– Ну, если тебе так не терпелось глотнуть пивка, почему не подошел и не сказал прямо?
– Заметил, что ты шагаешь впереди, и попытался догнать.
– Хорошо, – сказал Уинстон. – Давай выпьем пива.
И улыбнулся.
Мы нырнули в забегаловку, которая называлась «У О'Малли» и выглядела соответствующим образом. У задней стены стол для игры в пул, в углу мишень для метания стрел и телевизор, транслировавший футбольный матч из Австралии. Присутствовали два завсегдатая. Я решил, что они частые гости заведения, поскольку один спал, уронив голову на стойку, и бармен не собирался его будить, а другого знал Уинстон, потому что, проходя, бросил ему: «Привет, приятель» – и легонько хлопнул ладонью по спине.
– С чего начнем? – спросил Уинстон, когда мы расположились за стойкой.
– Выпивка за мой счет, – предупредил я.
– С чего бы? – удивился он. – Помнится, это ты оказал мне услугу.
Я не забыл. И полагал, что имею право на ответную услугу.
– Светлое пиво, – предложил я.
Уинстон заказал на двоих и вернулся ко мне.
– Все в порядке? – спросил он. – В прошлый раз ты выглядел неважнецки. Девочка заболела или что?
Я никогда не рассказывал ему про Анну, но, видимо, слушок ходил по нашей конторе.
– Дело не в этом.
Уинстон кивнул. Бармен поставил перед нами пенящиеся стаканы.
– У меня проблема, – сказал я, находя в последнем слове некоторое утешение. В конце концов, проблема – это нечто такое, с чем всегда можно справиться. Сначала она возникает, затем разрешается.
– Угрызения совести по поводу того вечера? Забудь. Я пообещал, что не буду больше заниматься компьютерами, и держу слово.
– Я знаю.
– Тогда о чем речь?
Уинстон сделал большой глоток пива. А я к своему не притронулся. Лужица воды под стаканом растеклась, и стойка потемнела, будто от запекшейся крови.
– Я совершил глупость, – начал я. – Крыша поехала. Из-за женщины.
Уинстон посмотрел на меня с легким недоумением. С чего бы это человек, которого трудно назвать другом в строгом смысле слова, вдруг надумал перед ним исповедоваться?
– Влюбился или что-то еще?
– Что-то еще.
– Ну-ну. А теперь как?
– Все кончено.
– И в чем проблема? Маешься чувством вины? Хочешь снять с души груз? Не волнуйся, в нашей конторе все заводят интрижки. Даже друг с другом. Как по-твоему, о чем мы треплемся в экспедиции? Кто, кого и как.
Я вздохнул:
– Дело не в этом.
– Тогда в чем же?
– Кое-что произошло.
– Она забеременела?
– Нет. Нас застукали.
– Что-что?!
– В гостиничном номере.
– О! – Уинстон явно решил, что это была жена.
– Явился какой-то тип и напал на нас, – продолжал я.
– Как?
– Кинулся на нас, когда мы выходили из комнаты. Обокрал… а ее изнасиловал.
Теперь Уинстон слушал меня с глубочайшим вниманием. Может, он по-прежнему спрашивал себя, зачем я все это ему рассказываю. Но ему, по крайней мере, стало интересно.
– Он ее изнасиловал? В гостинице?
– Да.
– В какой гостинице?
– Просто в гостинице. В центре города.
– Черт, Чарлз! И что было дальше? Он убежал? Его не поймали?
Да, не поймали. Для этого следовало заявить, что он совершил нечто предосудительное.
– Мы не обращались в полицию, – сказал я.
– Вы не обращались в полицию?
У него вдруг появилась неприятная манера повторять за мной слова. Наверное, от того, что он с трудом мне верил.
– Не обращались, – подтвердил я. – Плохо слышишь?
– Нет, почему же… – Он наконец оценил ситуацию. – Значит, он забрал ваши деньги и скрылся?
– Нет, не скрылся. – Я попробовал пиво. Оно показалось мне пресным и теплым. – В том-то и проблема.
На лице Уинстона снова отразилось недоумение.
– Он меня шантажирует, – объяснил я. – Вроде это так называется. Требует деньги, иначе грозит рассказать все моей жене и ее мужу.
Уинстон вздохнул. «Ты сам себя загнал в тупик, – расшифровал я его вздох. – Сочувствую».
Но я ждал от него больше, чем сочувствия. Я ждал от него действия. Qui pro quo Здесь: услуга за услугу (лат.).

. To есть фактически сам занимался шантажом.
– Так ты дал ему то, что он требовал? – спросил Уинстон.
– И да и нет.
– Не понял, дал или нет?
– Дал, но он требует еще.
– Н-да… – Уинстон снова пригубил пиво. – Обычное дело. Ты что, не знал, что такие люди всегда требуют еще?
– Не знал. Меня шантажируют в первый раз.
Уинстон чуть не рассмеялся.
– Извини, Чарлз. Я понимаю, тебе не смешно. Просто очень трудно представить: ты и в таком дерьме. – Он поднял стакан и сдул пену. – И что ты собираешься делать?
Вот наконец вопрос на миллион долларов.
– Не знаю. Что я могу поделать? Мне нечем платить. У меня нет таких денег.
– Н-да… Значит, позволишь ему обо всем рассказать жене? – Уинстон перебрал все возможности, однако выбрал неправильный вариант. – Ну и черт с ним. Жена тебя любит – так? Ну сходил налево. С кем не бывает? Простит.
– Не думаю. Она меня не простит. Не сможет. При том, что больна наша дочь и прочее.
Я объяснил «прочее»: Лусинда тоже отказывается рассказать о нашей связи мужу, и я не в состоянии предать ее снова.
– Проклятие, – буркнул после долгого молчания Уинстон. – У тебя выдалась пара паршивых месяцев. – Он имел в виду и мою отставку от выгодного проекта. Похоже, об этом судачили даже в экспедиции. – И что ты намерен делать?
Он задал вопрос так тихо, будто обращался к себе. Словно представлял себя в моей ситуации и прикидывал, как бы поступил сам. Наверное, именно тогда он понял, почему я отмерил по морозу четыре квартала и теперь угощал его пивом. И подумал: «На его месте я бы надрал шантажисту задницу. Я бы его убил». Но не стал предлагать этот выход мне, потому что я совсем не мужественный тип. Для столь отчаянного шага нужно хотя бы однажды замарать руки чужой кровью. Разве не так?
– Какого дьявола ты хочешь от меня?
– Я надеялся…
– На что? – перебил он. – На что ты надеялся?
– Что ты мне поможешь.
– Ты надеялся, что я тебе помогу? – повторил он, словно эхо, но на этот раз не потому что не мог поверить моим словам, а как раз наоборот – потому что сразу поверил.
– …Сидни Блек ведет мяч вперед… – услышал я голос телевизионного комментатора. Матч, судя по всему, достиг кульминации. Австралийские зрители вскочили на ноги и ревели, требуя победы.
– Ты мне нравишься, Чарлз, – проговорил Уинстон. – Ты нормальный парень. У тебя больная дочь, я тебе сочувствую. И по поводу шантажа тоже. Но ты мне не брат, согласен? Даже не близкий друг, для которого я сделал бы почти что все. Но если бы даже он потребовал от меня то, о чем, по-моему, мечтаешь ты, я бы послал его подальше. Надеюсь, мы поняли друг друга?
– Я просто подумал: может быть, ты мог встретиться с ним?
– Встретиться с ним? На кой ляд? Что я должен ему сказать? Будь паинькой и перестань досаждать моему приятелю? И когда мне это потребовать: до того или после того, как начищу ему за тебя задницу?
Уинстон явно не страдал отсутствием сообразительности. Как-никак средний балл 3,7. И хотя он когда-то травил себя наркотиками, на мозге это не отразилось.
– Я бы тебе заплатил, – проскулил я.
– Ты бы мне заплатил. Как мило с твоей стороны. Потрясающе!
– Десять тысяч долларов. – Я назвал сумму от фонаря. Десять тысяч я отдал Васкесу, поэтому мне показалось в самый раз. Снова из фонда Анны. Но может быть, найдется способ его пополнить…
– Десять тысяч или что? – спросил Уинстон.
– В каком смысле? – Я отлично понял, что он имел в виду. Но старался обойтись без угроз.
– Или что? – повторил Уинстон. – Если я не возьму твои десять тысяч? Признаю, десять тысяч для меня большие деньги. Но если я откажусь – что тогда?
– Слушай, Уинстон… я прошу тебя только…
– Ты просишь меня совершить тяжкое преступление. И я не совсем понимаю, почему ты надеешься услышать «да». – Я промолчал, и он продолжил: – А какое условие поставил он? Насильник. Шантажист.
– Ты о чем?
– Когда он потребовал денег, он сказал: заплати мне столько-то. Иначе… Примерно так? Вот и я спрашиваю об этом «иначе».
– Ты меня не понимаешь.
– Я тебя превосходно понимаю. Ты не просишь у меня денег, ты мне их предлагаешь. Ясно. Чрезвычайно щедро с твоей стороны. Но если я откажусь, если скажу: «Спасибо, не надо», – какая у меня альтернатива?
Он хотел, чтобы я произнес: «Я застукал тебя на краже. Я застукал тебя на краже и могу донести. Разносить почту занятие не из приятных. Но в тюрьме еще хуже. Согласен?»
Я мог сколько угодно угощать его пивом и изображать старинного друга. Но это была не дружба – я хотел его использовать.
Но боялся выговорить нужные слова.
Рассчитывал: Уинстон сделает все в благодарность за то, что я позволил ему сорваться с крючка. Поможет мне сорваться. Десять тысяч долларов – всего лишь хитрость. Но он требовал, чтобы я пригрозил ему. А я не мог.
Далеко мне было до Васкеса.
– Десять тысяч, гм…
Уинстон взглянул на телевизор, который сообщил: «…Довер проходит по левому краю…» Посмотрел на пьяницу, приподнявшего голову и вновь уронившего на стойку, и постучал ногтем по краю пивного стакана – динь-динь-динь – словно легкий ветерок тронул колокольчики. Затем повернулся ко мне и сказал:
– Хорошо. – Вот так просто. – Прекрасно. Я это сделаю.

Сошедший с рельсов. 22

Я позвонил Тому Муни и сказал, что хотел бы с ним кое о чем переговорить.
О музыкальном сопровождении.
Шла трехдневная рабочая неделя между Рождеством и Новым годом. Время, когда люди стараются привести в порядок дела и преисполняются благими намерениями на следующий год. Например, сбросить несколько лишних фунтов. Именно так я сформулировал свое обещание. Меня гнули к земле примерно сто восемьдесят фунтов веса, и я хотел избавиться хотя бы от какой-то их части.
Том появился на пять минут раньше и устроил настоящее представление со сниманием пальто и закрыванием двери.
– Так о чем ты хотел поговорить? – спросил он.
– Об откате, – ответил я.
Наверное, я сказал это слишком в лоб, потому что он медленно откинулся в кресле. Должно быть, существовал определенный код, на котором посвященные говорили о подобных делах.
– Откат – это что? – изобразил недоумение Том. – У нас, кажется, не Профсоюз водителей грузовиков Профсоюз водителей грузовиков – крупнейшее профсоюзное объединение в США. Здесь намек на то, что в 1988 г. министерство юстиции возбудило судебный иск против президента профсоюза и восемнадцати членов совета директоров по обвинению в связях с организованной преступностью.

? Насколько я помню, мы снимаем рекламу.
– Студия «Ти энд ди», – объяснил я. – Вы что, и песенки сочиняете?
– У нас полный комплекс услуг. Чего бы это ни стоило.
– И сколько стоит эта?
– Ты видел последний ролик Робертса? Он выглядит смешным, потому что хочет меня рассмешить.
Но мне в тот день было не до смеха.
– И как долго это продолжалось? Твой мухлеж с Дэвидом?
– Послушай, Чаз, ты пригласил меня на допрос? Если так, то значит, я что-то недопонял, когда ты мне позвонил. Мне показалось, мы должны были встретиться по другому поводу. Поправь меня, если я ошибаюсь.
Я покраснел. Может, тайный язык в самом деле существовал? Может, я даже его знал, но не умел на нем изъясняться? Сначала с Уинстоном в баре. Теперь здесь. Я позвонил Тому не затем, чтобы его обличать. И даже не затем, чтобы выпытывать грязные подробности. Я хотел, чтобы перепало и мне. Намеревался сказать: «Учтите и меня».
Наверное, самое время сбросить маску морального превосходства. Вот что подразумевал Том. И скорее всего был прав.
– Двадцать тысяч, – сказал я.
И сам удивился, как это сорвалось у меня с языка. Двадцать тысяч – простая констатация факта – ни уверток, ни визгливых клянчащих ноток в голосе. Двадцать тысяч, из них десять я пообещал Уинстону, а с другими десятью уже расстался. Но все-таки я слегка смутился: правильно ли обстряпываю дельце, не следовало ли перекинуть через стол обрывок бумаги с нацарапанной карандашом цифрой?
Том улыбнулся. Ты же один из нас, говорила его улыбка.
Я почувствовал укол совести, но не такой сильный, как предполагал. Неужели все так и бывает? Теряешь себя по капельке, и вдруг – ты уже не ты. А кто-то другой, носящий твое имя, спящий с твоей женой, обнимающий твоего ребенка. Кто угодно, но только не ты.
– Разве я тебе не говорил, что я Санта-Клаус? – спросил Том.

* * *

На следующий день мы встретились с Уинстоном к северу от седьмой линии железки на самой пустынной стоянке «Данкин донатс» «Данкин донатс» – сеть закусочных быстрого обслуживания, в которых продаются фирменные пончики.

в Астории Астория – торговый, промышленный и жилой район в Нью-Йорке.

.
Это была его идея. «Надо встречаться подальше от чужих глаз», – предостерег он.
Уинстон поджидал меня в белой «мазде» с колпаками от другой марки и разбитыми задними фарами. Ветровое стекло покрывала паутина трещин.
Я подкатил в серебристом «мерседесе» и почувствовал себя неловко. Надеясь, что Уинстон меня не заметил, загнал машину в дальний угол стояки. Но он заметил.
– Давай сюда! – крикнул он.
Я подошел. Уинстон перегнулся и открыл пассажирскую дверцу:
– Залезай, приятель.
Приятель залез.
– Знаешь, какая моя любимая песня?
– Нет.
– Про деньги «Пинк Флойд». А любимый артист?
Я отрицательно покачал головой.
– Эдди Мани Money (англ.) – деньги.

.
– Да, он хорош, – согласился я.
– Любимый фильм – «Цвет денег». Любимый бейсбольный игрок – Норм Кэш Cash (англ.) – наличные.

. А после него Брэд Пенни.
– Понимаю, Уинстон, у меня есть для тебя деньги.
– Кто говорит о деньгах? Я просто развлекаю тебя разговором.
По эстакаде, разбрызгивая искры, прогрохотал поезд.
– Но раз уж ты заговорил о деньгах, где они?
Я полез за пазуху. Деньги жгли мне карман – кажется, есть такое выражение? Вчера курьер от руководства рекламопроизводителей положил мне конверт на стол.
– Здесь пять тысяч. Вторая половина потом.
– Ты такое видел в кино? – улыбнулся Уинстон.
– Что?
– Половина сейчас, половина после дела. В кино или еще где-нибудь?
– Я думал…
– Какие счеты, приятель. Я ведь сказал, что делаю это по доброте душевной:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30