На все это нужно время.
– Ну и что? Я же никуда не денусь.
– Это, пожалуй, верно. И конечно же, если я соглашусь, то ты не будешь упоминать моего имени на Земле, не так ли?
– Я не стукач. Это одна из причин, почему я здесь.
Латон откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Квинна.
– Очень хорошо. А теперь позволь мне сделать тебе предложение. Бросай свой Абердейл и присоединяйся ко мне. У меня всегда найдется чем заняться человеку с такими нервами, как у тебя.
Квинн обвел глазами круглую просторную комнату.
– Как давно ты уже здесь?
– В этом регионе – около тридцати пяти лет.
– Я что-то вроде этого и предполагал: ты не мог высадиться после того, как здесь начали появляться колонисты, особенно, если ты настолько известен, как рассказываешь. Тридцать пять лет прожить в дереве, в комнате, в которой нет даже окон, это, скажу я тебе, не для меня. К тому же, я ведь не эденист, у меня нет этих родственных генов, чтобы управлять биотехами.
– Это можно исправить, ты можешь воспользоваться нейронным симбиотическим процессором, как тот же Пауэл Манани. Более трети моих товарищей адамисты, остальные мои дети. Ты вполне для нас подходишь. Как видишь, я могу дать тебе самое большее, что ты можешь захотеть.
– Я хочу Баннет. А она находится в трехстах световых годах отсюда. Вот ее-то у тебя нет.
– Ты меня не понял, Квинн Декстер, я хочу сказать, что я могу тебе дать то, что ты действительно хочешь. То, что все мы хотим.
– Да? И что же это такое?
– Своего рода бессмертие.
– Бред. Даже я знаю, что такое не пройдет. Самое большее, что сумел получить Салдана, – это пара столетий. И это при его деньгах и исследовательских командах.
– Это потому, что они идут неправильным путем. Они хотят решить это по-адамистски.
Квинну очень не нравилось, что его втянули в этот разговор. Он совершенно этого не хотел, он рассчитывал, что сделает свое предложение по поводу порабощения Абердейла, а местный шеф сразу же увидит в этом глубокий смысл. А теперь он должен задумываться над сомнительной идеей о вечной жизни, да еще и искать предлог, почему ему этого не хочется. Это было глупо, но его уже втянули в этот разговор. Однако, Латон, скорее всего, и не может предложить того, о чем говорит. Если только это не какая-нибудь высокотехнологичная операция, и он использует девочек для биологических экспериментов. Брат Божий, а этот Латон не так-то прост!
– А каков же тогда твой путь?
– Комбинация родственности и параллельного мыслительного процесса. Ты знаешь, что эденисты, когда умирают, передают свою память нейронным клеткам своего обиталища?
– Да, я об этом слышал.
– Это тоже своего рода бессмертие, но меня оно не совсем удовлетворяет. Через несколько столетий личность начинает ослабевать. Желание жить, если хочешь, пропадает. Это можно понять, в самом деле, в этом случае нет человеческой активности, которая зажигает жизненную искорку и подгоняет нас вперед, остается только наблюдать, жить ради того, чтобы наблюдать за достижениями потомков. Такое не вдохновляет. Поэтому я начал рассматривать возможность перемещения своей памяти в свежее тело. Но тут же передо мной встали несколько проблем, которые не позволяли прямую передачу. Для начала тебе нужен пустой мозг, способный вместить память взрослого человека. Мозг младенца пуст, но его объема для того, чтобы вместить память взрослого человека, которая накапливалась в течение полутора столетий, явно недостаточно. Тогда я решил проверить, нельзя ли усовершенствовать нейронную структуру. Эта область была мало исследована. Размер мозга был увеличен, чтобы вместить память, набранную за полтора столетия, и таким образом коэффициент умственного развития подскочил на несколько пунктов, но саму структуру генетики это не затрагивало. Я начал изучать проблему параллельного мышления, как это сделано в эденистских обиталищах. Они могут одновременно вести миллион разговоров и при этом регулировать свое окружение, действуя наподобие администратора, – и все это имея одно сознание. А вот мы, бедные смертные человечки, можем думать или делать только одну вещь за раз. Я начал рассматривать, как мне изменить нейронную сеть, чтобы она могла выполнять несколько операций одновременно. Здесь лежал ключ к решению проблемы. И тут я сообразил, что если не будет лимита количеству отдельных одновременных операций, то я могу создать многочисленные независимые звенья, связанные между собой родственным геном и использующие одну общую личность. В таком случае, если кто-то и умирает, то личность остается, сознание остается нетронутым, а на месте умершего вырастает новое звено.
– Звено? – медленно проговорил Квинн. – Ты хочешь сказать – новый человек?
– Я хочу сказать – новое тело с видоизмененным мозгом, связанное со множеством клонированных копий родственным геном. Вот на этот проект я и направил свои усилия, находясь здесь в изгнании. К этому могу только добавить, что я добился в этом определенного успеха, несмотря на трудности, вызванные изоляцией. Мы разработали мозг, обладающий параллельным мышлением, и сейчас мои коллеги проводят соответствующие изменения в ДНК моего зародыша. После этого мои клонированные копии будут выращены во внешней утробе. Наши мысли объединятся, как только они начнут думать, они будут чувствовать то же, что и я, видеть то же, что и я. Моя личность будет жить в каждом из них в равной степени, там будет гомогенизированное присутствие. В конце концов, эти первоначальные тела износятся и превратятся в ничто, но я останусь. Смерть для меня останется в прошлом. Смерть умрет. Я собираюсь рассеяться по этому миру и буду это делать до тех пор, пока все его ресурсы не будут принадлежать мне, его промышленность, его население, все. И тогда начнет образовываться новая форма человеческого общества, такое, которое не будет руководствоваться слепым, всеподавляющим чувством биологического размножения. Мы будем более организованными, более осмотрительными. В конце концов, я задумываюсь о том, чтобы и себе вживить биотех-подселения. Тогда я буду не только во всех человеческих телах, но и в звездных кораблях и обиталищах. Жизнь без временных границ и физической ограниченности. Я разрушу все преграды, Квинн, разве не стоит жить ради такой цели? И сейчас я то же самое предлагаю тебе. Деревенские девушки поставят нам достаточно яичников, чтобы клонировать всех нас. Модифицировать твою ДНК не составит труда, а каждый твой клонированный двойник будет размножаться сам. Ты сможешь спокойно разделаться с этой Баннет, десять тебя, двадцать, целая армия, состоящая из твоих зеркальных отображений, обрушится на ее аркологию для мести. Разве это не притягивает, Квинн? Разве это не красивее, чем красться по ночам по джунглям и потрошить людей ради каких-то нескольких тысяч фьюзеодолларов?
Для того, чтобы сохранить на лице безразличное выражение, Квинну потребовалась вся его сила воли. Сейчас он так жалел, что пришел сюда, так жалел, что раскусил ту пустельгу. Брат Божий, как он об этом жалел. Да, по сравнению с этим чокнутым Баннет ничто, она просто настоящая святая. И в то же время все это дерьмо, которое Латон выплеснул ему прямо в лицо, обладало убийственной логикой, затягивало его, как танец черной вдовы. Пообещать ему бессмертие было таким же трюком, как тот, что он использовал с иветами, но это было сделано с такой потрясающей дьявольской ловкостью, его повязывали кровью заговора, чтобы быть уверенным, что для него не будет дороги назад. Он понимал, что Латон никогда не допустит, чтобы он добрался до космопорта в Даррингеме, не позволит ему сесть на орбитальный корабль. Только не теперь, когда он столько знает. Единственная возможность выйти из этого дерева, даже из этой комнаты, со своими собственными мозгами появлялась только после принятия предложения Латона. И это будет самым вынужденным соглашением, которое он когда-либо принимал в жизни.
– А для того, чтобы распылить мой мозг, мне потребуется отказаться от моей веры?
Латон одарил его сочувствующей улыбкой.
– Твоя вера от этого только станет еще сильней, она обезопасит себя от исчезновения в твоих многочисленных звеньях, которые пронесут ее сквозь столетия. Ты даже сможешь выйти из подполья для пропаганды своей веры. Какая разница, если один или два твоих звена будут посажены в тюрьму или казнены? Ты ведь, как был так и останешься.
– А как насчет секса, я пока еще им пользуюсь, мне надо будет отказаться от него?
– Ни в коем случае, все также и останется с одной небольшой разницей: в этом случае каждый твой ген будет доминантным, то есть каждый ребенок, которого ты зачнешь, будет очередным твоим звеном.
– И как долго ты еще собираешься работать над этими мозгами с параллельным мыслительным процессом? Ты уже сумел вырастить хоть один, чтобы убедиться, что идея работает?
– Мы уже прогнали цифровой стимулятор через матрицу биологического процессора. Анализирующая программа доказала его работоспособность. Это стандартная техника; эденистские генетики используют ее для конструирования космоястребов. И это ведь работает, не так ли?
– Известное дело. В общем, смотри, меня это заинтересовало. С этим трудно не согласиться. Брат Божий! Жить вечно, да кто же этого не захочет? Я скажу тебе вот что: я не буду пытаться вернуться на Землю до тех пор, пока твои клонированные цыплята не вылупятся из утроб. Если они окажутся такими хорошими, как ты мне их описал, то я как из пушки прилечу к тебе. Ну, а если нет, то мы вернемся к моему предложению. Черт побери, я вовсе не возражаю потерпеть еще несколько лет ради такого случая.
– Похвальная предусмотрительность, – усмехнулся Латон.
– А пока было бы неплохой идеей подкинуть вирус в коммуникационный блок надзирателя Манани. Это в наших обоюдных интересах. Что бы ни произошло, никто из нас не хочет, чтобы поселенцы запросили помощь в столице. Можешь ты одолжить мне жучка, зараженного каким-нибудь процессорным вирусом? Если я просто разобью ему этот блок, то он сразу подумает на меня.
Вошла Аннам, неся поднос с заказанным Квинном бифштексом и поллитровым стаканом молока. Она поставила его на колени Квинну и боязливо взглянула на Латона.
– Нет, моя дорогая, – сказал Латон. – Это определенно не святой Георгий, который пришел похитить тебя из моей огнедышащей пасти.
Девочка засопела, и щеки ее налились краской. Квинн с полным ртом бифштекса оскалился волчьей улыбкой, окинув взглядом округлые формы девушки.
– Думаю, мы остановимся на нашей договоренности, – сказал Латон, – и мне можно теперь отлучиться. Я попрошу одного из моих людей подготовить до твоего ухода жучок с вирусом.
Квинн отхлебнул молока и вытер губы тыльной стороной ладони.
– Отлично! – кивнул он головой.

С церковью в Абердейле было определенно что-то неладно. Всего лишь половина всех лавок была собрана и установлена, хотя Хорст Эльвс время от времени и возился с оструганными досками, которые иветы подготовили для оставшихся скамеек. Он не был уверен, что те три лавки, которые он уже собрал во время приступов угрызения совести, выдержат вес более, чем четырех человек. Но крыша не текла, вокруг были знакомые богослужебные книги и церковное облачение, атрибуты для службы, у него была большая коллекция дисков с благочестивой музыкой, которую аудиоплейерный блок транслировал так, что она была слышна вокруг всего здания. Несмотря на неудачное начало, это все же была какая-то надежда. Позже церковь стала его убежищем. Освященная земля или нет, а Хорст не настолько глуп, чтобы считать это какой-то защитой, но иветы никогда здесь не появлялись.
Но что-то появлялось.
Хорст стоял перед скамейкой, которая служила алтарем, волосы на его руках встали дыбом, как будто он стоял в мощном статическом потоке. Он чувствовал чье-то присутствие в церкви, кого-то бесплотного и в то же время обладающего почти животной силой. Он чувствовал возраст этой силы, который был выше его понимания. В первый раз, когда Хорст увидел гигантика, он почти час смотрел на него в изумлении, живое создание, которое было уже старым, когда на Землю только еще пришла Церковь. Но даже гигантик не шел ни в какое сравнение, это дерево казалось саженцем. Возраст, настоящий возраст, был пугающим.
Хорст не верил в духов. Кроме того, это присутствие было слишком реально для духа. Оно лишало церковь силы, поглощало те крохи святости, которые хоть когда-то существовали.
– Кто ты? – прошептал он легкому бризу.
На улице наступала ночь, силуэты колеблющихся верхушек деревьев на фоне золотисто-розового неба казались траурно-черными. Люди возвращались с полей, вспотевшие и уставшие, но с улыбками на лицах. По всей деревне разносились голоса. Абердейл казался таким мирным; ни о чем большем он и не мечтал, покидая Землю.
– Кто ты? – спросил Хорст. – Это церковь, дом Божий. Я не допущу здесь святотатства. Только истинно раскаявшиеся желанны тут.
На какой-то головокружительный момент его мысли неслись сквозь пустое пространство. Скорость казалась ужасной. Он в шоке закричал, вокруг него ничего не было, ни тел, ни звезд. Вокруг него было так, как он представлял себе нуль-пространство, которое существует за бортом звездного корабля во время прыжка.
Внезапно он снова очутился в церкви. Небольшая ярко-красная звездочка горела в паре метров от него.
На какое-то время он уставился на нее, потом начал хихикать:
– Ты мерцай, мерцай звезда, расскажи, зачем пришла.
Звездочка исчезла.
Его смех перешел в сдавленное хныканье. Он выскочил из церкви в сгущающиеся сумерки, прошел по мягкой земле своего огорода, не обращая внимания на то, что топчет чахлые растения.
Несколько часов спустя внимание деревни привлекло его пение. Он сидел на причале, держа в руках бутылку самогона. Собравшаяся вокруг толпа смотрела на него с презрением.
– Демоны! – кричал он, когда Пауэл Манани и еще два поселенца поставили его на ноги. – Они ушли только для того, чтобы призвать демонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88