Решили в городок не возвращаться, ибо много толков и пересудов вызвало бы появление Педро Орсе в автомобиле с двумя незнакомцами - то ли похитили его, то ли заговор затевается, но в любом случае следует вызвать полицию, но скажет старейший из городских старейшин: Не нужна нам тут гражданская гвардия. Нет, они поедут по другим, на карту не нанесенным дорогам, ибо загадочны, как сфинкс, туристские тропы, ведущие к новым открытиям. Сказал Педро Орсе: Покажу вам сначала Вента-Мисену, отчий свой край, - и так это прозвучало, словно он сам над собой горько усмехается или бередит ещё незатянувшуюся рану. Они миновали развалины деревни, называвшейся Фуэнте Нуэва, что означает по-испански "новый ручей", но если и был он когда-нибудь в этих краях, то от старости иссох, а потом долго ещё ехали по петлявшей дороге, покуда не сказал Педро Орсе: Здесь.
Смотрят глаза, но видят так мало, что принимаются искать, чего же тут не хватает, и не находят. Здесь? - переспрашивает Жозе Анайсо, и сомнения его понятны, ибо редкие домики, раскиданные как попало, сливаются по цвету с землей, в низине торчит колокольня, а у самой дороги, чего быть не может, - белый крест и ограда кладбища. Под огнедышащим солнцем земля вздымается и опадает, словно окаменевшие, припорошенные пылью морские валы, и если и миллион четыреста лет назад погодка была такой же, то не надо быть палеонтологом, чтобы с уверенностью заключить: здешний кроманьонец или как его - микенантроп, что ли? - умер от жажды. Но, впрочем, мир тогда был юн, а на месте этого полудохлого ручейка щедро струила полные воды свои река, росли огромные деревья и трава была в рост человека, и все это было, было прежде, чем разместился здесь ад. Когда пройдет дождь, в свой срок и сезон покрываются, должно быть, пепельного цвета поля какой-никакой зеленью, которая потом засохнет и умрет, потом воскреснет и оживет, но низкие берега возделывать неимоверно трудно, человеку ведь ни за что не усвоить, как чередуются в природе эти циклы, ему нужно ведь хоть раз посадить да собрать, а там хоть - в буквальном смысле - трава не расти. Педро Орсе обводит рукой нищее селенье: Дома, где я родился, уже нет, а потом указывает налево, в сторону холмов с плоскими, будто стесанными верхушками, вон в тех пещерах и нашли первобытного человека. Жоакин Сасса и Жозе Анайсо глядят, и пейзаж оживает - полтора миллиона лет назад здесь жили мужчины и женщины, которые производили себе подобных, которые производили себе подобных, которые производили себе подобных, и так продолжалось вплоть до наших дней, и если спустя ещё полтора миллиона лет придет кто-нибудь на раскопки этого убогого кладбища то, поскольку микенантроп уже имеется, назовет найденный череп "орсейским человеком". Улицы пусты, не лают собаки, даже скворцы исчезли, и холодок страха проползает по спине Жоакина Сассы, он даже не может скрыть, что ему не по себе, а Жозе Анайсо спрашивает: А как называется вон та горная гряда? Сьерра-Сагра. А та, справа от нас? Сьерра-Мария. Когда умирал орсейский человек, это было последнее, что он видел. Интересно, как он называл её, говоря с другими орсейцами, чьи черепа не перешли в потомство? - спрашивает Жоакин Сасса. В ту пору у неё ещё не было названия, говорит Жозе Анайсо. Стало быть, надо подождать, пока не родится имя. Все трое долго и молча, не произнося ни слова, глядели на гору, и наконец Педро Орсе произнес: Пошли, и это означало, что прошлому пришла пора упокоиться с миром, весьма, впрочем, беспокойным.
Развлекая попутчиков, Педро Орсе пересказал с новыми подробностями то, как ученые в конце концов решили в присутствии представителей власти подсоединить к нему сейсмограф - идея была отчаянная, но оказалась плодотворной, поскольку они теперь смогли удостовериться в истинности его слов - самописец пошел вычерчивать зубцы, свидетельствующие о колебаниях почвы, а чуть лишь разомкнули клеммы, вновь вытянулась на миллиметровке прямая линия. То, чему нет объяснения, считается объясненным, заявил алькальд Гранады, бывший там среди прочих, но один из ученых поправил его: То, чему нет объяснения, должно будет подождать ещё капельку, - эти слова, лишенные всякого научного ригоризма, были поняты и одобрены всеми. Педро Орсе отправили домой, попросили в случае надобности вновь предоставить себя в распоряжение науки и власти и особенно не распространяться о своих экстрасенсорных дарованиях - не правда ли, похоже на решение, принятое французскими ветеринарами по поводу таинственной атрофии голосовых связок у серберских собак.
Парагнедых решительно устремился на юг, по наезженным колеям и оживленным магистралям, где вроде бы не должно встретиться никаких проблем с бензином, однако вскоре вынужден был унять свою резвую рысь - перед ним еле-еле ползла нескончаемая вереница машин всех видов и мастей - легковые, грузовые с прицепом и без, фургоны и фуры, мотоциклы, мотороллеры - а также велосипедов, мулов, впряженных в повозки и телеги, ослов, влекущих на себе всадников, ни один из которых не был Роке Лосано - и пешеходов: одни просили подвезти, другие презрительно отворачивались от механического транспорта и упрямо шагали с видом богомольцев, идущих по обету, и излишне было спрашивать, что же за обет они дали и куда идут: необязательно носить имя Педро Орсе, чтобы тебя обуяло желание посмотреть, как Гибралтар проплывет вдали и позади останется, - достаточно быть испанцем, а таких здесь множество. Они идут из больших городов - из Кордовы, из Линареса, из Хаэна, из Гуадикса, но также из Иргера-де-Архоны, Эль-Токона, Булар-Бахо, Аламедильи, Хесус-дель-Монте, Альмасегаса, отовсюду, кажется, выслали делегации: долго и терпеливо, с тысяча семьсот четвертого - прикиньте, сколько же это выходит? - ждали эти люди, рассуждая, что если Гибралтар не наш, так пусть же он и англичанам не достанется. И столь мощен этот человеческий поток, что дорожная полиция повсюду, где только возможно, открывает для него ещё одну, встречную полосу; к северу направляются лишь считанные единицы и у них, должно быть, веские причины выгребать против течения - может, на похороны торопятся - но все равно на них косятся, подозревая, что они симпатизируют англичанам и спешат прочь, дабы скрыть, как огорчены они таким тектоническим сдвигом, геостратегическим оборотом событий.
А для остальных это - большой праздник, прямо святая неделя, и в кузовах многих грузовиков навалены кресты, хоругви, статуи Пречистой Девы, сверкает медь оркестров, и взмыленные ослы навьючены запасом шутих, петард, ракет - если хватит фитиля, взовьются они, как Клавиленьо, до второй и до третьей областей воздуха, а потом, глядишь, попадут и в область огня, и опять сгорит полбороды у бедного Санчо, если тот в доверчивости своей вновь поддастся на обман19. Как на праздник, и девицы вырядились, нацепили все свои ленты-серьги-бусы, надели лучшие мантильи, а когда у стариков ноги подкашиваются, молодые несут их на закорках - известное дело, как аукнется, так и откликнется, сами в свой час немощными станем, тогда нас наши дети взвалят к себе на спину - пока не подберет их какое-нибудь средство передвижения, и тогда можно будет дать роздых замлевшим членам, и все это стремится в одну сторону - на побережье, на пляжи, а ещё лучше - на высокие холмы, откуда откроется морская панорама и предстанет как на ладони проклятый мыс, жаль только, что далеко, не слышно, как верещат там сбитые с толку, потерявшие из виду землю обезьяны. Чем ближе к морю, тем плотнее заторы на дорогах, и многие уже вылезают из машин, идут пешком или просятся к гужевикам, тем-то никак не бросить без присмотра своих мулов и ослов, которых надо поить-кормить, вешая им на шею торбу с овсом или сеном, и полицейские оказываются на высоте положения, благо сами все из крестьян, понимают, стало быть, а потому не позволяют водителям оставлять грузовики и легковушки где попало, велят принять вправо, прижаться к обочине, чтобы дать проход четвероногим, а заодно и всяким мотоциклам, мотороллерам, велосипедам, ибо все эти механизмы по субтильности своей не загромождают автостраду. Музыканты, ступив на землю, исторгают первые такты пасодоблей, уже взвилась в поднебесье первая ракета, запущенная самым нетерпеливым или объятым патриотическим восторгом сильнее прочих, но прочие корят его и бранят за то, что без прока и видимой причины истратил заряд. Остановился и Парагнедых, единственный во всей кавалькаде португальский - то есть, с португальскими номерами - автомобиль, ему от созерцания затерянного в океане Гибралтара ни холодно, ни жарко, его историческую память щемит при слове "Оливенса"20, а по этой дороге туда не доедешь. Многие уже растеряли друг друга в этой толчее, жены ищут мужей, дети зовут маму, но все, к счастью, в конце концов устроится, семьи воссоединятся, и если день этот не для ликования, то и рыданий Творец не допустит. Шныряют в толпе и собаки, причем никто почти не лает - разве что когда ввяжутся в драку - но из Сербера нет никого. Вот появились и два бесхозяйных ослика, и только собрались воспользоваться их неосмотрительным приближением Педро Орсе, Жоакин Сасса и Жозе Анайсо - один пешком пойдет, двое других верхом поедут, а потом поменяемся - как возникли и их владельцы - цыгане, шумною толпою двигающиеся на север, ибо уж им-то на Гибралтар в высокой степени наплевать - и если бы не почтенные седины и внятные разъяснения испанца Педро Орсе, могла бы пролиться португальская кровь.
Вдоль побережья растягивается необозримый бивак - многие тысячи зевак устремили взгляд в море, иные влезли на деревья, на крыши, не говоря уж про тех, кто стоит в отдалении, вооружась биноклями, на отрогах Сьерра-Контравьесы или на вершинах Сьерра-Невады, да и зачем про них говорить, если нас интересует лишь люди попроще, которые пока рукой не пощупают, не признают, и, хоть так близко, чтоб пощупать Гибралтар, явно не подобраться, к этому надо стремиться. Среди них - Педро Орсе, Жоакин Сасса и Жозе Анайсо: первого привел сюда пылкий нрав, двух других - пытливая любознательность; сейчас они расположились на скалах у самого берега, а день клонится к закату, что дает основания неисправимому пессимисту Жоакину Сассе заметить: Если Гибралтар ночью проплывет, мы, выходит, спешили напрасно. Огни-то увидим, возражает ему Педро Орсе, это даже ещё красивей, пройдет мимо мыс, как ярко освещенный пароход, и, пожалуй, пригодится загодя припасенный фейерверк со всеми его гирляндами, вертящимися колесами, дождем и каскадами или как они там называются, когда пресловутый мыс растает на горизонте, скроется во тьме ночи, прощай, прощай, больше не увидимся. Но Жозе Анайсо, разложив на коленях карту, производит на бумажке какие-то вычисления, повторяет их все одно за другой, чтобы уж было наверняка, проверяет масштаб и наконец объявляет: Друзья мои, Гибралтар покажется здесь дней через десять, и в ответ на недоуменные восклицания своих спутников протягивает им бумажку с расчетами, и, слава Богу, чтобы уразуметь их, не нужно быть семи пядей во лбу или хотя бы дипломированным учителем - они всякому понятны и требуют самых начатков арифметики. Смотрите сами: наш полуостров или остров - или кто он теперь? - движется со скоростью семьсот пятьдесят метров в час, то есть в сутки его относит на восемнадцать километров, а от залива Альхесирас до нас по прямой - двести, вот и прикиньте. Педро Орсе скорбно склонил голову: А мы-то вместе со всем этим множеством спешили, опоздать боялись, пропустить миг торжества, а теперь, выходит, десять дней ждать надо, это ж взбесишься. Так, может, двинемся вдоль побережья ему навстречу? - осведомился Жоакин Сасса. Да нет, отвечал ему Педро Орсе, не стоит, дорога ложка к обеду, ему бы сейчас тут появиться, когда мы так воодушевлены, а потом пыл наш угаснет. Что же мы будем делать? - спросил Жозе Анайсо. Обратно пойдем. И не останемся? Чего не приснилось, то и не сбудется. Ну, раз так, так его и разтак, завтра и тронемся в путь. Уже? Меня школа ждет. Меня - контора моя. Меня - аптека.
И они отправились искать брошенного где-то Парагнедых, а покуда они ищут и не могут найти, самое время будет сказать, что многие тысячи тех, кто в нашей истории не смеет подать голос или отдать его "за" или "против", тех, кто даже бессловесной массовкой не пройдет и по самому заднику сцены, так вот, все эти люди на протяжении десяти дней и ночей не отступили ни на пядь, питались тем, что принесли с собой, а когда на вторые сутки припасы иссякли, принялись покупать продовольствие в округе, кухарить и стряпать на вольном воздухе, на больших кострах, подобных тем, какими в стародавние времена подавали друг другу вести, и люди, оставшиеся без денег, голодными все же не оставались, получали свою долю наравне со всеми, словно воротились или настали времена всеобщего братства, хотя превыше сил человеческих времена эти воскресить или приблизить, поскольку никогда их не было и не будет. Но эту восхитительную атмосферу не суждено ощутить Педро Орсе, Жоакину Сассе, Жозе Анайсо - они повернулись к морю спиной и идут прочь, теперь уж на себе ловя подозрительные взгляды многих и многих встречных, продолжавших спускаться к побережью.
А меж тем уже темнеет, вспыхивают первые огни. Поехали, говорит Жозе Анайсо. Педро Орсе двинется в путь на заднем сидении, молча, печально, с закрытыми глазами, и опять же как никогда приспело время вспомнить припев португальской песенки - Ты куда? На праздник, Ты откуда? С праздника - и даже без восклицательных знаков и многоточий сразу чувствуется разница между нетерпеливой радостью первого ответа и усталой печалью второго, это в напечатанном виде они отличаются лишь предлогами. Во весь путь были произнесены всего два слова: Поужинаем вместе, и произнесли их, как велит долг гостеприимства, уста Педро Орсе. Жоакин Сасса и Жозе Анайсо не сочли нужным что-то на это отвечать, но тот, кто счел бы это невоспитанностью, слабо разбирается в природе человеческой, ибо более сведущий поклялся бы, что просто эти трое стали друзьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46