Кстати, проблемы, возникающие с приходом иноземцев, это общая боль для всех античных городов. И в Греции всякий оседавший в городе чужестранец обязан был иметь своего покровителя из местных авторитетов, ибо права выступать в суде ему не давал местный закон, поэтому для защиты своих интересов у него просто не было иного выхода, кроме обращения к чужому покровительству.Защита прав временно пребывающих там лиц осуществлялась с помощью института «гостеприимства» и развившейся из него проксении. В обязанности проксена входило остаивать интересы тех, кто оказался в чужом городе, предоставлять им жилье, денежные ссуды, необходимые удобства, словом, создавать какую-то привычную среду. За свою службу проксены получали ряд привилегий в тех полисах, гражданам которых они оказывали услуги.В сущности, здесь мы можем видеть зародыш консульской службы. Аналоги этих институтов существовали и в раннем Риме (с развитием начал государственности они теряли характер частной инициативы и вставали на общеправовую основу), но и здесь они гарантировали соблюдение прав гражданину другого государства лишь при наличии договора. В одном случае только между равными по положению – при этом достаточно влиятельными – лицами, ибо исполнить подобный договор мог только тот, кто был в состоянии авторитетом своего имени обеспечить защиту прав гостя. Поэтому равенство общественных статусов предполагается не только социальными предрассудками, но и последним обстоятельством. В другом – межгосударственными, но эти официальные договоры с другими полисами предусматривали защиту прав преимущественно «официальных» же лиц.Лица же частные, в особенности те из них, кто не имел никаких шансов на «гостеприимство» достаточно властной персоны, вынуждены были становиться в позу клиента и искать себе подходящего патрона. При этом с развитием права архаические формы защиты интересов чужеземцев уходили в прошлое, а клиентела оставалась…В Риме патрон действовал не в качестве представителя чужеземца, а от своего собственного имени. Но и после того, как былые иноплеменники входили в состав единого народа Рима надобность в покровительстве его полноправных граждан, как мы уже видели, не отпадала. Правда, к I веку нашей эры старые отношения между патроном и его клиентами в значительной степени изменили свой характер; уравнение патрициев и плебеев, граждан Рима и городов Италии закономерно привело к тому, что деятельный и энергичный предприниматель уже не нуждался в чьей-то правовой поддержке. Отныне ему было вполне достаточно своих собственных прав, поэтому с исчезновением разницы между сословиями и уроженцами разных городов состав клиентелы становится совершенно иным. В основной массе в поздней Республике она превращается просто в прихлебателей своего господина, который держал их возле себя, только потому, что этого требовал «хороший тон»: знатному человеку того времени просто неудобно было показаться на улице или в общественном месте без толпы провожатых-клиентов. Однако в то время, когда различие в правоспособности служило серьёзным препятствием деловому успеху, всё было совсем иным – и состав клиентелы, и мотивы обращения за патронажем.Но всё-таки самое интригующее здесь то, что клиентами влиятельных римских граждан одно время становились не только «физические», но и «юридические» лица. Победоносный полководец мог брать (и брал) под свою защиту союзные города и даже целые страны, уступившие былой суверенитет Риму (а значит, потерпевшие определённый урон в своих правах), и этот патронат тоже надолго сохранялся в его роде. Так, клиентами рода Клавдиев были Спарта и Пергам; Марцелл, завоевавший Сиракузы, и потомки его были патронами Сицилии; иные фамилии имели клиентами другие города, принимали их официальных послов и столь же официально представляли в Сенате Рима их интересы.Нигде в мире отдельные, формально частные фамилии не обладали таким патронатом. Меж тем понятно, что отнюдь не личные достоинства самого патрона служили защитой отдававшимся под его покровительство городам, – правовой статус в сущности безвестного римского патриция зачастую перевешивал правоспособность целого полиса, по праву вписавшего своё знаменитое имя в историю всей Европы. Понятно, что вовсе не личные добродетели знатного покровителя привлекали к нему и частных лиц.Вот здесь самое время задуматься. Ведь если патронаж влиятельного римского гражданина был в состоянии восполнить дефицит правоспособности того, кто обращался за ним, то можно быть уверенным и в том, что оказанное покровительство приносило какую-то дополнительную прибыль его клиенту. В противном случае, зачем он нужен? А это, в свою очередь, означает, что отчисляемые проценты вряд ли могли обойти стороной и сам Рим. Иными словами, что-то из получаемых доходов просто обязано было оседать в этом городе.Между тем общий счёт его клиентов, составлявших собой цвет тогдашнего предпринимательства, шёл даже не на тысячи. Поэтому процветание и могущество полиса, уже бросившего вызов всему Средиземноморью, имели в своей основе не только принудительный труд его рабов, не только дань, которой обкладывались покорённые им народы, но и способности всего самого энергичного и талантливого, что было тогда в деловых кругах. Кстати, как видим, не одной только Италии. § 7. Основная функция римского закона Но есть и другие, столь же очевидные, сколь и клиентела, свидетельства отчуждения Римом чужого труда и таланта. Мы знаем египетские пирамиды, вавилонские стены и зиккураты, сложенные из гигантских камней, подобные Баальбекской, террасы, идолы острова Пасхи, многое другое. Все эти создания человеческих рук роднит одно – гигантские массы воплощённого в них человеческого труда, кричащий диссонанс между омертвлённым их объёмом и практическим назначением этих сооружений. Однако всё, что было создано до него великими цивилизациям прошлого, сумеет превзойти Рим.Уже циклопическая римская клоака (Cloaca Maxima), способные выдержать груз тысячелетий грандиозные акведуки, не знающие сносу стратегические дороги обладали заметной невооружённому глазу долей избыточности вложенных на их строительство трудозатрат; и ясно, что в этой избыточности были аккумулированы отнюдь не только собственные ресурсы Рима. Отчуждённый потенциал всех завоёванных им земель скрыто присутствует в каждом из сооружений его инженеров каменотёсов, строителей. А ведь будут ещё величественные форумы, парадные колоннады, ипподромы, цирки, театры, термы, базилики… Август будет гордиться тем, что оставляет после себя мраморный Рим, в то время как принял его глиняным (кирпичным). Гай Светоний Транквилл. Божественный Август. 28, 3.

В самом деле, во время его правления в Риме были реставрированы и заново отстроены 82 храма, воздвигнут величественный Форум Августа, роскошный театр, храм всем богам, Пантеон, сводчатый купол которого почти на полтора метра, шире, чем у собора Святого Петра, построенного через полторы тысячи лет, великолепный «жертвенник мира» и так далее. Гай Светоний Транквилл. Божественный Август. 28,3–29; см. так же Деяния божественного Августа. 19.1–21.1.

Повелители Рима, стремясь превзойти друг друга, устроят своеобразную гонку созидания нетленных памятников и своему собственному правлению, и гению своего города. Наверное, ни один из них в отдельности не выдаёт собою ничего потрясающего воображение, но возможность создания всего их массива в целом может быть объяснена либо вмешательством всемогущих богов, либо скрытой способностью города конвертировать в бетон и мрамор огромные объёмы чужого труда и таланта. Колизей, созданный в 80 году мог разместить 87 тысяч зрителей. Размеры пышно украшенного мозаикой, росписями, скульптурой главного здания терм Каракаллы составляли 216 х 112 метров, диаметр купола – 35 метров; здесь были обычные отделения, различавшиеся температурой пара, бассейн на 1600 человек, стадион, греческая и латинская библиотеки, картинная галерея и множество комнат. Грандиозный Цирк, предназначавшийся для состязаний на колесницах, вмещал 385 тысяч зрителей.Мы знаем, что в теории относительности центры концентрации больших масс обладают способностью деформировать геометрию окружающего пространства и замыкать его на себя, рождая то, что в обиходе называется силой тяготения. Говорят, эту изменённую геометрию можно образно представить себе как растянутый во все стороны лист резины, на который, продавив его, положили тяжёлый металлический шар. Под влиянием искривления все теперь будет скатываться к центру, и само пространство (резиновый лист) уподобляется воронке, обречённой втягивать в себя всё, что оказывается в пределах какого-то конечного радиуса.Вот так и здесь: огромный город давлением своей огромной политической массы менял метрику единого пространства хозяйственных связей Рима сначала с союзными ему территориями, а впоследствии и со всеми его провинциями. Род сокрытого от невооружённого анализом взгляда, но вместе с тем неодолимого политико-экономического тяготения создавался вокруг этого судьбоносного города, и всё начинало сползать в образующуюся концентрацией его военной мощи и прав воронку.Но к сказанному необходимо добавить ещё одно фундаментальное обстоятельство, определившее судьбы не одного только Средиземноморья. Брошенное в мир «Vae vicktis!», «горе побеждённым», как бы ни относиться к словам галльского военачальника, – было неким общим законом войны. Он правил ещё задолго до самого основания Рима, и, подобно какому-то грозному природному явлению, не вызывал нравственного протеста даже у побеждённых. Но ещё никогда обычная военная добыча не оправдывалась императивами высшего разума, началами, властными не только над людьми, но даже над волей бессмертных богов. Меч был единственным основанием права на обладание ею. Рим изменяет все, ибо в тотальной войне, которую ведёт он, оружием становится и право, и, как мы ещё увидим ниже, мифология города.Заметим: говоря о том, что римское право сформировало собой один из устоев всей западноевропейской государственности и даже более того – культуры, нужно всё-таки помнить, что далеко не все в нём пережило саму Империю. Так, например, нормы публичного права, то есть государственно-правовые, уголовно-правовые и другие, не оставили большого следа в истории закона, и сегодня представляют интерес разве только для специалистов. Совершенно иная судьба была уготована частному праву Вечного города.Римский закон впервые во всей мировой истории признает за отдельной личностью что-то вроде суверенитета, каким до того могло пользоваться только могущественное государство, способное ниспровергнуть всё, что дерзало посягнуть на его прерогативы. Гражданину Рима гарантировался полный иммунитет в, может быть, самой чувствительной (и важной!) для любого обывателя сфере – в сфере хозяйственных отношений. Все поглощаемое ею, благодаря закону, становилось священным и неприкосновенным – и в первую очередь священным и неприкосновенным становилось вещественное продолжение собственного «Я» полноправного гражданина великого города – его частная собственность. Именно суверенитет личности и этой имущественной её оболочки и обессмертили римское право – именно эти начала и стали краеугольными камнями европейской государственности.Меж тем, напомним: не воля властвующих лиц лежит в основе римского закона, – он выражает собой основополагающие принципы абсолютного разума, некоего отвечного надмирного начала, призванного править не только делами смертных, но судьбами великих героев и победительных государств. До возглашения его властных велений трофей войны не обладал никаким иммунитетом – с его же утверждением в правосознании всего подвластного Риму пространства любое посягательство на ассимилированное этим могущественным левиафаном становилось посягательством на самые устои мироздания. Поэтому всё, что скатывалось в ту огромную воронку искривлённого экономического пространства, которая формировалась подавляющей военной и политической массой Рима, становилось уже не просто боевой добычей, уравновешивающий меч победителя на чашах фальшивых весов…Таким образом, есть достаточное основание утверждать, что даже правовая система этого великого города с расширением его завоеваний становилась чем-то вроде огромного невидимого насоса, методично и безостановочно в одном и том же направлении перекачивающего материальные ресурсы всех земель, куда простиралась его властная рука, творческий потенциал лучших их граждан. Иначе говоря, распространение монопольной власти на все порождаемое чужим трудом и талантом достигалось не одним только римским мечом, но ещё и неумолимым римским законом.В условиях тотальной войны против всего окружения сам закон античного города становился особым родом оружия, и, как всякому оружию, ему полагалась своя добыча, свой трофей. Трудно сказать с определённостью, чья добыча – меча или права – была большей, но ускользающие контуры того, что не в последнюю очередь было обязано закону победоносного города, уже открывались нам в очертаниях преображённых эллинским гением Афин. Впрочем, как уже говорилось здесь, сознанию обывателя свойственно воспринимать правовые трофеи вовсе не как отъятое у побеждённых, и уж тем более не как довесок, уравновешивающий меч завоевателя, но как естественное свойство его собственного превосходства над ними. Как нечто, строго атрибутивное его и только его расцветающим в условиях свободы талантам. Больше того, подобное самоослепление поражает даже тех, значительная доля труда которых незримо для них отчуждается в пользу гегемона. Но все это, как не трудно понять, только подчёркивает исключительную эффективность нового рода оружия.Конечно, не все в этом мире сводится к имущественным отношениям и к собственности. Есть вещи, не поддающиеся осязанию и вместе с тем наделённые нисколько не меньшей значимостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68