– Спасибо тебе за сына, – прошептал он, прежде чем лечь рядом. Все четверо мирно уснули, связанные пережитыми тяготами и совместной радостью. Разбудил их крик малыша, и все разделили счастье первого кормления и восторга блажен-1 ю щурившегося младенца. В эти ранние предрассветные часы не существовало неравенства между лордом и вассалом или отцом и другом. Их союз благословила новая жизнь невинного существа. Трое улыбавшихся друг другу взрослых стали одним целым.
Они еще немного поспали, а когда проснулись, на небе уже вовсю сияло солнце. Ранулф помог Маларду выбраться из хижины и облегчиться, после чего, оставив ребенка на попечение рыцаря, вынес жену на воздух.
Прежде чем войти обратно, Ранулф немного посидел под деревом с женой на коленях, нежно целуя пухлые губы.
– Насколько я понимаю, ты доволен сыном? – поддразнила она.
– Да, он самый красивый младенец на свете. Уверен, что лучше не бывает, – серьезно заверил ее Ранулф.
– Не считаешь, как большинство отцов, что он слишком красный и уродливый?
– И вовсе он не красный. Такой же смуглый и темноволосый, как я. Видела, как волосики завиваются на затылке? И у него будут зеленые глаза, как у матери. Он уже выказывает силу, подобающую рыцарю, и наверняка будет настоящим великаном.
– Это верно, недаром я думала, что он разорвет меня, когда пробивался наружу.
– Ничего подобного, ты ошибаешься. Он сам сделал всю работу, когда рвался в этот мир.
– Ранулф! – рассмеялась она и увидела его ответную улыбку. – На этот раз ты не выглядишь таким самоуверенным!
Ранулф прижал ее к себе:
– Я скажу, чего боюсь. Не знал, что роды – это так трудно. Ты такая маленькая, а мой сын – очень большой.
– Я уже почти забыла о боли, так что не беспокойся обо мне. Достаточно того, что я тебе угодила.
Он прислонился к дереву.
– Да, Монтгомери – само совершенство, и я…
– Монтгомери?! Ты уже дал ему имя, даже не посоветовавшись со мной? Что, если бы я выбрала другое?
Ранулф пожал плечами:
– Я бы все равно не передумал. Моего сына зовут Монтгомери де Уорбрук, четвертый граф Мальвуазен. Это имя моего деда, и он снова оживет в моем сыне. Скоро мы вернемся на остров и окрестим малыша. Дейкр будет крестным отцом, а вторым крестным назначим Маларда.
– Малард? Разве не следовало бы попросить твоего брата Джеффри?
– Нет, Джеффри нужна девочка, чтобы лелеять и баловать. Мой человек заслужил такую честь.
– Верно. А в крестные матери возьмем Беренгарию, если это не нарушает твоих тщеславных планов.
Он пропустил мимо ушей ее ехидную реплику, задумчиво глядя вдаль.
– Жаль, что матушка его не увидит. Она так мечтала о доме, полном детей!
Лайонин безуспешно пыталась найти слова сочувствия:
– Уверена, что она была счастлива подарить миру такого красивого мальчишку, как ты!
– В этом она была полностью с тобой согласна, – расплылся в улыбке Ранулф. – Может, даже хорошо, что она так и не увидела, каким никчемным вырос Джеффри.
– Ты чересчур низкого мнения о брате. Я нахожу его красивым и добрым.
– Сегодня я не поддамся на твои издевки, потому что слишком рад рождению сына.
– Молюсь, чтобы он, оказавшись похожим на тебя, не унаследовал твоего тщеславия и высокомерия.
Он поцеловал ее в шею:
– Он будет милым ребенком и счастьем своей матери. Я сегодня уже говорил, что люблю тебя? И с каждым днем все больше.
– Нет, но я жадно впитываю твои слова. Он резко вскинул голову.
– Ты мое проклятие. Месяцами оставляешь меня одного, и я не могу найти женщину по вкусу, а когда снова вижу тебя, размерами ты соперничаешь с моим конем, и вот теперь приходится ждать, пока ты оправишься после рождения сына. Думаю, что буду воздерживаться даже от поцелуев, пока ты окончательно не встанешь на ноги.
– Ты очень заботливый муж, – прошептала она, проводя губами по его шее.
– Лайонин! Немедленно прекрати! Лучше скажи, какой подарок ты желаешь получить за сына? Если хочешь, я добуду тебе корону из звезд.
– Ах, мой галантный рыцарь, ты так великодушен! Но пусть звезды остаются на местах, чтобы и остальные могли ими любоваться. Больше всего я мечтаю о возвращении в Мальвуазен, к людям, которых знаю и люблю. И еще я желаю здоровья сыну.
– Но, может, какую-нибудь безделушку? Драгоценность? Лайонин немного подумала.
– Мне бы хотелось вернуть львиный пояс.
Ранулф широко улыбнулся и, порывшись в висевшем на талии кошеле, вынул золотой пояс. Глаза Лайонин восторженно сверкнули.
– Любое твое желание – закон для меня. Лайонин, радостно вскрикнув, прижала пояс к груди.
– Ты и не знаешь, как я страдала из-за его потери! Но у меня отобрали все остальное, и мне нечем было подкупить мальчишку. Из всех вещей я ничего не любила так, как этот пояс.
Ранулф продолжал улыбаться.
– А как насчет меня, Львица? Разве я не отношусь к твоим владениям и на меня не распространяется часть твоей любви?
– Но я не владею тобой, Ранулф. Ты никому не можешь принадлежать.
Лицо его было серьезным.
– Боюсь, ты ошибаешься, маленькая Львица. Если кто-то когда-то и владел мужчиной, так это ты.
Их взгляды скрестились в глубочайшем понимании и бескрайней любви, перехлестнувшей границы повседневного существования или наслаждений плоти. В этот миг соприкоснулись их души.
Крик ребенка вернул их к действительности.
– Монтгомери зовет маму, – вздохнула она. Ранулф легко поднялся с женой на руках:
– Тогда мы принесем ему все, что он желает. Сыну Черного Льва достаточно попросить, и он получит весь мир.
– Вижу, что отныне на мне лежит тяжкое бремя, ибо малыш, несомненно, вырастет твоей точной копией.
– Да, и Львица будет обожать нас обоих.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
На этот раз, когда Лайонин кормила сына, Малард деликатно отвернулся.
– Прекрасный малыш, верно? – хвастался Ранулф.
– Да, милорд. В его возрасте я не видел малыша сильнее! И какие густые волосики!
– Что скажешь, если мы предложим тебе стать крестным Монтгомери?
Малард долго молчал.
– Это большая честь, – тихо выдавил он наконец, – и не думаю, что я ее достоин.
Лайонин прикрыла грудь и прижала к себе спящего малыша, играя с локоном черных волос, которые уже начинали виться.
– Думаю, ты более чем достоин, поскольку помогал привести его в мир. Немногие крестные отцы могут этим похвастаться.
Смуглый рыцарь улыбнулся:
– Можете быть уверены, я стану любить мальчика, как собственного сына.
– По-моему, ты уже его любишь, – начал Ранулф, но тут же замолчал и прислушался. – Кто-то едет, – прошептал он, выхватывая меч.
Малард с трудом поднялся, цепляясь за острые камни стены, и загородил собой Лайонин и младенца.
Ранулф встал на пороге и вопросительно оглянулся на рыцаря.
– Пока во мне останется хотя бы капля жизни… – мрачно заверил тот.
Лайонин не двигалась с места, прижав к груди Монтгомери. Она заметила, что рана Маларда вновь открылась. Но он крепко стоял на ногах, не обращая внимания на боль и лившуюся на землю кровь, верный своему долгу, готовый защитить госпожу и нового лорда Уорбрука.
– Да здравствует «черная стража»! – раздался крик Ранулфа откуда-то сверху, из укромного места, где он готовился к нападению. Он спрыгнул вниз и помчался приветствовать своих людей.
Малард почти свалился на пол и вытянул ногу. Только сейчас его лицо исказилось гримасой боли.
– Будь я один, – застенчиво улыбнулся он, – наверняка завыл бы на луну. Хорошо, что вы рядом.
Она с состраданием смотрела на него, понимая, как плохо приходится бедняге. Снаружи доносился дружный смех рыцарей. До чего же изменился Ранулф за последний год!
Малард, казалось, понял, о чем она думает, и потому они тоже обменялись улыбками.
– У нас гость! – объявил Ранулф. – Желанный и долгожданный гость, и я едва смог с ним справиться. Он могучий воин. Его сила уже пугает меня.
Стражи молча переглянулись, не понимая, о ком идет речь.
– Малард! – позвал Корбет. – Надеюсь, ты устал притворяться и готов вернуться к работе? Миледи, я не видел вас с тех пор, как…
Он замолчал при виде ребенка. Сэнневилл удивился. Что может заткнуть рот такому болтуну? Но тоже увидел черноволосого младенца, спавшего на руках матери, и онемел от изумления.
Постепенно в хижину набились все «черные стражи». Каждый при виде долгожданного гостя падал на колено и почтительно склонял голову. Момент был самый торжественный: люди Ранулфа целовали маленькую ручку и клялись в верности наследнику лорда. Лайонин не скрывала слез. Она заметила также, что подбородок Ранулфа заметно подрагивал.
– Да здравствует сын графа Мальвуазена! – дружно кричали они, так что дрожали камни. Шум Монтгомери не понравился, и он издал такой крик, что легко перекрыл мужские вопли.
Ранулф гордо улыбнулся сыну:
– Боюсь, рыцари мои, вы не слишком нравитесь моему сыну.
– Ну… почти год ушел на то, чтобы он появился на свет, если считать со дня вашей свадьбы, – обрел голос Корбет. – Так что кое-кто из нас выиграл пари и немного разбогател.
Ранулф недоуменно нахмурился, но тут же, что-то сообразив, рассмеялся:
– Полагаю, это затея Дейкра. Буду рад, когда ему придется платить! А если пойдет на попятный, с радостью помогу вам содрать с него долг!
Лайонин отвела взгляд, делая вид, что ничего не поняла, но втайне поклялась в один прекрасный день отплатить лорду Дейкру за его наглую самонадеянность.
Ранулф выступил вперед, осторожно взял у нее сына и вынес из хижины. Рыцари последовали за ним. Она подошла к окну и увидела, как отец развернул ребенка и с гордостью показал его окружающим, не переставая хвастаться его силой и здоровьем. Нетрудно было увидеть, с какой нежностью отец обращается с сыном.
Вскоре мужчины разожгли огонь, и Гилберт с Герном отправились в ближайшую деревню за едой и чистым полотном для ребенка. Лайонин в жизни не радовалась ни одному купанию так, как этому, в полуразрушенной ирландской лачуге. Впервые она осторожно вымыла новорожденного, восхищаясь его красотой и глазами, которые, как и предсказал Ранулф, с каждым часом становились все зеленее.
Они провели здесь два дня, в основном чтобы дать отдых ноге Маларда. И поскольку рыцарь отказался ехать в телеге, мужчины умудрились подвесить его ногу к седлу, так чтобы она не сгибалась во время поездки.
Они путешествовали медленно, часто отдыхали, и Ранулф старался выполнять все желания Лайонин, всегда готовый предложить ей помощь. Она так и не спросила, что случилось с сэром Мореллом, Амисией или хотя бы с леди Маргарет, но несколько раз видела, как Хьюго и Ранулф о чем-то беседуют, и инстинктивно чувствовала, что отныне им не грозит никакое предательство.
В Уотерфорде они сели на корабль, плывущий в Англию. Неизвестно, по какой причине: то ли потому, что голова ее кружилась от счастья, то ли оттого, что в животе больше не было ребенка, – но морская болезнь ни разу ее не побеспокоила. Она часами простаивала у поручня, наслаждаясь соленым запахом моря и теплым ветерком.
Им предстояло еще долгих пять дней пути до Мальвуазена, и никогда еще она с таким нетерпением не ждала возвращения в родной дом. Даже плавание на пароме, казалось, заняло целый день. К тому времени, когда они увидели серые башни замка, Монтгомери исполнилось семнадцать дней, и он уже начал набирать вес. Он почти все время спал, часто лежа на сильной руке отца, безразличный к окружавшим его людям и событиям.
Когда они показались у ворот замка, пропели трубы, и обитатели замка и деревенские жители бросились приветствовать хозяев. Весть о появлении ребенка быстро распространилась по острову, и люди столпились, чтобы увидеть младенца, и громко, радостно вопили при виде темноволосой головки.
– Ранулф! – воскликнула Лайонин, коснувшись его руки, и показала вперед, на группу всадников, выехавших из ворот замка. Он кивнул. Она пришпорила коня, не обращая внимания на стражей, которые последовали за ней. Подъехав ближе, она спешилась и с широко раскинутыми руками бросилась к всадникам. Леди Мелита обняла дочь, и обе заплакали радостными слезами.
– Ты здорова, дочь моя? – спросила она. – Тебе не причинили зла?
– Нет, я здорова и очень счастлива снова вернуться домой. Отец тоже здесь?
Мелита отступила, и Лайонин обняла отца, который незаметно вытер слезу.
– Ты хорошо выглядишь, дочка. И очень походишь на львицу, в честь которой тебя назвали.
Лайонин с сияющей улыбкой смотрела на родителей.
– И она произвела на свет львенка, вашего внука. Зеленоглазого, черноволосого, с железными легкими, – объявил Ранулф, соскользнув на землю и даже не потревожив ребенка, которого бережно держал.
Мелита взяла спящего младенца и коснулась его личика. Вместе они прошли через западный барбакан и оказались во внутреннем дворе, где собрались слуги из замка, ожидавшие своей очереди взглянуть на дитя. Когда они оказались в Блэк-Холле, первым, кого увидела Лайонин, был Брент. Мальчик сидел один на мягком сиденье-подоконнике, очевидно, растерявшись от такого шума и не понимая, что с ним теперь будет. Ранулф и Лайонин отсутствовали больше четырех месяцев, а для шестилетнего ребенка это большой срок. Теперь они казались ему почти чужими.
Лайонин уселась рядом с ним, пока остальные передавали Монтгомери с рук на руки.
– Брент, как я рада снова видеть тебя!
– И я вас, миледи, – пробормотал он, теребя плащ.
– Хочешь, расскажу, как меня спас лорд Ранулф? Как он лез в мое окно по веревке, как рубил дрова?!
Глаза Брента загорелись.
– Черный Лев рубил дрова? Я вам не верю!
Рассказывая невероятную историю, она видела, как он постепенно успокаивается, очевидно, понимая, что отныне все будет хорошо.
К ним подошел Ранулф, неся на руках Монтгомери:
– Хочешь посмотреть на моего сына, Брент?
– Я… да, – нерешительно буркнул он.
Ранулф встал на колени перед мальчиком и, пока тот изучал новорожденного, следил за Брентом.
– Конечно, он мал и беспомощен.
Услышав такое заявление, Ранулф вскинул брови:
– Придется настоящим мужчинам, таким как ты, я и, конечно, «черные стражи», долго школить его, пока он не станет рыцарем. Как по-твоему, ты сможешь его многому научить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39