Я велел ему соединиться с квартирой Грега и несколько секунд спустя услышал стандартную просьбу автоответчика, разве что под конец Гришка добавил несколько слов по-русски — для меня они звучали так, словно он кого-то обругал, но, может быть, лишь сообщал, что его нет дома. Впрочем, это не имело значения — сжатое в виде импульса сообщение пошло к соответствующему адресату, не к Гришке, и наверняка его уже читали. Мой комп, не дождавшись изменения директив, самостоятельно запустил процедуру затирания следов в своей памяти; для неопытного глаза не происходило ничего, кроме короткого исполнения программы, обнаруживающей и уничтожающей компьютерные вирусы. Хороший специалист удивился бы, увидев, что у меня в компе антивирус типа «файер-сторм», а действительно опытный обнаружил бы какое-то время спустя двойное дно моего «айбиэма», но — как учит история — если кому-то есть что скрывать, он всегда должен считаться с вмешательством тех, кто достаточно опытен, так что я не стал по этому поводу особо беспокоиться. Особенно если учесть, что «второе дно» было установлено на комп именно затем, чтобы его можно было обнаружить. Настоящее второе дно находилось под третьим дном.
Заглянув в телепрограмму, я отправил в память видеомагнитофона код сериала «Неужели спокойная улочка?», а сам пошел в кухню. Для ланча было еще немного рановато, но кто станет придерживаться расписания, когда выделяемой печенью глюкозы недостаточно, чтобы заглушить чувство голода? И всё это — о, ирония судьбы! — из-за отсутствия никотина. Так мне, по крайней мере, профессионально объясняли причины того, почему бросившие курить прибавляют в весе. Я долго всматривался в раскрытое нутро холодильника, потянулся даже за банкой «Лионетты», но понял, что делать мне особенно нечего и аппетита у меня тоже нет, так что если сейчас я съем бесформенное содержимое банки, то через четверть часа начнется долгий нудный день, который мучительно медленно перейдет в нудный долгий вечер, и так далее. Я решил приготовить то, что Гришка называл «мастино неаполитано», сделав всё, как он учил, — поджарил рубленую говядину и мелкий боливийский лук, смешал, добавил немного тертой моркови и петрушки, три вида паприки и почти половину запаса пряностей, как говорил маэстро, «для вкуса». Прежде чем все эти составляющие окончательно перемешались, я сварил по горсти трех сортов макарон и немного риса. Свое творение я увенчал томатным концентратом «Джулия», обильно полив им четыре горки на большой плоской тарелке. Достав из холодильника две банки пива, я окинул взглядом кухню — оставалось включить радио и приниматься за еду. До часа еще тридцать минут; я спокойно приступил к ланчу, размышляя, действительно ли Гришка сам сочинил этот рецепт или же просто адаптировал какую-нибудь разновидность спагетти. Я съел макароны, традиционно закончив рисом, собрал с тарелки остатки соуса, допил первую банку пива, сразу же открыл вторую, охлаждая слегка обожженный приправами пищевод, с благодарностью принявший холодную струю жидкости, которая к тому же приятно перемещала еду в желудке. И позволяла перемещаться мне самому.
Третье пиво я выпил на диване в гостиной. Наверняка, подумал я, сейчас не помешала бы сигарета, на полный желудок, к пиву? Она была уместна не в меньшей степени, чем вилка в розетке, стилет в ножнах, пуля в стволе. Но ведь преимущества отказа от курения очевидны — чистое дыхание поутру, кроме того… чистое дыхание поутру… и вечером еще чистое… Тьфу! Я не нуждаюсь в никотине! — мысленно завопил я, в действительности же сполз с дивана, чтобы достать из аптечки два кубика антиникотиновой жвачки, которую начал жевать, делая вид, будто именно это мне и нужно. Антиникотиновая жвачка и пиво, вершина экстаза Скотта Хэмисдейла.
— Позор! — с горечью пробормотал я.
Мне не хотелось осыпать ругательствами самого себя, может быть, и не из-за чего было ломать копья? В конце концов, я справляюсь, тьфу-тьфу-тьфу, без гипноза, акупунктуры и семнадцати предлагаемых фармацией, фармакологией и гомеопатией препаратов! Я не посещал гарантированных сеансов групповой терапии. Я не вдыхал антиникотин. Я ничего себе не впрыскивал, не вливал в горло и не вставлял в задницу, черт побери! Единственный признак слабости — те несколько кубиков жвачки, призванные поддерживать мое душевное спокойствие.
— Ты великий человек, Скотт, — сказал я. Никто не вступал со мной в полемику, и это уже слишком, если принять во внимание, что достаточно кого-нибудь похвалить, чтобы немедленно появился на свет список из четырех тысяч его тяжких грехов.
Я сел поудобнее; мысли только, казалось, этого и ждали — они выскочили откуда-то и забегали у меня в голове, словно возвращающаяся из школы компания детей, которые спешат поделиться новостями, проталкиваясь в дверь. Я добродушно позволил всем говорить одновременно, сосредоточившись лишь на вылавливании более или менее осмысленных фрагментов. Их, впрочем, было немного.
«…колье, перстни, диадемы, кольца, жемчуг, бриллиантовые застежки, шпильки, браслеты, брошки и… и… и…»
В нормальных условиях мой рост составляет сто восемьдесят два сантиметра, вешу я около восьмидесяти четырех килограммов, и у меня неплохие ногти, я просто о них забочусь. Однако в этом обществе я чувствовал себя так, словно во мне было сто двадцать сантиметров роста вместе с цилиндром, сто сорок кило веса и по четыре пальца на обеих грязных руках. Все остальные были нормальными: высокие, тренированные, загорелые, одетые в смокинги и платья, украшенные ярлыком «Гуччи IV», и ко всему этому — колье, перстни, диадемы, кольца, жемчуг, бриллиантовые застежки, шпильки, браслеты, брошки и… и… и…
Кроме того, все знали, что их замечают, что они важные персоны, что они всем нужны. Я же — возможно, именно такая роль и была мне предназначена — не чувствовал себя здесь ни важным, ни нужным. Зато меня наверняка замечали. Но именно этого я никогда не жаждал, и в особенности с тех пор, как получил лицензию детектива. Я не знал, что является тому причиной — взятый напрокат фрак или передаваемая шепотом информация о моей профессии. Какое-то время я пытался убедить себя, что подобную популярность мне создал выигрыш в баскетбол, но большинство лиц выражали не восхищение или обиду, а что-то вроде отвращения или странного удивления: «И с чего это Хольгеру пришло в голову пригласить этого типа?!».
Ко мне подошли поздороваться мои новые коллеги по команде — Эйхем, Бергер, Таттл и Фирстайн, мелькнул среди нескольких беседующих бизнесменов «похороненный живьем» Донелан. Потом меня обнаружил Хольгер и потащил, опираясь на трость, показывать всем подряд.
Первым оказался владелец и главный редактор местной газеты, Арт Малик, по происхождению как будто македонец, но мое знакомство с Македонией и внешностью ее жителей ограничивалось фильмом «Внебрачный сын Дракулы», так что я мог и ошибаться. Мало того, что его имя ассоциировалось со звездой моды или новой маркой швейной машины, он обладал еще и сатанинской внешностью, которая вполне соответствовала его характеру, а также гениально развитой способностью поддерживать разговор на любую тему, что он доказал в первые же пятнадцать минут нашего знакомства, заговорив меня чуть ли не до смерти. Впрочем, точности ради, должен признаться, что никто не пытался выдернуть меня из его рук. Рядом прошли муж и жена Грисби, мы с безразличным видом поклонились друг другу; возможно, они со мной и заговорили бы, если бы я не был «занят». Потом, когда Малик накинулся на другую жертву, я отошел в сторону, заодно схватив «Манхэттен» с подноса у бесшумно перемещавшегося по залу официанта. Коктейль был отличный, кстати сказать.
— А-а-а… — радостно произнес кто-то у меня за спиной.
Я обернулся, сразу же перекладывая бокал в левую руку. Доктор Да Сильва, он же Вернер. Я дружелюбно улыбнулся, мысленно отметив, что доктор прекрасно знает о своем чрезвычайном сходстве и многое делает для того, чтобы его поддерживать, — мальчишеская улыбка, кажущиеся слишком длинными и старательно растрепанные волосы. Я крепко пожал ему руку, как и полагалось: я — жертва несчастного случая, он — мой врач. Доктор посмотрел на мой лоб и сказал:
— Бедная Вэл. — Он поморщился, глядя куда-то в сторону, но тут же снова перевел взгляд на меня. Видимо, он уже в достаточной степени пообщался с домашним баром Барсмортов. — Она бы смотрелась куда веселее на фоне всех этих черных фраков и бриллиантов.
— Вы хорошо ее знали? — спросил я.
В подобное я не верил, поскольку уже успел составить мнение относительно Вэл и Редлифа, но порой у меня случаются приступы самокритичной скромности.
Он покачал головой, допил содержимое бокала и небрежно сунул его в горшок с каким-то волосатым растением, напоминавшим паучью задницу.
— Боюсь, что здесь никто ее хорошо не знал, — мрачно заявил он. — Даже я, ее врач и… — он вздохнул и, посмотрев по сторонам, понизил голос, — бывший любовник. — Он опустил голову и посмотрел на меня исподлобья, словно у него на кончике носа сидели очки: — Но даже тогда мне всё время казалось, что она где-то в стороне, в стороне от всего — от своей работы, своих интересов, своего друга, этого города, этих людей… — Он пожал плечами и кивнул официанту. — Как будто всё это было лишь верхним слоем ее личности. Собственно говоря… Спасибо. — Он взял с подноса два «Манхэттена» и, не спрашивая, вручил один мне. Я поставил свой бокал туда же, куда и он, под паучье брюхо. — Собственно говоря, из-за этого мы и расстались, я чувствовал себя отвратительно, зная — что бы она со мной ни делала, даже в постели, в мыслях она постоянно где-то в другом месте. Как-то раз во время какой-то ссоры я даже спросил ее, не является ли она резидентом ближне— или дальневосточной разведки.
— И что, призналась? — спросил я, чувствуя, что он именно этого и ждет.
— Она серьезно посмотрела на меня, фыркнула и сказала, что будь она шпионом, то я ничего бы об этом не знал. И наша ссора угасла сама собой, так как она даже ссориться не любила. Понимаешь?
Я думал, что это риторический вопрос, но, похоже, если уж доктор Вернер вцеплялся в какую-нибудь тему, то хватка у него была мертвая. Он повторил вопрос и, кажется, даже попытался схватить меня за локоть. Я поспешно признался, что понимаю. Он начал допивать свой «Манхэттен» с такой скоростью, словно вокруг сидели члены жюри из Книги рекордов Гиннеса. У меня возникло предчувствие, что с ним у меня будет еще немало проблем, но я ошибался — к нам подошла какая-то молодая женщина, к сожалению ничем не напоминавшая его партнершу по фильму. Она представилась, беспокойно поглядывая на мужа, и, даже не закончив первых отрывочных фраз, потащила его куда-то сквозь толпу гостей. Я отправился на дальнейшую разведку; несколько раз какие-то мужчины — наверняка из южного района — останавливали меня и представляли другим мужчинам и женщинам, я даже не пытался запомнить их фамилии. Лишь на террасе я нашел свободное место для сидения и, неизвестно почему вдруг почувствовав усталость, присел на гнутую металлическую скамейку. У меня возникла мысль, что на этот раз, возможно впервые в жизни, мне следует искать преступника, убийцу, во вполне определенных кругах общества, именно среди этих богатых, культурных, образованных людей, не каких-то там пуэрториканцев, но среди добродетельных белых американцев. Вероятнее всего, кто-то из них решил, что сотрудничество с Вэл не предвещает ничего хорошего, и… Не мог я и исключать, что Вэл не имела ничего общего с…
— О, вот ты где…
Я вздрогнул и вскочил, разминувшись с хозяйкой дома, которая села, позволив себе облегченно вздохнуть.
— Хольгер, похоже, переборщил, — слегка ошеломленным тоном проговорила Эйприл, вглядываясь в толпу за окнами, начинавшую потихоньку выползать на террасу. — Это всё, наверное, из-за погоды. — Она пожала плечами. — Обычно в это время по-другому, снег и начало сезона, так что часть приглашенных заходит лишь ненадолго, поскольку у всех есть свои дела, часть вообще не приходит. А из-за этого дождя, нудного ожидания туристов… — Она посмотрела через плечо на нависшие над Редлифом тучи, потом взглянула мне в глаза. Глаза у нее были интригующие, странные, серо-коричневые, серые настолько, чтобы взгляд их казался мягким и добрым, и настолько коричневые, чтобы Создателю удалось поместить в них несколько желтых пятнышек, от которых взгляд становился веселее. Я почувствовал, что мое сознание начинает куда-то уплывать, но Эйприл привела меня в себя, мягко похлопав по руке: — Ты не мог бы принести чего-нибудь выпить? Что угодно, только чтобы мне снова туда не идти… — Она пожала плечами, что в пантомимах заменяет пятнадцать минут монолога.
Я вернулся в гостиную. После холодной и влажной террасы она показалась мне душной и жаркой. Однако никто из присутствующих не позволил себе даже ослабить галстук, снять же пиджак, как я понял, можно было лишь в туалете. Добравшись до бара, я кивнул встряхивавшей шейкером барменше:
— Пожалуйста, мартини с одной восьмой вермута и «Олд фэшион». Естественно, в разные бокалы, — добавил я свою старую шутку, думая, однако, о чем-то другом.
— Простите? — Она перестала стучать шейкером и уставилась на меня. В глазах ее читалось презрение, странно неуместное для барменши. — Извините, я не расслышала последние слова.
— Неважно, это я сам себе, — небрежно махнул я рукой. Или кому-нибудь поумнее, мартышка, мысленно добавил я. Из противоположного угла мне улыбнулся Тим Эйхем, капитан моей баскетбольной команды, я помахал ему, кто-то хлопнул меня по спине, но тут барменша поставила передо мной мартини, а когда я после короткой паузы обернулся, за спиной у меня были одни лишь незнакомые лица. Какая-то женщина слегка улыбнулась мне, я тоже ответил ей улыбкой, чуть более теплой. Я задал сам себе вопрос, что я здесь делаю, а потом сам же на него ответил, наблюдая, как обиженная барменша добавляет к кампари несколько капель ангостуры и доливает, не спрашивая моего мнения, сельтерской, а ведь я мог предпочесть содовую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51