителем и приставил дуло к моей голове.
Я замер. Декстер стащил меня с Васкеса, завернул за спину руки и перевязал моим же ремнем. Потом затолкал мне в рот потный носок Сэма.
Точно так же он обошелся и с Сэмом.
Я запаниковал.
Что делать? Как с нами – со мной и Сэмом – собираются поступить?
Похоже, троица растерялась.
– Мы должны что-то предпринять, – сказала Лусинда.
– Можно удрать… В Майами… – ответил Декстер.
А Васкес, сидя на кровати и положив ладони на колени, обратился ко мне:
– Безмозглый мудак… Я же тебе говорил, чтобы никаких глупостей. Чтобы отваливал на свой Лонг-Айленд и сидел там тихо. Лишился денег, и ладно. Надо было Бога благодарить. А теперь что?
«Молиться», – подумал я.
Меня напугали не его слова, а интонация. «А теперь что?» Словно он спросил не меня, а подельников. Судя по их лицам, им не нравился собственный ответ. Когда страшным людям становится страшно, самое время всем остальным молиться.
Троица отправилась в ванную комнату, и я услышал, как один из них – по-моему, Декстер – начал против чего-то выступать.
Они снова появились в комнате. По кислой роже Декстера я понял, что он проиграл.
Мужчины куда-то собрались.
– Десять минут, – прошептал Васкес Лусинде. – А потом в Маленькую Гавану… К моему двоюродному брату.
Они ушли, и мы остались в номере втроем: Лусинда, я и Сэм.
– Что вы собираетесь с нами делать? – прошамкал Сэм сквозь носок во рту.
Лусинда не ответила.
– Я ничего не скажу, – захныкал Сэм. – Только отпустите… Я никому ничего не скажу… Обещаю… Пожалуйста.
Лусинда и ухом не повела. Может, ей приказали молчать. А может, за месяцы знакомства ей надоело разговаривать с Сэмом Гриффином. Или она точно знала наше ближайшее будущее и предпочитала о нем не говорить.
– Носок… – просипел Сэм. – Пожалуйста… Я задыхаюсь.
Лусинда наклонилась и вынула у него изо рта кляп. Но выпрямиться не успела. Сэм вонзил зубы в ее руку. Лусинда вскрикнула.
Думаю, Сэм, как и я, пришел к выводу, что терять нечего.
Лусинда ударила его по голове и дернула к себе руку:
– Говнюк!
Вырваться ей не удалось. Сэм вцепился в нее мертвой хваткой, как волкодав.
Лусинда кричала и била его по голове, но все напрасно.
Я попытался подползти к ним. Помочь Сэму. Назревало что-то ужасное. Во-первых, Лусинда освободилась. Во-вторых, схватила пистолет. В-третьих, размахнулась и стукнула Сэма по голове.
– Пожалуйста… – прошептал Сэм. – Я отец… У меня трое детей…
Однако слова Гриффина только распаляли ее. Она била и била. Словно Сэм упрашивал: «Сделай мне больнее», – а она не могла отказать.
Со связанными руками и ногами я прополз целый фут, прежде чем понял, что мои усилия не имеют смысла: Сэм умер.

* * *

Декстер принес два мусорных мешка, очень больших – как для коммунальных служб. В каждый можно утрамбовать по газону опавших листьев. Или мертвое тело.
Васкес пихнул Гриффина мыском ботинка.
– Он меня укусил, – пожаловалась Лусинда.
Васкес равнодушно кивнул, взял с кровати подушку и повернулся ко мне:
– Пора баиньки.
Они решили расправиться с нами втихаря: задушить. Вернее, теперь со мной одним.
Но я кое-что предпринял, пока Лусинда отмывалась в ванной комнате от крови Сэма. Я вспомнил про пистолет Васкеса. Он лежал под кроватью. Футах в двух от меня.
К тому времени, как троица собралась в комнате, мне удалось немного распустить узел ремня, стягивающего руки.
– Пора ко сну, – ухмыльнулся Васкес.
Нет, это не правда, что вся жизнь проносится перед глазами человека в последние секунды перед смертью. Я увидел лишь крохотный эпизод.
Мне было семь лет, и меня повезли на море.
Я беззаботно играл на отмели и не заметил, как накатила коварная волна. Когда меня выловили из воды, я был багрово-синим. Меня откачал молодой спасатель.
С тех пор я только так представлял свою смерть – в легкие не поступает воздух.
Я успел как следует вдохнуть, прежде чем Васкес накрыл меня подушкой.
В детстве мы играли в «Не дышать». После того случая на пляже я самозабвенно предавался этой игре: мне казалось, наступит день, и мое умение долго не дышать меня выручит.
Я научился задерживать дыхание на три, даже на четыре минуты.
Ну, вперед.
Подушка пропахла потом и пылью. Я заработал руками, избавляясь от ремня.
Напрягал запястья и расслаблял, напрягал и расслаблял, напрягал и расслаблял.
Что-то вроде физического упражнения, правда, чрезвычайно болезненного: кромки ремня врезались в кожу, словно лезвия бритв.
Дело шло медленно. Я слышал, как кто-то прошелся по комнате. Скрипнула кровать. Закашлялась Лусинда. Заиграло радио.
Васкес давил на подушку. А я не мог освободить руки. Я старался, но ничего не получалось. У меня заболело в груди.
«Ни за что на свете. Не выйдет. Прекрати!»
Легкие ожгло огнем. Я перестал ощущать кисти.
Но вот ремень начал подаваться.
Мало-помалу.
И это было замечательно.
Я продолжал вытягивать кисти из кожаной петли.
Вот они уже на три четверти свободны. Еще усилие. Только одно усилие. В плену остались лишь костяшки пальцев.
Но они-то и застряли.
Последний рывок. «Ну пожалуйста!» Решительный рывок за всех. Я должен освободиться. Ради Анны. Ради Дианы.
Ну же!
Я тянул, тянул, тянул…
Одна рука на воле.
Я умирал.
Левая рука – та, что ближе к кровати.
Я умирал.
– Ну, все, – сказал Васкес.
– Проверь, – отозвался Декстер.
Я стал лихорадочно шарить под кроватью. Легкие разрывались. Поводил рукой туда, сюда. Где же он?
Я нащупал пистолет.
Что? Что происходит?
Я выдернул пистолет из-под кровати.
И в тот самый момент, когда казалось, жизнь спасена, я умер.

«Аттика»

Толстяк Томми оказался прав.
Мне по почте прислали уведомление:

«Уважаемый мистер Уиддоуз! Настоящим извещаем, что бюджет штата не позволяет далее осуществлять образование взрослых заключенных в государственных тюрьмах. Занятия прекратятся с первого числа следующего месяца, о чем вам сообщат официально».

Это означало, что у меня осталось два занятия.
Всего два.
Сотрудники воспитательной службы сторонились меня, словно чумного. Неужели опасность получить коленкой под зад может передаваться при общении? Когда я заскочил к ним в столовку выпить кофе, они шарахнулись от меня быстрее, чем раньше. Тогда их гнало то, чем я занимался. Теперь они не хотели знаться со мной, потому что я потерял работу.
Я проглотил кофе в углу так называемого музея.
Музей был основан надзирателем-воспитателем, имени которого никто уже не помнил, и включал бессистемную коллекцию конфискованного у заключенных оружия: заточки, пики, шпильки, лезвия – все, что зеки величали перьями. Оружие делалось из подручного материала – матрасных пружин, пустых ручек, украденных отверток. Но попадались штуковины и посерьезнее: например, невесть чем соединенные и тайно вынесенные из механической мастерской железки, они действовали, как катапульты, поражая близкую цель изрядным снарядом.
Коллекция расширялась после очередного шмона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30