– Ты опустился в нуле? Я думала, Ветры Перемен не пересекают нули.
– Ветры не пересекают, но просвет, в который прорвался Ветер, притягивает именно туда, пока не закроется. Иногда это происходит через несколько часов, иногда – дней. Поэтому всегда приземляешься в нуле, точно так, как сделали вы. Все дело в магнитных полях, но, думаю, тебе это трудно понять. Я ехал и ехал, пока не увидел какие-то огни, и тогда поехал прямо на них. Насколько мне известно, ни до, ни после меня никто не подъезжал к Масалурскому пограничному пункту (впрочем, как и к любому другому) на автомобиле. Те двое, что дежурили там, были напуганы не меньше меня. Естественно, я не знал акхарского, а они – английского, но они решили, что так мог явиться только самый могущественный колдун, поэтому они приняли меня более чем любезно, угостили вином и шоколадом и спешно отправили сообщение Главному Колдуну. Адепты знали, что днем раньше в колониях был Ветер Перемен, и подумали, что кто-то из внешних слоев был захвачен им, и они оказались правы. Карл был старый пруссак из некоего мира, насчет которого я никогда не был вполне уверен, я сносно говорил по-немецки, и вот так я и отправился в путь, чтобы стать великим и могущественным Волшебником страны Оз.
– Погоди! – вмешался Дорион. – Даже я знаю достаточно, чтобы понимать: возможность наткнуться на Ветер Перемен так высоко во внешних слоях не больше той, что всех нас унесут гигантские мотыльки.
– Еще меньше. Но я не совсем случайно «воткнулся» в него. По-видимому, Рой раскусил систему очень быстро. Самое важное, он знал о Ветрах Перемен больше, чем знали здесь. Здесь они запуганы, потому что это единственное случайное событие, над которым заклинания не властны. Я знаю, что некоторые из его группы и большая часть оборудования разбились при падении сюда, а остальное было бесполезно, так как не было соответствующих источников энергии, но он спас свой портативный компьютер, и он знал математику магии лучше, чем кто-либо. Он самостоятельно создал ее более простую, но во мши им более совершенную версию. Он искал меня, Дорион. Кто знает, сколько сетей он забросил, прежде чем достал меня? Сколько бедствий, исчезновений, капризов погоды он вызвал, прежде чем сообразил наконец как точно накрыть меня? Он надеялся, что здесь он теперь будет господином, а я – последним из его подданных. Однако получилось не совсем так, как ему хотелось бы, во-первых, потому, что трудно вести вихрь во внешнем слое и одновременно контролировать движение просвета здесь. Можно даже переместить просветы и оказаться в другом месте. Я сделал это нарочно с Сэм и с тобой, Чарли, а Клиттихорн – случайно – со мной. Главный Колдун был гораздо сильнее, и Рой не мог отнять у него даже то, что по праву принадлежало самому Рою. К тому же он и здесь не приобрел друзей.
– Похоже, с тех пор он кое-чему научился, – заметил Дорион.
– О да. Теперь он играет в социальные и политические игры лучше, чем когда-либо умел я. Пожалуй, главное в том, что он терпимее к человеческой глупости, и у него нет отвращения к акхарской системе. Ему просто на все наплевать, лишь бы самому удержаться на самом верху. Впрочем, про себя он ненавидит их, ненавидит всех, кто не провозглашает его богом, как ослы вроде Рутанибира. Акхарская система не может не отталкивать его: она неизбежно должна напоминать ему детство и страшный режим террора. В конце концов он сообразил, что выжил тогда потому, что играл по правилам этого режима, пока не удалось сбежать. Теперь он тоже играет – по правилам акхарцев. Есть только один человек, который дважды надул его. Он знает, что только я смог бы надуть его и в третий раз, и он прав. Но карты таковы, что я не уверен, что смогу сделать это, даже если бы сейчас все пошло гладко. Я только знаю, что должен попытаться.
– Вряд ли сейчас возможно развернутое наступление на всех одновременно, – с надеждой спросил Дорион. – Когда сообщение о здешних потерях разойдется повсюду, колонийцы, может быть, перестанут так стремиться в его войска.
– Ну, ты ошибаешься в Рогатом, – отозвался Булеан. – Ему плевать на восстание, никакой он не освободитель. Клиттихорн играет и в эту игру, потому что ему нужны люди, нужна преданность, а главное – преданность Принцессы Бурь. Теперь, когда он знает, что у Сэм будет ребенок, Рогач не будет ждать. Есть армия или нет – не важно, он просто убедит своих людей, что все готово. Рой умеет это делать, если страстно хочет чего-то. Он сметет с лица земли срединные земли и большинство магов второго ранга. Акхарцы не смогут удерживать колонии, если не будут владеть срединами.
– Но чего же он в действительности хочет? – спросила Чарли.
– Думаю, теперь я разобрался почти полностью в его работе и знаю больше обо всем этом, чем любая живая душа, кроме самого Роя. Видишь ли, Клиттихорн – древнее кхмерское божество еще до буддийской эпохи, одно из многих, но могущественное божество. Рой взял это имя, я уверен, совсем не в шутку – я уже говорил, что он вообще не способен шутить, – и не из-за ностальгии. Бессчетное множество колдунов погибло или было страшно изуродовано в стремлении к Первому Рангу. Лучшие были низвержены через преисподни к самому Центру Мироздания, где были раздавлены во вселенной, что уместилась бы, вероятно, в ведре для песка. Разрушение средин и высвобождение силы Ветров Перемен, силы, достаточной, чтобы изменить до неузнаваемости не только Акахлар, но и внешние слои, – это часть плана, заранее тщательно продуманного плана. В Рое всегда было что-то от восточного мистика. Он, похоже, очень переживал, что его собственные теории как будто устраняли всякую необходимость любых богов вообще. Вот он и хочет перекроить космос по собственной мерке. Думаю, он убежден, что нашел путь к Первому Рангу. Придя к выводу, что богов нет, он намерен сам стать богом. Когда-то давным-давно Рой рассказывал нам о древней культуре своего народа и о боге Клиттихорне. Насколько я помню, Клиттихорн – бог, чье могущество абсолютно безгранично, его нелегко ублажить, и жертвоприношение людей – часть его культа.
– Господи! – ужаснулась Чарли.
– И вот еще что. Кажется, красные кхмеры, во всяком случае, те, что пытали и убили его родителей у него на глазах, а его самого больше года держали как раба на плантации, были в основном молодые женщины, не старше двадцати лет. Он всегда терпеть не мог женщин, и мы подозревали, что эта враждебность не только внешняя. Если он не изменил своего отношения, в чем я сомневаюсь, необходимость скрывать это перед Принцессой Бурь должна сжирать его изнутри. В Принстоне большинство считало, что трагедия его детства сделала его закоренелым гомосексуалистом, но некоторые всерьез подумывали, что в один прекрасный день он может стать насильником, или убийцей молодых женщин, или чем-нибудь в этом роде. Это любопытная патология – смесь ненависти и страха. Ты понимаешь теперь, каково ему знать, что главная угроза для него – молодая женщина? Знаешь, пожалуй, именно страхом можно объяснить то, что вам обеим удается все время ускользнуть от него. Думаю, он пытается уверить себя, что он выше любых эмоций, но представь, что он достигнет Первого Ранга, Чарли. Не бог, а Рой Ломпонг, могущественнейший, как бог? Что тогда удержит его?
Глава 10
Воссоединение
С наружи шел дождь. Он шел почти половину всего времени и нисколько не беспокоил ее. Она вообще не воспринимала почти ничего, кроме того, чем непосредственно была занята. Вести хозяйство парней и так было непросто для нее. Правда, если бы ей понадобилась помощь, какая-нибудь из других жен прибежала бы к ней. Она старалась, чтобы ее жилище всегда было чисто, потому что ей хотелось доказать и себе, и другим, что она еще в силах хлопотать по дому. Убирать приходилось тщательно: здесь было так сыро, что плесень, казалось, подкарауливала в каждом углу. Зато не надо было заботиться об одежде и всем прочем.
У парней было по одному стандартному комплекту одежды на каждого. Их хранили в плотно закрытом сундуке и надевали только ради важных посетителей. Они надели их и в тот первый день, но теперь деревня была чем-то вроде нудистского поселения, и ее это устраивало.
Чтобы не досаждали насекомые, двери и окна закрывали сеткой, а раз в месяц натирали зельем сваи. Пол в хижинах был из местного дерева, твердого как камень, а стены – из стеблей растения, похожего на бамбук, крыша была покрыта травой поверх нержавеющей металлической ленты, так что дождь не проникал сквозь нее. Внутри вместо настоящих окон была устроена хитроумная система затянутых сеткой отверстий. Они пропускали воздух, и их было так много, что одной масляной лампы в центре хижины было достаточно, чтобы освещать ее.
Комната была только одна, но довольно просторная. Толстый столб поднимался из земли сквозь пол к центру крыши. По одной стене располагались самодельные двухъярусные кровати из того же дерева, что и пол. На них лежали тощие матрасы, переплетенные лозами. На ощупь было похоже, что матрасы сделаны из мягкого винила, но, что бы это ни было, они неплохо служили.
Был еще большой круглый стол из того же слегка покоробленного дерева с четырьмя такими же стульями и одним – явно прихваченным где-то. В большом сундуке хранились горшки, бутыли из тыквы, помятые кастрюли, сковородки, тарелки и другая утварь. В буфете полки были забиты фруктами, сушеным мясом, разными плотно закрытыми банками. Хранить что-нибудь в такой жаре было невозможно. Мужчины по очереди ходили на охоту или ловили рыбу. Женщины возились на огородах, собирали плоды в цитрусовой роще и ухаживали за мириксами. Эти птицы, похожие на кур, несли вкусные яйца.
Еду готовили на веранде, где дым от печки легко' рассеивался. Печка была сложена из камня и была довольно хитро устроена, но с помощью других женщин она научилась управляться с ней. Научилась она и узнавать на глаз приправы, масла, травы, специи; не зря ведь она занималась стряпней, когда жила с Бодэ. А сейчас она очень хотела научиться всему, чтобы вести свое маленькое хозяйство как можно лучше.
Она сама даже начала мастерить детскую кроватку – она умела плотничать, – но все никак не могла закончить, а просить парней ей не хотелось, потому что она гордилась тем, что по-прежнему делает ту же работу, что и остальные. И все-таки ее беременность стала представлять некоторое неудобство, и к этому невозможно было привыкнуть.
Сейчас она тяжело поднялась со стула, взяла чашку и пошла к двери, где стояли две амфоры с довольно хорошим вином – белым и красным. Ковантийцы ухитрялись производить вино в самых невозможных условиях. Они были похожи на американских индейцев, но она была уверена, что у них были общие предки с французами или итальянцами. Наверное, для ребенка алкоголь был вреден, но эти вина были совсем слабые.
Воду из колодцев набирали в большие тыквенные бутыли и приносили на головах к хижинам.
Она довольно хорошо научилась этому. Каждый день она слезала по приставной лестнице с веранды за продуктами и водой. Платформа на веревках из виноградной лозы служила ей, чтобы поднять запасы в хижину. Это была ее работа, ее обязанности. Впрочем, сейчас, когда парни четыре дня подряд были в море, делать было особенно нечего, и она скучала по ним.
Это была примитивная размеренная жизнь, но ей она нравилась, она и не хотела ничего другого. Это было все, чем она могла быть. Заклинание делало свое дело: она действовала и думала именно так, потому что не могла думать по-другому, не могла хотеть ничего другого.
Мужчины, которые раньше оставляли ее равнодушной, теперь возбуждали ее, и временами она чувствовала настоящее вожделение.
Конечно, сейчас парни старались не повредить ребенку, но все-таки они немного повеселились, и она освоила кое-что новенькое. Теперь она ждала того времени, когда после родов они смогут по-настоящему воссоединиться с ней, и ждала не без удовольствия.
До сих пор никто на самом деле не понимал ее, даже она сама. Магическое зеркало Итаналон тоже отражало больше всего ее смятение. Главное было не в том, что она, Принцесса Бурь, старалась избежать той ответственности, которую это взваливало на нее. Главное было то, что она всегда оставалась изгоем, и там, дома, и еще больше здесь. Никто не мог понять, что это такое, если не испытал на себе. И только теперь, когда она была такой же "нормальной", как остальные девушки, она сама начала понимать себя.
Пожалуй, она была даже более "нормальной", чем Чарли. Чарли никогда не нуждалась в муже, вообще не захотела бы связывать себя. Забавно, что Бодэ была гораздо ближе Чарли. Бодэ была талантлива, и она пробивала себе дорогу силой воли и своего ума, без всякой магической силы. Она полностью управляла своей жизнью и действительно не нуждалась ни в ком, даже в этом обществе, где господствовали мужчины. Бодэ и Чарли были родственные души. У обеих одинаково отсутствовало уважение к мужчинам, для них они не были ничем, кроме как сексуальными партнерами. Конечно, Бодэ не раз выходила замуж – для нее это было вроде хобби, – но она выбрасывала мужей, как только страсть остывала.
Но Бодэ и Чарли выбирали судьбу сами, а за нее решило зелье, и это помогло ей примириться с собой по-настоящему. Она больше не имела никаких видений Принцессы Бурь, чувствовала дождь и непогоду не больше, чем обыкновенные люди. Чем бы ни была сила, которой она обладала, она ушла вместе с ее старой жизнью, и это тоже дало ей чувство освобождения.
Присев к столу, она взяла истертую колоду карт. Карты здесь были не такие, как дома. Их было по пятнадцать в пяти мастях, но, убирая лишние, она могла составить колоду в пятьдесят две карты четырех мастей. Она перетасовала карты и разложила их на столе в хорошо знакомый рисунок "Клондайка", любимого пасьянса ее отца. Она знала множество пасьянсов еще с того времени, когда жила с Бодэ. Последнее время она почему-то относилась к ним слишком серьезно. Дело в том, что у нее появились странные перепады настроения, и, хотя ее уверяли, что в ее положении так и должно быть, она не могла с этим примириться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38