Из крана непрерывно текла вода. В мыльнице лежал желтый обмыленный кусочек. Я вымыл руки, подставил под струю лицо и, хотя в помещении было холодно – при каждом выдохе у меня изо рта вырывался пар, – снял рубашку. Потер грудь и под мышками. Купание шлюхи – кажется, так это называется. А я в последнее время и был настоящей шлюхой – проституировал всем, во что когда-то верил.
Я оделся, застегнул на молнию куртку, вышел на улицу и отправился в путь.
Сам определил направление – не хотел спрашивать заправщика. Он бы непременно запомнил белого, завернувшего на колонку без машины.
Через полчаса я набрел на автобусную остановку. А еще через полчаса прибыл пустой автобус, и мне посчастливилось в него сесть. Он шел в Бруклин, и я рассчитывал оказаться поблизости от станции подземки.
Я ехал домой. На Манхэттен.

* * *

Родные пенаты.
Вот что я оценил, отработав ночным могильщиком. Четыре крепкие стены, обшитые чистой желтой дранкой, и черная крыша с одной массивной трубой посередине. Агент по продаже недвижимости назвал сие строение колониальным – внутри его круга ничего не могло произойти. А снаружи, конечно, все, что угодно.
Я прибыл на такси и проник в дом с черного хода, постаравшись открыть и закрыть дверь как можно тише. Но все-таки разбудил Диану: она вышла из спальни в коридор. Я снова совершил набег на туалет, который был намного приятнее предыдущего. И безусловно, чище. На крючках висели пушистые желтые полотенца, над унитазом красовалась иллюстрация с картины Дега, кажется «Купальщицы».
Я разделся до трусов, хорошенько намылил губку, обтерся сверху донизу, ополоснулся и насухо вытерся. Вроде помогло – я стал пахнуть вполне прилично. Затем переложил пистолет из кармана брюк в портфель и поднялся в спальню.
– Отмылся, – констатировала Диана.
Естественно, она слышала, как бежала вода из крана и унюхала мыло. С какой стати задержавшийся на работе муж моется с такой тщательностью прежде, чем завалиться в постель? Вот о чем она хотела бы меня спросить. И я бы ей ответил.
«Не глупи, Диана, – сказал бы я ей. – Я не был сегодня с другой женщиной (читай, Лусиндой). Я прятал труп. Хоронил отличного парня, которого нанял, чтобы избавиться от шантажиста, а тот меня достает, поскольку несколько дней назад я был с другой женщиной. Ясно?»
– На работе запарка, – пожаловался я. – Некогда душ принять.
– У-гу, – пробурчала Диана.
Возможно, она что-то и заподозрила. Не исключено, что мое поведение в последнее время вызывало у нее подозрения, но к двум часам ночи она слишком устала. Ждала меня до полуночи и теперь не имела сил скандалить.
– Спокойной ночи, дорогая, – пожелал я и поцеловал ее.
Что-то молочное и теплое.
Дом.

* * *

Ночью я увидел сон и, пробудившись, сумел его восстановить.
Я навещал кого-то в больнице. Со мной были цветы, коробка конфет, и я ждал в приемной, когда меня пропустят в палату. Но к кому я пришел? Личность больного во сне менялась. Сначала казалось, что это теща, потом – дочь. Анну опутывали разные трубки, и она едва узнала меня. Я потребовал в палату врача. Но когда снова обернулся к кровати, там лежала в коме Диана. Диана! Дальше я звал врача, хотя он был рядом. Доктор Барон объяснял мне, что у них нет медика. «Неоткуда взять, никак невозможно!»
Мои крики возымели действие: врач появился. Однако и его обличье менялось. Сначала это был Элиот, мой босс, потом вроде бы сосед Джо и наконец – Васкес. Да, именно он – я хорошо запомнил его лицо в приемном покое. То равнодушное, то злорадное, то глухое к моим мольбам. Диана умирала, а Васкес-врач ничего не делал, чтобы ей помочь. Абсолютно ничего.

* * *

Наутро, после того как Диана отправилась на работу, а Анна в школу, я наведался к ящику с папками – очередной тайный визит в фонд Анны.

Сошедший с рельсов. 26

В то утро я не читал в электричке спортивные страницы – не интересовался прискорбным поражением «Джаинте», подписанием очередного платинового контракта «Янки» и вечными поисками защитника «Никербокерс».
Я просматривал газеты по-иудейски (то есть начиная с последней страницы), как и окружавшие меня граждане: нагнетание обстановки на Ближнем Востоке, приближающиеся выборы в конгресс, тенденции колебания индекса НАСДАК. И конечно, всплеск преступности в городе.
Я послушал дома криминальные новости по радио и порадовался, что диктор и словом не обмолвился о чем-то, похожем на мое ночное приключение, – он поведал об убийстве в Нью-Йорке женщины. То ли француженки. То ли итальянки. Словом, туристки.
И в рубрике «Метро» газеты «Таймс» не было сообщений о жертвах мужского пола. И в местной газете Лонг-Айленда. Впрочем, если труп обнаружили на рассвете, сообщение просто не успело попасть в утренние выпуски.
Но мы живем в новую эпоху, и первое, что я сделал, придя на работу, – влез в Интернет.
Нашел сетевые версии двух крупных газет. Тоже никакого упоминания об убийстве мужчины.
Прекрасно.
Остаток утра я провел, стараясь не думать об Уинстоне. О ста тысячах долларов, которые больше не принадлежали Анне. И о том, что сдался – окончательно и безнадежно сдался.
В обеденный перерыв я нанес очередной визит в брокерскую контору Дэвида Лернера на Сорок восьмой улице.
После обеда мы с Дэвидом Френкелом отсмотрели почти готовый ролик. Не лучший образец коммерческой рекламы. Но и не худший. Особое внимание я обратил на музыкальное сопровождение. Казалось, саунд-трек позаимствован из фонда какой-то студии. Или куплен. Скорее всего последнее: куплен за три тысячи долларов, а продан за сорок пять.
Дэвид говорил со мной доверительным тоном, словно только теперь я стал его настоящим партнером. Партнером по мухляжу с агентством и клиентом.
– Поверьте, – успокоил меня Дэвид после того, как редактор Гек Уиллис прокрутил нам монтажную копию три или четыре раза, – заказчику понравится.
А я подумал: «Раньше это не имело никакого значения. Главное было – чтобы мне понравилось».
Я притворился, будто ролик с домохозяйкой, зачитывающей текст на упаковке лекарства, меня чрезвычайно растрогал, и принялся делать ценные замечания.
Я указал места, где пленку нужно подрезать. Прошелся по поводу озвучки и что-то промямлил насчет слащавой музыки, – дабы клиент не смог нас уличить в незаконном присвоении сорока пяти тысяч долларов.
Около двух я вернулся в кабинет. Незнакомый человек положил мою почту на стол Дарлен. Я спросил, где Уинстон.
– Н-не приш-шел, – пожал он плечами.
Я догадался, что передо мной один из тех убогих, которых приютила экспедиция.
– О! – изобразил я удивление. – Понятно.
А Дарлен улыбнулась.
– Вы, во всяком случае, смотритесь лучше, чем он.
Чем Уинстон.
Курьер покраснел и ответил:
– Спасибо.
Я проводил его тоскливым взглядом. Как говорится, жизнь продолжается. Кто-то умирает, а она идет своим чередом. И вот передо мной лишнее тому доказательство. Только Уинстон умер, как его место занял другой. И это преуменьшало и возвеличивало то, что произошло накануне. Мне стало не по себе.

* * *

Позже состоялось совещание.
Я рассчитывал, что оно отвлечет меня от грустных мыслей. Мы собрались в конференц-зале, который заблаговременно зарезервировала Мэри Уидгер.
Мой творческий коллектив – все при карандашах и блокнотах – внимал мне со скукой. Мы снова получили задание рекламировать снадобье от простуды и головной боли, а рассчитывали на нечто прежнее, то есть эпохальное. Я зачитал подготовленное Мэри Уидгер сообщение. Оно содержало наши планы на ближайшее будущее и было не менее запутанным и бестолковым, чем теорема Фуко ан Бернар Леон Фуко (1819–1868) – французский физик.

. В прежние безмятежные дни я игнорировал подобные забавы. Мы просто создавали рекламу, ржали при этом, получали от работы удовольствие и из нее самой выводили стратегию.
Я, не краснея, произносил такие слова, как целевая аудитория, уровень усвоения, насыщение материалом. Исправный трутень, я, как и положено, попусту жужжал: сегодняшнее сообщение Мэри благополучно списала с предыдущего.
По возвращении в кабинет я отгородился от секретарши дверью и снял телефонную трубку.
– Привет, Диана.
В прежние времена я звонил ей с работы ежедневно и по многу раз.
Я прекратил это делать, когда наши разговоры свелись к обсуждению всяких неурядиц. Случалось, мы по двенадцать часов не обменивались ни единым словом.
А теперь у меня накопилось столько всего, о чем я мог рассказать. Чего стыдился и о чем почти не в состоянии был думать. И все-таки я позвонил ей.
– И тебе привет, – ответила Диана. – Все в порядке?
– Нормально.
– Ты уверен, Чарлз?
Я не хотел себе признаваться, что Диана специально поддерживает беседу, чувствуя: со мной что-то не в порядке. Деталей она, конечно, не знала. Только улавливала общее настроение.
– Да, конечно, – сказал я. – Просто хотел с тобой поздороваться. Проверить, как ты там.
– Все отлично, Чарлз. Я беспокоюсь о тебе.
– Обо мне? Не стоит. Со мной все в порядке.
– Чарлз…
– Да?
– Я не хочу, чтобы ты считал…
– Слушаю тебя.
– Я не хочу, чтобы ты считал, будто со мной невозможно разговаривать.
В ее словах было нечто душераздирающее. Поддерживать разговор – это самое легкое, чем могут заниматься люди. Но только до того момента, как это перестает у них получаться. И тогда разговор становится самым тяжелым на свете делом.
– Я… в самом деле… Диана. Я – ничего. Хотел только поздороваться. Я тебя люблю. Это все.
На другом конце провода воцарилась тишина. А потом:
– Я тебя тоже люблю.
– Диана, ты помнишь?..
– Что?
– Как я разыгрывал волшебника на празднике Анны. Купил набор фокусника в магазине шутих. Помнишь?
– Помню.
– Я неплохо справился. Детям понравилось.
– И мне тоже.
– Как я перевернул шляпу. Дети испугались, что я оболью их молоком, а из шляпы посыпалось конфетти. Сколько было охов и ахов!
Я вспомнил об этом, наверное, потому, что надеялся на иное чудо.
– Дэвид Копперфилд по сравнению с тобой сопляк.
– Только гребет миллионы долларов.
– Кто их считал?
– Только не я.
– Подумываешь о новой карьере?
– Не знаю. Это же никогда не поздно?
– Еще бы.
– Вот и я так считаю.
– Чарлз?
– Да?
– Я вполне серьезно… Насчет наших разговоров.
– Я понимаю.
– Домой придешь вовремя?
– Вовремя.
– Тогда до скорого.
Повесив трубку, я подумал, что все еще можно уладить. Ну, если не все, то хотя бы самое главное. Вот оно самое главное – смотрит на меня из рамки десять на двенадцать на моем столе.
Но именно в этот момент все полетело к черту.

Сошедший с рельсов. 27

Телефон зазвонил минуты через две.
Через две минуты после того, как я повесил трубку, поговорив с Дианой, посмотрел на фотографию моей семьи и решил, что все еще может в конце концов поправиться.
Раздался звонок. Затем еще. Дарлен, очевидно, спустилась в холл потрепаться о мальчиках с другими помощницами – так, компенсируя отсутствие приличной зарплаты, любили именовать себя секретарши.
Поэтому трубку поднял я.
Мне могли позвонить не меньше сотни людей. Позже от нечего делать я пересчитал их. Получилось что-то около сотни, и каждый имел причину набрать мой телефонный номер. Не то чтобы я не ожидал этого звонка. Напротив. Но представлял, что позвонит другой.
Но это была она.
Ее голос странно напоминал о другом времени и другом месте. Голос маленькой девочки. Прелестный, если им говорит маленькая девочка. И тошнотворный – если взрослая женщина.
– Пожалуйста, Чарлз. Ты должен сюда приехать.
У меня возникло сразу два вопроса. Где это такое «сюда»: дома? на работе? И почему она опять заговорила, словно напуганный ребенок?
– О Господи… Ты должен… Ну, пожалуйста, – прошептала она.
– Ты где? – спросил я.
Вполне логичный вопрос – один из четырех, которым обучают в журналистике: «что?», «когда?», «почему?» и «где?». Даже если я задал его таким же паническим тоном, как и она. Даже в этом случае.
– Пожалуйста… он за мной следил… он собирается…
– Что происходит, Лусинда? В чем дело? – Вот настоящий вопрос, который давно следовало задать.
– Он хочет меня ударить… Ему нужны деньги… Он…
Я легко представил, что произошло: огромная темная ладонь вырвала у Лусинды трубку и накрыла микрофон. Я увидел помещение, которое выглядело как гостиничный номер, хотя на самом деле могло быть совершенно другим. И лицо, которое запомнил навеки, хотя всеми силами старался отвести глаза: «Не смотри… не смотри…»
Я снова услышал по телефону голос. Но не ее. На сей раз не ее.
– Слушай меня, говнюк.
Васкес! Но не тот, что приходил к Диане. Исчез фальшиво-приветливый тон, маскировавший злобу, и теперь она вырвалась наружу – встала на дыбы, загарцевала и начала беспощадно сшибать с ног тех, кто попался на пути.
– Думаешь, удастся запудрить мне мозги? Думаешь, способен меня перехитрить? Кусок ты дерьма! Посадил в машину педика и велел ему… Что? Надрать мне задницу? Так вот, твоя девка у меня. Понял? Твоя шлюшонка в моих руках. Отвечай, ты понял?
– Я понял.
– Так-то лучше, дерьмо! А то вбил себе в голову, что сам крутой. Натравил на меня какого-то долбаного шута. Это на меня!
– Я все понял… я…
– Ты понял? Так вот, оторви свою задницу от стула и гони сюда с сотней штук. А иначе я затрахаю твою девку до смерти. Усек, Чарлз?
– Да. – А кто бы не понял? Всякий ужаснулся бы серьезности подобной угрозы.
Пришла пора задать вопрос «где?». Я спросил адрес.
Помещение располагалось на самой окраине – в испанском Гарлеме, где я ни разу не был, разве что проскакивал насквозь, направляясь на стадион «Янки» или на скоростную магистраль Кросс-Бронкс.
Я вызвал по телефону машину, открыл сейф и сложил деньги в портфель – я держал их в кабинете, чтобы воспользоваться в нужный момент. В сейфе лежало и кое-что еще, а именно пистолет Уинстона. Несколько секунд я раздумывал, не взять ли его с собой, но решил: не стоит. Что я буду с ним делать?
На лестнице я встретил Мэри Уидгер. Она поинтересовалась, не случилось ли что.
Я ответил:
– Срочно нужно домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30