Прерывая мрачные мысли майора, где-то неподалеку хрустнула ветка, и, повернувшись на звук, он увидел выходящего из чащобы человека. Идущий был высокого роста, широкоплечий, и когда расстояние, их разделявшее, сократилось, Сарычев заметил, что на лице его, обрамленном белокурыми волосами, светятся глаза, подобные голубому небу в яркий солнечный день. Он был безоружен, грубую матерчатую хламиду его подпоясывала веревка.
— Мир тебе, воин. — Приблизившись, незнакомец приветственно простер руку.
— Мир и тебе, идущий. Уходи, здесь повсюду смерть.
Путник, будто не услышав, смахнул рукою набившийся в волосы снег и усмехнулся.
— Смерть и есть начало жизни. — На майора в упор смотрели бездонные голубые глаза, а негромкий голос раздавался, казалось, прямо в его голове. — Боязнь конца быстро приближает его, а презирающий свою погибель идет ей навстречу долго. Ты сам, Гидаспа, сердцем знаешь это. — Он улыбнулся в ответ на изумленный взгляд Сарычева. — Хоть ты и воин, но обладаешь хварной жреческой, и жизнь твоя сохранена Ахурой-Маздой, чтобы исполнилось твое предназначенье.
Майор замер, не в силах произнести ни слова, и наконец прижал ладони к сердцу:
— Скажи, несущий мудрость, если ты читаешь в душах, если судеб людских дано тебе узреть пред-начертанье, ответь мне, за что? — Он медленно окинул взглядом поляну, усеянную могильными холмами, и махнул рукой в сторону давно уже мертвых Городов Кольца. — Зачем рожать детей, чтоб хоронить их? К чему все эти смерти, муки, боль? Смотри, весь мир погряз во зле, а где великий и могучий Ахура-Мазда?
Майор вдруг с быстротою молнии выхватил меч и вонзил в его в землю возле ног путника:
— Ответь мне, несущий мудрость, или убей!
В небе темно-свинцовые тучи разошлись, выглянул красный диск холодного солнца, и Сарычев увидел, что глаза незнакомца светятся мудростью и печалью. Ни слова не говоря, он вытащил меч из земли и, вернув его хозяину, уселся на ствол поваленного бурей кедра.
— Ахура-Мазда вначале создал наш мир в идеальном виде, и было это в эпоху Артезишн, позднее нареченной Временем творенья. Понятно, что все сознания, реально существуя в невоплощенной форме, вначале не имели никакого права выбора, и, следовательно, не было возможности для появления зла. Оно явилось позже, в эпоху Гумезишн, когда мир идеальный стал проявляться на материальном плане и вследствие неправильного осознания добра и зла в нем появился разрушитель Ангра-Майнью. Он вынудил людей забыть, что они боги, разъединил их, осквернил их души и смешал языки.
Путник умолк и внимательно глянул на сидящего у его ног прямо на земле Сарычева.
— Зло проявляется на каждом плане мироздания по-своему. В духовной сфере выступает сам Ангра-Майнью, как верховный принцип разрушения, присваивая роль творца и первопричины. На уровне души зло совершается царицей лжи и искушенья, коварной демоницей Друдж, а в материальном мире сеет хаос и разрушение ее хозяйка Аза. Вначале Ангра-Майнью оскверняет дух, и человек, осознавая враждебность мира, отвергает совесть, прощает себе грехи и ставит дьявола на место бога. Затем души его касается владычица обмана Друдж, и он становится ее рабом, умело прикрывая свои неблаговидные поступки лживыми словами. И наконец, когда физическое тело человека поражает Аза, он начинает ненавидеть все окружающее и, опьяненный страхом, без колебания идет дорогой зла.
Красные лучи солнца коснулись верхушек кедров и исчезли за надвинувшимся покрывалом туч. Рассказчик вновь глянул на сидевшего неподвижно Сарычева.
— А теперь, Гидаспа, слушай главное. Все зло в реальном мире возникло неслучайно, оно явилось результатом наших нечестивых мыслей, слов и поступков, накопленных с момента воплощения и порожденных недостойными людьми. Оно, подобно тяжкой хвори, объяло вселенную, и вся вина лежит на том, кто волен был в свободе выбора — на человеке. И нынче каждый получает в полной мере то, чего достоин, и разорвать оковы зла возможно лишь одним путем — глубокой, несокрушимой верой. Осознающий свое единство с миром, заполненным гармонией и светом, с его творцом Ахурой-Маздой, неподвластен темным силам и движется дорогой истины. Не забывай, Гидаспа, что грань между добром и злом проходит в сердце каждого.
Так говорил на закате холодного дня Заратуштра.

В салоне «девятки» было дуборно, как в морозильнике. Дрожащими от холода руками Сарычев долго и безуспешно пытался запустить мотор, потом догадался вытащить подсос, а когда машина завелась, поехал в гараж.
Было раннее морозное утро. В небе все еще висела молочно-белая луна, окруженная блестящими осколками звезд, под колесами хрустели покрытые льдом лужи. Без остановок пролетая перекрестки по мигающему желтому, Сарычев доехал на удивление быстро.
Однако заезжать не стал, остановил машину метрах в ста от прикрытых ввиду ночного времени ворот, вылез из нее и пошел пешком. И совершенно правильно сделал. На парковочной площадке стоял джип с еще теплым двигателем. Когда Сарычев протиснулся в щель между створками, из будки высунулся сторож:
— Че не спишь, мать твою за ногу? Вначале трое приперлись, теперь этот лезет. Ваше счастье, что собак кормить нечем.
«Значит, говоришь, трое?»—Приблизившись к гаражу, майор услышал доносившийся изнутри грохот и, глянув на мощный ригельный замок на воротах, который был открыт, а не взломан, сразу понял, что взялись за него качественно. Как пить дать, профи. Сарычев замерз и хотел есть, а потому от решительных действий воздержался.
— Всем спать до вечера.
Сейчас же бандиты уткнулись в залитый тосолом пол.
— Ну вот так-то лучше.
Майор наклонился к помойному, проигнорированному грабителями ведру и принялся распихивать деньги по карманам и за пазуху. Затем с горечью оглядел разбитый верстак, обрушенные со стен полки и, отчетливо понимая, что, проснувшись, бандиты сожгут гараж дотла, горестно вздохнул — стоило крышу перекрывать финским, восхитительно-зеленым рубероидом… Затем выудил у одного из визитеров ключи с техпаспортом от джипа, посмотрел по сторонам и двинулся прочь. Нет, все же какой-то паскудный этот мир, голимо паскудный…
А вот джип был сногсшибательным, из последних американских, — с бортовым компьютером, кондиционером и проигрывателем ДВД, а когда майор заметил, что показания всех приборов выведены на лобовое стекло, как в сверхзвуковом истребителе, то почему-то ни к селу ни к городу вспомнил своего старого отделовского «жигуленка». Да, похоже, все игры в любимом отечестве идут, увы, в одни ворота…
Остановившись возле «девятки», он вытащил из салона меч, вставил ключ в замок зажигания и, ласково похлопав по защищенному локером крылу, забрался в джип. Судя по тому, насколько быстро был «пробит» его гараж, к делу подключились профессионалы, а систему победить невозможно. Так что валить следовало без промедления. Куда? Сарычев и минуты не раздумывал — в ушах его ясно слышался голос старого офени, повествующий о пещере в Чекан-горе, о каменном цветке, о тайном лазе, ведущем в край, где царствует Правь и текут молочные реки в кисельных берегах. Как говорится, сказка — ложь…
Без приключений добравшись до первого же ночника, майор стал обладателем, как было написано на упаковке, галантерейного набора для настоящих мужчин. В ворохе презервативов он отыскал все необходимое и в туалете на Балтийском вокзале почистил зубы, умылся и, горестно вздыхая, лишился своей мужской гордости — усов. «М-да, хорош». — Изумленно глянув на свою помолодевшую лет на десять физиономию, Александр Степанович быстро отвернулся и, утешая себя народной мудростью, что нечего на зеркало пенять, если по жизни рожа кривая, отправился завтракать. Не ахти чем — сосисками с рисом, салатом и круто посоленным, из томат-пасты, соком. Наевшись, Сарычев купил пачку «Вискаса», отсыпал половину содержимого уличным котам и, зарядив коробку до упора долларами, неспешно отправился на почту.
— Подарок больной киске, — пояснил он приемщице, однако адрес на бандероли написал все же Машин и, отыскав на улице исправный таксофон, напомнил о себе с утра пораньше. Как пить дать разбудил.
— Меня не будет где-то с неделю, — неуклюже соврал майор в трубку. — Придет бандеролька, не ленись, забери.
— Увы, благодетель, увы… Что-то мы с вами, сэр, одинаково небрежны, — веселым, каким-то безразличным даже голосом отозвалась Маша, — представь себе, я тоже отбываю. В командировку. Дневным рейсом…
— Далеко? — не вспоминая даже о пропавших баксах, спросил Сарычев и почему-то совсем не поверил в расставание. — Надолго?
— А это, сэр, есть военная тайна. — Маша засмеялась, но неожиданно сделалась серьезной. — Знаешь, Саша, как бы там ни было, не переживай. Мы еще встретимся, и очень скоро. Это мне сердце подсказывает, а оно у меня вещее…
— А я, Машенька, особо и не переживаю, — бодро произнес майор, вздохнул и неожиданно для себя жизнеутверждающе добавил: — Тем паче что у меня аналогичное предчувствие. Еще увидимся.
И откуда такая уверенность?
Больше пока что Сарычеву было делать нечего. Чтобы убить время, он купил «Рекламу-шанс», забрался в джип и принялся общаться с прессой. Он уже успел добраться до звериных страниц и с удовольствием читал про опытного трехлетнего кота-производителя Кешу, за которого ходатайствовала, и, конечно же, не просто так, его хозяйка Валя, как вдруг заметил, что из притормозивших «Жигулей» вальяжно вылез упитанный гибэдэдэшник и, крутанув полосатой палкой, начал ею выманивать Сарычева из машины.
Все еще находясь под впечатлением от прочитанного, Александр Степанович подумал: «Когда кобелю делать нечего…», — однако вслух ничего не сказал и, опустив стекло, улыбнулся. В следующее мгновение в животе у сержанта сильно забурчало, и, сразу же забыв про долг и честь ментовского мундира, борец с преступностью метнулся рысью на вокзал справлять нужду. По-крупному.
Проводив взглядом его мощную фигуру, затянутую в гибэдэдэшную косуху из черного дермантина, майор посмотрел на свои «командирские», хотел было тронуть усы, сплюнул и порулил на Московский. Напротив указателя, обещающего фото на документы в течение часа, он притормозил и повернул по стрелке.
Та не обманула — в глубоком бетонном каземате, при советской власти бывшем, вероятно, объектом ГО, майора ослепили вспышкой и заверили, что «портрет иметь будет качество кошерное», однако не раньше чем минут через сто двадцать, поскольку лаборант Абрам Израилевич болеет нынче инфлюэнцей, а процесс от этого проходит медленно и печально.
От нечего делать Сарычев пошел в кино. Давали отечественный боевик из жизни новых русских. Скромный, честный до глупости капитан искал убийцу своего напарника. А убийца искал золото партии, главная же героиня, бывшая валютная проститутка, а ныне активистка женского движения, искала любовь и находила лишь приключения на свою татуированную попу. Конец был счастливый: победили демократия и гласность. «Ну и мура!» — Отмучившись, майор забрал фотографии и поехал на Загородный. Путь его лежал в модный ювелирный салон, хозяином которого был известный в прошлом спекулянт Сергей Владимирович Бобков, по прозвищу Бобочка. Года два назад его непутевая дочка попала в историю и непременно оказалась бы на нарах, если бы Сарычев не показал себя человеком и не спустил в общем-то плевое дело на тормозах. Бобочка тогда намекнул, что долг платежом красен, и вот, похоже, настало время ему об этом напомнить.
— К Бобкову. — Сарычев холодно взглянул на охранника, прошел через предбанник, миновав секретаршу, и без стука открыл массивную, отделанную дубом дверь. — Здравствуй, Бобочка.
— Бог мой, Александр Степанович. — Прищурившись, тот не сразу узнал гостя и с улыбкой протянул украшенную браслетом руку. — Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
Он был высоким, убеленным сединами брюнетом и, несмотря на все усилия стоматологов, заметно шепелявил.
— Не от хорошей жизни. — Сарычев вытащил свои кошерные снимки и посмотрел Бобкову в глаза. — Нужней паспорт и хорошо бы удостоверение какое или права…
— Ну и дела, если даже вы. — Бобочка осекся на полуслове и нажал кнопку селектора. — Вера, кофе. — Задумался, накинул пропитку и уже с порога обернулся. — А Люська-то моя слезла с иглы, за шведа замуж вышла, живет в Стокгольме.
Вякнула сигнализация, послышался звук отъезжающей машины. Открылась дверь, и секретарша внесла кофе с бутербродами:
— Пожалуйста.
Бобков вернулся часа через три и молча протянул майору паспорт и журналистское удостоверение. Сарычев пощупал краснокожую паспортину, раскрыл и от удивления даже присвистнул — его натренированное долгой практикой око не заметило ни малейшего изъяна.
— Да, органолептикой не взять. — Он сунул документы в карман и протянул Бобкову руку. — Спасибо, Сергей Владимирович, слово держишь. Нынче это редкость…
— Денег возьми. — Тот шагнул было к сейфу, но Сарычев был уже в дверях и не обернулся. Своих хватало. На улице шел противный мокрый снег, наполовину смешанный с дождем, и майору вдруг до боли в сердце не захотелось уезжать из этой, пусть замшелой, но родной до одури болотины. Однако приступ сентиментальности был тут же задавлен на корню, и вскоре Александр Степанович уже ступил на твердь Московского вокзала. Без всяких происшествий он приобрел билет в столицу нашей родины, а минут через сорок, знакомясь с соседями по купе, представился простенько и со вкусом:
— Трубников Павел Семенович, журналист из Мурманска.

Середина Мира. Эпоха Овна. Двадцать веков до Р. X.
К часу Тавра владычицу ночного неба Мах закрыли непроницаемые тучи. Вскоре они пролились холодным, замерзающим прямо в воздухе дождем, и пробиравшийся между могучими стволами сосен человек решил передохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46