Олег и эту ночь почти не спал, или ему казалось, что не спит. Кто-то громадный прошел неподалеку, застилая голубой свет утра, потом сразу стало холоднее - поднялась коза и пошла искать себе пропитание, а потом Олега укусила блоха. Откуда она взялась - непонятно. Может, пряталась в одежде или в козлиной шерсти.
У снежной блохи особенный укус - ни с чем не спутаешь. Пока еще не придумали, как от блох укрываться и как этот укус лечить. Такой укус безнадежен как смерть. Можно плакать, кричать, звать на помощь, и никто не поможет. Все происходит по часам. Сначала укус-укол, холодный, словно под кожу загнали льдинку, и ледяное жжение, острое, такое, что человек сразу просыпается, сразу замирает в ужасе и бессилии. И потом ничего - целый час ничего. А потом человек теряет разум - это происходит одинаково со всеми, с умным, глупым, маленьким, стариком. На полчаса, на час человек оказывается во власти кошмаров. Старый говорил, что, будь у него микроскоп, он бы легко с этой болезнью расправился - нашел бы возбудителя, отыскал бы его врага или яд для него и сделал бы лекарство... Человек начинает буйствовать, он становится Диким, он никого не узнает, он может убить самого близкого и потом не будет помнить как все это произошло. Когда в поселке был первый случай этой болезни, никто не знал, что произошло. И еще было несколько страшных случаев, пока не поняли, что с блошиной лихорадкой, с этим припадком не надо бороться - надо связать больного, спрятать его подальше и просто ждать, пока буйство минует и он придет в сознание. Вот и все. Когда-нибудь, когда научатся лихорадку лечить, это будет иначе. А сейчас выход один... И если в деревне случается, что кого-то укусит снежная блоха, махонькое, ничтожное создание, он сам спешит к людям и просит: Свяжите меня! И в этом есть что-то ужасное. Человек еще здоров, он рассуждает, он все понимает и понимает, как обреченный на смерть, что пройдет еще несколько минут, и он исчезнет, а вместо него возникнет злое бессмысленное существо. И каждый видел, как это случается с другими. И каждому стыдно думать, что это случится с ним. И каждому страшно пережить те кошмары, те сны, которые мучат человека во время припадка. И поэтому, когда Олег почувствовал холодный укус блохи, он проснулся и сразу поднял остальных.
- Дик, - сказал он виновато, - прости, у тебя веревка далеко?
- Что? - Дик вскочил, начал шарить руками в темноте. Рассвет только зачинался. Томас прохрипел во сне, но не проснулся.
- Ой, горе какое, - запричитала Марьяна. - Тебя блоха укусила?
- Только что.
Дик зевнул.
- Мог не спешить. У тебя час времени, как минимум час.
- Бывает и раньше, - сказал Олег. - Так неудачно получилось.
- Да, еще этого не хватало, - согласился Дик. - Вылезай на мороз.
- Я тебя потом накрою одеялом, - сказала Марьяна. - И посижу с тобой.
- Эх, - сказал Дик, разыскивая веревку. - Опять вовремя не выйдем.
- Ну, это же пройдет, - сказал Олег.
- После припадка часа два лежать, не меньше, по себе знаю, - сказал Дик. Он не сердился на Олега, он был зол на судьбу, на сплошные неудачи этого похода.
Ощущение холода в бедре, там, куда укусила блоха, не пропадало, Олег все время представлял, как отравленная крошечной капелькой яда кровь течет, пульсируя, к мозгу, чтобы напасть на него и лишить Олега разума.
Дик не спеша проверил веревку. Марьяна стала разжигать костер.
Рассвет был синим, совсем другим, чем в долине, где день всегда сер.
- Ну что ж, - сказал Дик, - подставляйся.
- Только чтобы он себе что-нибудь не сломал, - сказала Марьяна. Бедный Олежка.
- Не в первый раз мотаю, - сказал Дик, - жуткое дело, эти блохи. Ты расслабься, Олег, так легче. И думай о другом.
Сначала он связал руки Олега за спиной, потом обмотал грудь и ноги. Веревки туго впивались в тело, но Олег терпел, он знал, что в припадке у человека, как у сумасшедшего, появляются новые силы, он становится сильным, как медведь. Так что если пожалеешь сейчас, потом всем будет хуже.
Застонал Томас. Его взлохмаченная пегая голова высунулась из-под палатки. Томас хмурился, не в силах сообразить, где он. Глаза его налились кровью, лицо было красное, распаренное. Наконец он разглядел Дика, который связывал Олега. Олег смущенно улыбался - неприятно доставлять людям такое беспокойство, неприятно понимать, что скоро твое "я" исчезнет. Старый как-то рассказывал, что в средние века эпилептичек и других ненормальных женщин называли ведьмами и даже сжигали на кострах, если ими вот так овладевали бесы.
- Блоха, - сказал Томас, - всюду блохи... Всюду твари...
- Вы еще поспите, - сказал Олег. - Я нескоро в себя приду, вы же знаете. Отдыхайте!
- Холодно, - сказал Томас, - нельзя спать, мне скоро выходить на вахту, и опять барахлит компьютер, - наверное, в него залезла блоха.
- И зачем мы только пошли, - сказал Дик. - Нельзя было такую компанию в горы пускать.
- Других не было, - сказала Марьяна. - Больше некому идти. Ты же понимаешь.
Холод постепенно распространялся по всему телу, но это был не обычный холод, а свербящий, тянущий жилы, как будто множество маленьких льдинок суетилось, толкалось в груди, в ногах... Голова Томаса начала увеличиваться...
- Ну вот, - сказал Дик. - Вроде замотал я тебя сносно. Не тянет?
- Тянет, - Олег постарался улыбнуться, но скулы уже свело судорогой.
- Слушай... - Дик обернулся. - А где коза?
- Коза? Ночью я ее слышала.
- Где коза, я спрашиваю! - Голос Дика поднялся, стал мальчишеским, высоким от злости. - Ты ее привязала?
- Я ее привязывала, - сказала Марьяна. - Но она, наверное, развязалась.
- Где коза, я спрашиваю! - Видно, раздражение, копившееся в Дике, должно было найти выход - вот и подвернулась коза как символ всех неудач.
- Не сердись, Дикушка, - сказала Марьяна. Она старалась укутать Олега одеялами. - Коза, наверно, ищет, чего поесть, ей же надо есть...
- Здесь ей нечего искать. Почему ты ее не привязала?
Дик вытащил из-под полога свой арбалет, сунул за пояс нож.
- Ты куда? - спросила Марьяна, хотя отлично знала, куда.
Дик внимательно осматривал снег вокруг, стараясь увидеть следы животного.
- Она вернется, - сказала Марьяна.
- Она вернется, - повторил Дик. - Только в виде мертвой туши. Хватит. Я не хочу помирать с голоду из-за твоей глупости.
Дик рос и рос, скоро он достанет головой до неба, но он может расшибиться об облака, ведь облака стеклянные, твердые... Олег сильно зажмурился и снова открыл глаза, чтобы изгнать видение. Томас сидел на одеяле и раскачивался, словно беззвучно пел песню.
- Марьяшка, согрей воду. - Олегу показалось, что голос его звучит твердо и громко, в самом деле он шептал почти беззвучно. - Для Томаса. Ему плохо.
Марьяна поняла.
- Сейчас, Олежка, конечно.
Но она не отрывала глаз от Дика.
- Я так и думал, - сказал Дик. - Она пошла обратно. Вниз. За ночь она могла пройти километров двадцать.
- Дик, останься здесь, - сказал вдруг Томас внятно и громко. Марьяшка сама найдет козу. Ты же ее убьешь.
- Можешь не сомневаться, - сказал Дик. - Можешь не сомневаться. Хватит глупостей.
- Я пойду, я найду ее, - Марьяна забыла о кипятке. - Тебе, Дик, нельзя сейчас уходить. Томас болен, а за Олегом надо следить.
- Ничего с ними не случится. - Дик запустил пальцы в густую темную гриву волос, пальцы запутались в волосах, он рванул их, мотнул головой. Справишься, Марьяна.
И он не оборачиваясь быстро и легко пошел по следам козы вниз, откуда они пришли вчера.
- Я хотел, чтобы ты пошла, - сказал Томас, - ты бы привела ее. А он ее убьет.
Олег, хоть мир вокруг него все время менял форму и пропорции, становился все более зыбким и ненадежным, еще сохранял способность думать. Олег сказал:
- Дика можно понять... Нам в самом деле не везет.
- Осталось идти совсем немного, - сказал Томас. - Я знаю. Мы идем быстро. Мы будем там завтра или послезавтра. До завтра мы дотянем и без мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Я вам обещаю, друзья. Дик, я обещаю!
Дик поднял руку, чтобы показать, что слышит, - звуки далеко разносились над снежным склоном, но шагов не замедлил.
- Козу поймать нужно, - обернулся Томас к Марьяне. - Она нам нужна. Но не надо убивать. В этом нет смысла... что-то меня жжет. Как жарко... Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
- Он убьет ее... - сказала Марьяна. - Он ее обязательно убьет... Ди-и-ик!
Марьяна обернулась к Олегу и Томасу.
- Ну что делать, ну, скажите, вы же умные, вы же все знаете! Ну как его остановить?
- Мне его не догнать, - сказал Томас. - К сожалению, я для него уже не авторитет.
- Сейчас... - сказал Олег. - Ты только распутай меня. Может, я успею до припадка, может, я успею?
Марьяна только отмахнулась. Она сделала два шага за Диком, вернулась, посмотрела на Томаса, на Олега.
- И вас нельзя оставить.
- Беги! - вдруг закричал Томас. - Беги скорей!
- Можно?
- Беги, - сказал Олег.
- Но как же я вас оставлю... А вдруг какой-нибудь зверь.
- Беги же! - повторил Олег. - И возвращайся.
И Марьяна легко, словно не касалась снега, понеслась вниз по склону, туда, где уже исчез Дик.
- Жалко девочку, - сказал Томас. - Она привязалась к этому зверю.
- Жалко, - сказал Олег. - Как странно, что у вас нет формы. Вы бываете толстый и потом совсем тонкий, как спичка.
- Да, - согласился Томас. - Почему-то сначала этот яд действует на зрение. Я помню, меня раза три она кусала. Но не бойся, побочных эффектов практически не бывает. Не бойся.
- Я понимаю, но все равно страшно потерять себя, понимаете? Вот сейчас это я, а скоро меня не будет.
Олега тянуло вниз, в синюю воду, и очень трудно было удержаться на поверхности воды, потому что ноги были спутаны водорослями, и надо их освободить, надо вырвать их, а то утонешь...
Одеяло, которым Марьянка накрыла Олега, слетело. Олег не удержался у стены и упал на снег. Глаза его были закрыты, губы шевелились, лицо потемнело от напряжения, от желания разорвать путы. Томас постарался подняться, чтобы помочь Олегу, накрыть его или хотя бы положить голову себе на колени. Это полезно делать в таких случаях - держать голову. Олег выгнул спину и буквально взлетел в воздух, оттолкнулся кулаками от земли и покатился вниз по откосу. Он перевернулся несколько раз, ударился о торчащую из снега глыбу и замер. Его куртка разорвалась, снег таял на голой груди.
Так нельзя, думал Томас. Надо обязательно до него добраться. Чертова коза, чертов Дик с его комплексом сильной личности. А ведь Дик уверен, что прав, и уверен, что им владеет лишь забота обо всех. И с его дикарской точки зрения он прав, с его дикарским неумением смотреть в будущее... Не слишком ли скоро человек коллективный, гомо цивилизованный становится дикарем? Может, мы были не правы, позволяя нашим детям вырасти в волчат, чтобы им легче было выжить в лесу? Но у нас не было выбора. За пятнадцать лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не возникла бы, если бы не выросли Дик и Олег. Сколько у меня сейчас, наверное, за сорок? Очень больно дышать - двусторонняя пневмония, для такого диагноза не надо быть врачом. Если я не доберусь до корабля, моя песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому ребятам не дотащить меня до перевала... Что же Олежка? Блоха - это крайняя степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах или в лесу, не хочет отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих детей, в шакалов на двух ногах - он согласен терпеть наш поселок, но только как свое собственное продолжение. А не как отрицание. Там, за глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас упадет вниз, он же связан, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка, надо примотать его к тому камню...
Томас полз вниз, хорошо, что вниз, вниз ползти легче, и только жжет снег - почему-то снег умудряется проникать всюду и очень жжет грудь, а когда кашляешь, кашляешь тихонько, чтобы не разорвать легкие, а кашель накапливается и рвется из груди, и его ничем не удержишь.
Томас полз вниз, волоча за собой веревку, которая казалась ему невероятно тяжелой, свинцовой, веревка разматывалась и волочилась, как змея. Олег забился по-птичьи, стараясь разорвать путы, затылок его колотился о камень, и Томасу физически передавалась боль, владевшая Олегом, владевшая им в кошмаре, но тем не менее реальная, трансформировавшаяся в видение - Олегу в этот момент казалось, что на него упала крыша дома, - до Олега оставалось метров десять, не больше, Томас понимал, что тот его не слышит, не может услышать, но твердил: "Потерпи, я иду", а сам старался поднять голову, чтобы увидеть, не возвращаются ли Марьяна с Диком, но они как назло не возвращались.
Главное - успеть, успеть, прежде чем Олег скатится к обрыву, тогда будет поздно - и поздно будет идти к перевалу, поздно завершать поход, который растянулся на шестнадцать лет. Эти малыши-глупыши не знают, что там, за перевалом, я первым делом отыщу пачку сигарет, пускай они дивятся, бегают, охают, а я усядусь в кресло, в мягкое кресло, и затянусь впервые за эти годы. Марьяшка испугается, почему из меня идет дым, а у меня закружится от первой затяжки голова... Почему у меня сейчас кружится голова? Я же не курю?
Когда Томас дотянулся до Олега, он на несколько секунд потерял сознание - все силы ушли на то, чтобы доползти. Тело, движимое только этим отчаянным желанием, отказалось более подчиняться, как бы выполнив все, на что было способно.
Томаса привел в себя порыв ледяного ветра, принесший заряд снега, а может, невнятный шепот Олега и его хриплое дыхание. Томасу больше всего на свете хотелось закрыть глаза, потому что вот так лежать, ничего не делать, ни о чем не думать - это и было теплой, уютной сказкой, исполнением желаний.
Олег сдвинулся еще на метр, он бился, стараясь освободиться от веревок, отталкивался связанными ногами от глыбы. Томас подтянул к себе веревку, стараясь сообразить, как ему примотать Олега надежнее к скале, и никак не мог понять, как это делается, а потом оказалось, что рука его пуста - веревку он выпустил, ее конец, свернутый кольцом, остался в нескольких метрах сзади, и вернуться к нему не было сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13