«Я есть Он, Которого я люблю, И Он, Которого я люблю, есть я Мы два духа, обитающие в одном теле. Если ты видишь меня, ты видишь Его; И если ты видишь Его, ты видишь нас обоих…»)
Эту дерзость ему не могли простить — Халладж был осужден как еретик и принял мученическую смерть в марте 922 г. Гонения постигли также некоторых других суфиев. Отношение к суфизму изменилось только в конце XI в., когда его реформированием занялся великий мусульманский богослов Абу Хамид аль-Газали.
Абу Хамид Мухаммад ибн Мухаммад аль-Газали

Абу Хамид аль-Газали — один из величайших религиозных мыслителей мусульманского Средневековья, с именем которого связана целая эпоха в развитии ислама, — родился в 1059 г. в Табуране (Хорасанская область Ирана) в небогатой семье торговца шерстью. Он рано лишился отца и получил начальное образование под наблюдением своего опекуна суфия Ахмада Разкани. Затем аль-Газали учился у различных преподавателей в Тусе и Горгане, откуда направился в Нишапур — в то время главный культурный центр Хорасана. Пишут, что по пути на него напали разбойники и отняли все имущество, однако по его горячей просьбе вернули главную драгоценность — конспекты лекций. В Нишапуре аль-Газали стал учеником известного богослова имама аль-Харамейни, у которого обучалось тогда более 400 студентов из Ирана, Аравии и Египта. Занятия с ним продолжались до самой смерти наставника, последовавшей в 1087 г. К этому времени аль-Газали приобрел очень обширные познания и пользовался популярностью известного богослова не только в Хорасане, но и во всем Иране. После кончины аль-Харамейни, аль-Газали по рекомендации великого визиря сельджуков Низама аль-Мулька занял пост главного преподавателя богословских наук в багдадском медресе «Низами».
С этого времени началась его плодотворная литературная деятельность. Считается, что за свою жизнь аль-Газали написал более 400 произведений, большая часть из которых дошла до нашего времени. Он оставил труды по философии, логике, богословию, мусульманскому праву и суфизму. Только по богословию им написано более 70 трактатов (при том, что утерян его 40-томный комментарий к Корану). Все они были посвящены защите ортодоксальной мусульманской религии, критике различных еретических учений и составили золотой фонд исламской духовной литературы. Сам аль-Газали писал, что сделал не из желания заслужить чье-либо одобрение, а единственно в поисках истины. В своем сочинении «Избавление от заблуждения», написанном на закате дней, он подробно рассказал о своих духовных исканиях. Прежде всего аль-Газали замечает, что «различие людей по религиям и верованиям, а также различие толков внутри одного вероучения вследствие обилия партий и противоречивости методов подобно глубокому морю, в котором утонули многие и из которого выбрались лишь единицы». Тем не менее эта перспектива не испугала аль-Газали, и он пишет о себе: «В цветущие годы моей жизни — с тех пор, как я достиг зрелости (а зрелости я достиг еще до того, как мне исполнилось двадцать лет), и до настоящего времени, когда мои лета уже перевалили за пятьдесят, — я без конца бросался в пучину этого глубокого моря, бороздил как храбрец по дну его, залезая в трясину темных вопросов, бросался навстречу любой проблеме, шел напролом сквозь любые трудности, изучая догматы каждой партии и раскрывая тайны учения каждой секты, дабы отличить правого от лживого… Жажда постижения истинной природы вещей была моим свойством и повседневным желанием…
Это было инстинктом и врожденным качеством, кои были заложены в мою натуру Аллахом помимо моей воли и без всяких усилий к тому с моей стороны…»
В 1091–1095 гг. из-под пера аль-Газали вышли две фундаментальных работы: «Намерения философии» и «Самоопровержения философов», составившие настоящую эпоху в истории философской и богословской мысли мусульманского Востока. Цель, поставленная в этих трактатах аль-Га-зали, была очень важной и трудной: дать опровержение античной греческой философии (прежде всего Аристотеля), которая стала на Востоке основой для материалистических философских систем известных мыслителей аль-Фараби и Ибн Сины (в отличие от Запада, где ее удалось успешно приспособить к нуждам христианской теологии). Влияние упомянутых философов на умы в то время было настолько велико, что мусульманские богословы уже не могли не обращать на это внимания. Следовало дать достойный ответ врагам веры и защитить религию. Сложность, однако, состояла в том, что сражение с материалистами предстояло вести на их собственном поле, то есть для опровержения философии надо было прибегнуть к аргументации и логике самой философии. Эта задача и была блестяще осуществлена аль-Газали.
Прежде всего, он должен был во всех деталях изучить сам предмет спора. О своих занятиях философией он позже писал: «Мне было хорошо известно, что судить о пороках того или иного вида наук может лишь человек, изучивший данную науку досконально — настолько, чтобы ему можно было встать вровень с наиученейшими из ее представителей, а затем, оставив их позади себя и превысив своими познаниями степень их учености, заниматься такими глубокими проблемами этой науки, о которых представитель ее не имеет даже никакого понятия…» Поставив себе целью опровергнуть философов, аль-Газали «с засученными рукавами взялся за книги и принялся усердно штудировать эту науку». При этом он опирался только на прочитанное и не прибегал к помощи каких бы то ни было наставников или учителей. «К этим занятиям, — вспоминал он, — я приступал в часы, оставшиеся от писания книг и чтения лекций по мусульманскому праву, хотя я и был очень перегружен преподавательской деятельностью, ибо мною читались лекции и давались уроки в Багдаде студентам, числом в триста душ. Аллаху, Славному и Всевышнему, угодно было, чтобы за неполные два года, благодаря одному только урывочному чтению, я овладел полным объемом философских наук, и, усвоив их, я в течение еще почти одного года беспрестанно размышлял над ними, по несколько раз пересматривая их положения, вновь и вновь вникая в их сокровенные тайны. В конце концов, я твердо разобрался в том, что в них было обманчиво и ложно, что справедливо и что призрачно».
Результатом этих усиленных занятий стал капитальный труд аль-Газали «Намерения философии», в котором были ясно изложены все современные философские системы.
Обстоятельной критике этих систем аль-Газали посвятил другой трактат — «Опровержение философов», появившийся вскоре после первого. Здесь аль-Газали показал, что все допущенные философами ошибки могут быть сведены к двадцати принципам, из которых три можно было признать противоверными, а семнадцать — еретическими. Это опровержение было настолько глубоким и очевидным, что влияние Аристотеля оказалось основательно подорванным, а увлечение его философией на Востоке быстро пошло на убыль.
Покончив с этим делом, аль-Газали написал несколько важных трактатов, в которых опроверг самые распространенные в то время еретические учения. Прежде всего, по просьбе султана, он выступил против самых опасных противников суннитов, а именно, против исмаилитов. Аль-Газали вспоминал: «Я взялся за поиски их книг и начал собирать их высказывания…» Как и прежде, перед тем как подвергнуть исмаилитов критике, он с примерной добросовестностью и беспристрастностью изложил все их доводы и только потом опроверг их. (За эту беспристрастность он даже подвергся нападкам некоторых правоверных суннитов, которые говорили ему: «Ведь ты здесь для них стараешься. Они никогда не смогли бы сами справиться с теми недоразумениями, с которыми сталкиваются в своем учении, если бы ты не исследовал их и не привел их в такой порядок».)
Когда было покончено с опровержением ересей, аль-Газали обратился к учению суфиев, которое одно оставалось им не освоено. Поначалу он прибег к той же методе, что и в предыдущих случаях, то есть собрал трактаты представителей этого направления и погрузился в их изучение. Но вскоре он понял, что такой подход здесь невозможен. «Мне стало ясно, — пишет он, — что наиболее специфические их особенности заключались в том, что постижимо не путем обучения, но лишь благодаря испытанию, переживанию и изменению душевных качеств». И в самом деле, мироощущение суфиев невозможно свести к какой-то доктрине, его нельзя постигнуть ни с помощью бесед, ни обучением, а лишь определенным образом жизни. Аль-Газали быстро осознал это. Мистическая практика суфизма поначалу увлекла его как еще один возможный путь постижения Истины. Упорные занятия философией и богословием привели его к убеждению, что далеко не все тайны мироздания можно разгадать с помощью рассудка. Он писал: «Я изучил все, что могли дать книги. Все остальное невозможно было постичь ни изучением, ни с помощью слов». Но если Бога невозможно познать разумом, быть может его можно познать как-нибудь иначе? Это соображение и привело аль-Газали к суфизму.
Как раз в те годы в его душе произошел перелом. «Еще раньше, — пишет он, — благодаря наукам, которыми я занимался… я проникся глубокой верой во Всевышнего Аллаха, в пророчество и судный день. Эти три основы вероисповедания глубоко укоренились в душе моей не благодаря определенным, точным доказательствам, но вследствие таких причин и опытов, подробности которых передать невозможно. Мне стало ясно, что надеяться на блаженство в потусторонней жизни может только тот, кто ведет благочестивый образ жизни и сторонится мирских соблазнов, что главное во всем этом — разорвать путы, связывающие душу с дольным миром, покинуть обитель суеты, обратившись к обители бессмертия и устремив все свое внимание на Всевышнего Аллаха, и что осуществления этого может добиться лишь тот, кто отказывается от почестей и богатств, кто избегает мирских треволнений и связей. Затем я обратил свой взор на собственное положение — и оказалось, что я весь утопаю в мирских связях, опутавших меня со всех сторон.
Обратив же взор на деятельность свою — и на самое лучшее, что в ней было: на чтение лекций и преподавание, — я обнаружил, что меня занимают науки не имеющие ни значения, ни пользы для того, кто готовит себя к путешествию в потусторонний мир… Я убедился, что стою на краю пропасти и что, если не займусь исправлением своего положения, наверняка попаду в ад».
После долгих колебаний он решил порвать с прежней жизнью. А чтобы ему не помешали уехать, объявил о намерении совершить паломничество в Мекку и в 1095 г. покинул Багдад. Его отъезд походил на бегство. Для большинства современников этот шаг остался совершенно необъяснимым. И действительно, как можно было оставить крупнейшее столичное учебное заведение (быть может, самое блестящее в тогдашнем мусульманском мире), где он был признан лучшим богословом, пользовался милостями двора и получал неплохие доходы? Для объяснения его спешного отъезда придумывали различные причины (говорили, к примеру, что он спасался от мести воинствующих еретиков, учение которых подверг критике). Мало кто понимал неизбежность этого шага, продиктованного всей логикой внутреннего духовного развития: аль-Газали жаждал постичь Истину и приблизиться к Богу, и очень хорошо осознавал, что дальнейшее продвижение по этому пути без крутого изменения образа жизни для него невозможно.
Он приехал в Сирию и прожил там около двух лет, в течение которых у него не было других занятий, кроме отшельнической одинокой жизни, упражнений и подвижничества. Некоторое время он безвыходно провел в Дамасской мечети, на минарет которой забирался на целый день, запирая за собой дверь. Кроме того, он посещал суфийский ханегах шейха Мукаддаси. Он писал о себе: «Я отправился в Сирию и прожил там два года. Я хотел только одного — уединиться, преодолеть свой эгоизм, победить страсти, попытаться очистить душу…» Находясь среди нищих отшельников, он со смирением подметал мечеть и убирал мусор. Проведя два года в уединенных размышлениях, он перебрался из Дамаска в Иерусалим, где также по целым дням просиживал взаперти в часовне ас-Сахра. «После этого, — пишет аль-Газали, — во мне возникло влечение к совершению обряда паломничества и к подкреплению души своей посещением благих мест Мекки, Медины и гробницы посланника Божьего (да благословит его Аллах и приветствует). И я отправился в Хиджаз».
Возвратившись из хаджа аль-Газали, опять поселился в Сирии и вел там самую простую, если не сказать аскетическую, жизнь. Его добровольное отшельничество продолжалось десять лет. «В течение этих лет уединения, — пишет он, — передо мной раскрылись вещи, которые невозможно ни перечислить, ни разобрать. Для пользы дела я упомяну лишь вот о чем. Для меня стало совершенно достоверным, что теми, кто идет по пути всевышнего Аллаха, являются именно суфии, что их образ жизни — наилучший путь и что их нравы — наичистейшие нравы…» Приняв всем сердцем суфийские нравственные идеалы, аль-Газали вновь почувствовал тягу к перу. Истину, открытую ему Всевышним, он должен был теперь сделать всеобщим достоянием. В 1099–1102 гг. он пишет свое самое выдающееся (и глубоко выстраданное) сочинение — «Воскрешение наук о вере», которое на протяжении многих веков потом оставалось самой читаемой из его книг.
Главное значение этого трактата в истории ислама состоит в том, что на его страницах было доказано полное соответствие суфизма букве и духу суннизма. Надо сказать, что попытки подобного обоснования предпринимались и до аль-Газали.
Такие известные деятели суфизма, как аль-Кушейри, Джунейд Багдади и другие, пытались доказать единство суфийского учения и ортодоксального ислама, но им никак не удавалось втиснуть суфизм в тесные рамки шариата. Только благодаря аль-Газали тот занял достойное место в исламской духовной культуре. Но объединение произошло не механически, а путем глубоко продуманной реформы обоих направлений. Можно сказать, что после аль-Газали суфизм стал мудрее, а правоверие — живее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124