Давным-давно, когда я пытался
посещать юношескую студию бокса, тренер объяснял, что существует чистый
удар, когда противник содрогается всем телом и медленно опускается на пол
на том же месте, и грязный - когда противник отлетает назад, то есть удар
с толчком. Бывает вообще только толчок, когда противник отлетает, даже
может упасть, но тут же вскакивает, готовый продолжать бой.
Так вот молот иногда мог разнести в мельчайший щебень целую скалу, но в
другой раз едва-едва раскалывал придорожный валун. И хотя расколоть валун
тоже немало, но все же мне, жителю моего века, нужна зависимость - что от
чего, а не здешнее: "Все в руке господа".
Я еще тогда, в дороге, бросал и бросал во все встречные камни, деревья,
скалы, стараясь вычленить закономерности, а в Зорре ходил на задний двор,
где глухие стены, упражнялся там. Даже придирчивый Бернард, помню, начал
посматривать с уважением.
Сегодня, потерзавшись непонятными душевными муками - эх, нет здесь
психоаналитика! - выбрал время, когда там не упражняются, - не люблю
зевак, - вышел на задний двор и начал бросать молот в огромную наковальню.
Не сокрушит, понятно, зато отработаю дистанцию, с которой еще есть смысл
бросать, научусь сам ловить и бросать как можно скорее, не теряя
драгоценные секунды на широкий размах...
- Из тебя выйдет воин, Дик, - послышалось за спиной густое. - Настоящий
воин!
Бернард надвигался огромный, массивный, медведь в латах, а не человек.
Все-таки великаны, от которых ведет род, - непростые ребята.
- Почему воин? - спросил я. - Может быть, я вот прям жажду в
менестрельство! Всеми фибрами туда лезу.
Он отмахнулся.
- Да хоть жабрами. Я же вижу. Ты мечешь эту нечестивую штуку и...
чувствуешь удовольствие, будто служанку завалил на сено.
- Какое удовольствие? - ответил я замученно. - Я всего лишь хочу, чтобы
получалось, как я хочу.
Он кивнул с глубоким удовлетворением.
- А как, по-твоему, становятся мастерами? Вот так же: одно и то же, одно и
то же. С мечом, щитом, топором, конным, пешим, в доспехах и без. Одни
считают, что им хватит и первых уроков, пора и по бабам, а вот мы
упражняемся и упражняемся... А потом и бабы наши, и вообще все наше! До
горизонта и - дальше.
Острая печаль стиснула мое сердце. Молот прилетел, саданул меня рукоятью
по пальцам, разбив в кровь, и рухнул под ноги.
- Все мне не надо, - вырвалось из меня тихое, словно стон умирающего
зайца. - Мне совсем-совсем не все надо...
Бернард взглянул остро.
- Да? - рыкнул он. - А может, тебе надо больше, чем все?
Я поднял на него взгляд. Бернард смотрит серьезно, сочувствующе. Похоже,
эта закованная в доспехи каменная глыба что-то чувствует.
- Боюсь, - прошептал я, - что ты недалек...
- От истины, - сказал он подозрительно, - или вообще?
Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся
милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает
солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же
голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а двое совсем
маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.
Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов, где
все лязгает, звякает, грохочет, грюкает, земля вздрагивает под тяжелыми
шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.
Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с Бернардом. Бернард
почтительно преклонил колено. Я поколебался, совсем недавно разговаривали
с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести себя иначе.
Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась - похоже, понимает.
- Бернард, - сказала она певучим голосом, - я вижу, не оставляешь молодого
рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее... где сэру Ричарду
придется очень непросто?
Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:
- Ваше высочество! В сражениях смерть настигает всякого. Но для рыцаря
сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца - славная гибель,
мужская гибель. Ричард молод годами, но рука его крепка, а сердце закалено
в боях, как железо в горне кузнеца, а потом в кипящем масле. Неизвестно,
кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли... и вот он выучился биться и
по-рыцарски, и по-степняцки, копьем и мечом! Ему уже нет равных среди
наших воинов в бою на секирах, а на алебардах я готов выставить его против
любого из королевских воинов...
Шартреза рассмеялась:
- Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить
себя?
Бернард снова поклонился.
- Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много
вложил, что это почти что я!
Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной
захихикали придворные дамы.
- Спасибо, славный Бернард, - сказала она наконец тепло. - Спасибо.


Глава 2


Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за
покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть
костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет
увидеть ее по дороге на воскресную проповедь...
Прямо на площади меня перехватил мальчишка в наряде королевского
оруженосца.
- Сэр Ричард! - закричал он еще издали. - Сэр Ричард!
Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард - это я, а
что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с самим сэром Ричардом.
- Что случилось?
- Сэр Ричард, - повторил он громко и счастливо, - мой король послал меня
за вами, сэр Ричард!
- А что стряслось? - повторил я.
- Не знаю, сэр Ричард, - ответил он честно и добавил уже серьезнее: - Но
его высочество велели прибыть в его покои немедленно!
Я вздохнул, оглянулся на мрачное массивное здание, в котором, по слухам,
поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
- Ну что ж, пойдем...
- Можно мне пойти с вами рядом? - спросил он живо. И, не дожидаясь ответа,
спросил быстро: - Это и есть тот самый молот?..
- Да, - ответил я на ходу.
Он быстро-быстро шагал справа, торопился, забегал даже вперед, быстрые
глаза обшаривали молот, на хорошенькой румяной мордашке отразилось
сильнейшее разочарование.
- Он такой простой!
- Сила рыцаря не в перьях на шлеме, - сказал я. - Еще не знаешь?
Его чистые детские щеки залила густая краска.
- Простите меня, сэр Ричард, - сказал он голосом, полным раскаяния. - Но
об этом молоте рассказывают такое, что я представил его размером с
наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
- Они там, - сказал я, - внутри.
- О, - сказал он почтительно, глаза округлились. - Я о таком даже не
слышал...
Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел
сделать им повелительный жест, показывающий мне, что и он здесь
распоряжается... на пару с Беольдром, стражи заулыбались и распахнули
ворота. Три дня тому или четыре - не помню, они с огромным удовольствием
выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего
короля на колени... И еще помнили мою роль.
В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из
пурпурного плаща, и лишь потом вычленил из этого великолепия бледное худое
лицо короля. Седые волосы падают на глаза, опускаются пышными прядями на
плечи, а седые усы и борода полностью скрывают не только нижнюю часть
лица, но и всю грудь.
За спинкой кресла и чуть справа монах - я узнал отца Гарпага, - а перед
троном высится сверкающая серебром статуя из металла. Шарлегайл говорил
слабым прерывающимся голосом, статуя почтительно слушала. На широкой
перевязи длинный рыцарский меч с позолоченной рукоятью, уже по нему я
узнал бы сэра Ланселота. Меч Ланселота и его серебряные доспехи известны
всему Зорру.
Ланселот не обернулся, хотя явно ощутил открывшуюся за его спиной дверь.
Шарлегайл сделал слабый жест высохшей дланью:
- Сэр Ричард... подойди поближе.
Я приблизился, надо бы опуститься на одно колено и ждать, пока король
изволит позволить встать, но Ланселот уже стоит, да и король у нас -
настоящий король, ему дешевые церемонии по фигу, я лишь поклонился и
уставился на него в ожидании.
Ланселот нахмурился, что-то проворчал, а Гарпаг суетливо перекрестился.
Оба чувствительны к нарушению этикета. Шарлегайл сказал слабым
прерывающимся голосом:
- Еще ближе... оба...
Шагнув вперед, мы остановились перед королем. Я с глубоким сочувствием
смотрел в его изможденное лицо, подумал внезапно, что король не так уж и
стар, это жизнь, как говорят, состарила преждевременно.
- Сэр Ланселот, - проговорил Шарлегайл. Он остановился, перевел дыхание,
сказал снова: - Сэр Ланселот... На тебя возлагаю великую задачу. Надлежит
тебе отправиться в королевство Алемандрию. К славному и почтенному королю
Конраду. Поздравь его с великой победой над собой, что есть самая великая
из побед, кою может одержать человече. Поговори, очаруй, ты это умеешь.
Покажи свою удаль на турнире, в поединках, на скачке, в метании молота...
Это первое. Второе - хорошо бы склонить его оказать нам помощь людьми. У
него целая армия томится без дела!..
Ланселот с достоинством поклонился.
- Все сделаю, ваше высочество.
- Отправляйся немедленно, - велел король. - Сегодня отдохни, а завтра с
утра в путь. Да, еще... тебя будет сопровождать отряд рыцарей, как и
надлежит послу. Сам отберешь, кого считаешь достойным такой чести. Но
одного я тебе сам посоветую.
Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
- Слушаю, ваше высочество.
- Обязательно возьми с собой Ричарда, - сказал король. - Ричарда Длинные
Руки.
Я поклонился, лучше молчать и кланяться, Ланселот тоже поклонился, но я
видел в его серых глазах недоумение.
- Ваше высочество... я понимаю, вы только что посвятили его в рыцари... и
все еще помните... это... этого человека. Но не будет ли Конрад оскорблен?
Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет земель, крестьян...
Еще вчера он был простолюдином... Такой человек в посольстве вызовет
ненужные вопросы. А то и подозрения.
Гарпаг выступил из-за трона, встал рядом, его худое лицо было неподвижно,
но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
- Хуже того, - сказал он внятно. - Хуже того...
Шарлегайл попросил слабым голосом:
- Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
- Хуже того, - повторил Гарпаг, - это вызовет насмешки.
Король покачал головой:
- Конрад - воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард уже успел
показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое...
Он вздохнул, покосился на священника. Гарпаг нахмурился, что-то зашептал
ему на ухо. Король отмахнулся.
- Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать туда
Ричарда. Почему? Да потому, что церковь ему не доверяет. Не осудила, но и
не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его сжечь: быстром
или медленном... Однако что плохо для нас, может быть хорошо для Конрада.
Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах и с армией Тьмы. А
Ричард как раз тот, у кого на поясе боевой молот язычников. У него на шее
амулет, который носили идолопоклонники... Королю Конраду такой человек
ближе и понятнее! Пусть он думает, что мы все такие, как сэр Ричард... ну,
пусть не все, но в наших рядах рыцарства есть такие, что вольно трактуют
Священное Писание, пропускают службы в церкви, общаются с нечистыми
созданиями леса, как то эльфы и гномы...
Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с
ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но, похоже,
фляга оказалась пуста. Или в ней не вода. Ланселот тоже хмурился, с каждым
словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
- Ваше высочество, - сказал он почтительно, когда король умолк. - А не
слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?..
Стараясь показать королю Конраду, что мы все такие... запятнанные, не
нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
Король вздохнул:
- Это... политика. Нельзя перейти болото, не испачкав ноги. Кто боится
испачкаться - остается на том берегу. Мы же перейдем, там очистимся...
молитвами, епитимьей. Принесем жертвы, в смысле, воскурим ладан и
пожертвуем на церковь что-то из найденного и... пойдем дальше. Идите, мои
друзья. Я сказал!
Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от
ворот замка сразу пошли в разные стороны. Я, понятно, в полной готовности
отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде бы само собой,
но зачем-то и ночью. Что за дурь - никогда она не выйдет гулять ночью,
здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда однажды на
втором этаже на фоне занавески мелькнул женский силуэт, из меня от
ликования брызнули золотыми фонтанами бенгальские искры, и я сидел там,
затаившись в тени, до утра...
Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о посольстве к жестокому королю, смотрел
на окна, на ворота, что вдруг заскрипели, словно повинуясь давлению моего
тяжелого взгляда, и медленно стали распахиваться. По двору к воротам ехала
на гнедой лошадке женщина в голубом платье, впереди шел слуга и вел коня
на коротком поводе.
Сердце мое всхлипнуло и застыло, а потом, убедившись, что не глюки,
застучало часто и взахлеб. На леди Лавинии обычный головной убор женщины
знатного происхождения: очень высокий шпиль, похожий на верх Спасской
башни, с кончика на спину падает нечто длинное и полупрозрачное голубого
цвета. Шелковый платок укрывает голову так, что оставляет на виду только
лицо, даже шея укутана. С плеч ниспадает легкий плащ, он положен по рангу
знатным особам, но абсолютно нелеп в этот теплый солнечный день.
Гнедая лошадка, невысокая, как пони, но очень грациозная, словно выточена
из дерева и покрыта лаком, гордясь такой всадницей, помахивала гривой,
нервно переступала с ноги на ногу, косила на всех огненным глазом:
оценили, какое сокровище она везет? На этот раз леди Лавиния сменила
запыленный дорожный костюм из грубого полотна на нечто легкое, но тоже
непривычно простое, без дурацких рюшек и финтифлюшек, все-таки дают себя
знать прирожденный вкус и такт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10