Сталин дал согласие. В короткий срок было собрано более 8 миллионов рублей. Передача Красной армии колонны имени Дмитрия Донского из 40 танков Т-34 произошла в марте 1944 г.
Конечно, Введенский также обращался к верующим с патриотическими воззваниями, но они мало кем были услышаны.
Внешние обстоятельства жизни двух первоиерархов в три первых военных года имели много общего. В октябре 1941 г Московская патриархия и руководство обновленческой церкви были эвакуированы в Ульяновск. (По иронии военного времени им пришлось добираться до этого города в одном вагоне). В ту пору в Ульяновске оставалась только одна действующая церковь. В срочном порядке специально для Сергия переоборудовали в православный храм бывший католический костел, а Александру Введенскому передали давно превращенную в склад церковь Неопалимой Купины. Но на этом совпадения в их судьбе закончились.
Когда летом 1943 г. Сергий вернулся в Москву, его ждало известие о том, что Сталин желает встретиться с ним и другими высшими иерархами Русской православной церкви. Эта историческая встреча состоялась в ночь с 4 на 5 сентября. Кроме Сергия на ней присутствовал митрополит ленинградский и новгородский Алексий, а также митрополит киевский и галицкий Николай. Сталин начал беседу с того, что высоко отозвался о патриотической деятельности православной церкви, а затем поинтересовался ее проблемами. Сергий отвечал, что главная проблема — это вопрос о патриархе, которого не могут избрать вот уже 18 лет, потому что не удается получить разрешения на созыв архиерейский собор. Сталин отвечал, что не видит к этому никаких препятствий. Затем Сергий поднял вопрос о подготовке священнослужителей, которых катастрофически не хватало для обслуживания даже тех немногих церквей, что еще продолжали действовать. Сталин отвечал, что он не возражает против открытия семинарий и академии, издания ежемесячного журнала и даже против открытия новых приходов.
Сохранился известный анекдот об этой встрече, подлинность которого теперь уже нельзя проверить. Когда зашел разговор о том, что у церкви отсутствуют кадры, Сталин будто бы спросил: «А почему у вас нет кадров? Куда они делись?» Задавая этот вопрос, он, разумеется, был прекрасно осведомлен, что тысячи священнослужителей томятся в концлагерях, но ждал, как ответит на него патриарший местоблюститель. Сергий быстро нашелся и сказал, намекая на семинаристское прошлое своего собеседника: «Кадров у нас нет по разным причинам… мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза». «Да как же, — отвечал Сталин, — я тоже был семинаристом. Слышал тогда и о Вас…» В конце беседы (то есть в три часа утра) престарелый митрополит почувствовал сильное утомление. Сталин, взяв его за руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз и сказал на прощание: «Владыка! Это все, что я в настоящее время могу для Вас сделать».
Так закончился период жесткой конфронтации между советским государством и Русской православной церковью. Конечно, ни о каком примирении не было и речи.
Допуская в стране некоторое возрождение религиозной жизни, Сталин и дальше собирался держать церковь под строжайшим контролем. Но, как бы то ни было, послабление, сделанное для нее по сравнению с 1930-ми гг., было очень существенным. Уже через несколько дней московская патриархия получила в свое распоряжение хорошее здание — бывшую резиденцию германского посла. Начался процесс открытия храмов в селах и городах страны.
Вновь стал выходить «Журнал Московской патриархии», открылись семинарии. 8 сентября 1943 г. в Москве собрался архиерейский собор в составе 19 иерархов (3 митрополитов, 11 архиепископов и 5 епископов). На нем, как и ожидалось, Сергий был единогласно избран Патриархом Московским и всея Руси.
В то время как Русская православная церковь начала медленно возрождаться, обновленческая церковь доживала свои последние дни. После восстановления патриаршества об Александре Введенском больше не вспоминали. В октябре 1943 г. начался массовый переход обновленческого духовенства на сторону патриаршей церкви. В Москве у раскольников были отобраны все их храмы, за исключением Пименовского. Вскоре Введенский узнал, что вся Среднеазиатская епархия (главная цитадель обновленчества) признала патриарха. Вслед за ней под власть Сергия перешли Кубань и Северный Кавказ. Таким образом, в течение каких-нибудь десяти дней обновленческая церковь прекратила существование. Патриарху принесли покаяние 25 архиереев старого поставления, в том числе Виталий Введенский (он лишился митропольчьего клобука, но в сане архиепископа Тульского и Белевского возглавил миссионерский совет при Священном Синоде). Покаялись и 13 архиереев нового постановления (в том числе очень популярный среди верующих женатый епископ Андрей Расторгуев). Введенский остался один. Он тоже сделал несколько попыток примириться с православной церковью, однако его соглашались принять только мирянином в качестве рядового сотрудника «Журнала Московской патриархии», и он не согласился.
Сергий был патриархом совсем недолго — 15 мая 1944 г. он внезапно умер от кровоизлияния в мозг. Хотя Введенский был гораздо моложе своего противника, он пережил Сергия всего на два года — скончался он в июне 1946 г. За несколько месяцев до этого — в декабре 1945 г — его разбил паралич.

НАДКОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ВЕРОУЧИТЕЛИ
Баха-Улла

Иранский богослов Хусейн Али Нури, известный позже под именем Баха-Улла, родился в ноябре 1817 г в очень знатной и состоятельной семье. Его отец, мирза Аббас Нури, пользовался большим почетом в годы правления Фатх Али-шаха (1797–1834).
Впоследствии он был губернатором Боруджерда и Лурестана, но за участие в 1837 г в военных действиях против Мухаммад-шаха (1834–1848), преемника своего прежнего повелителя и благодетеля, лишился всех постов и значительной доли своего огромного состояния. Хусейн Али, который с детства отличался незаурядными способностями, получил прекрасное домашнее образование, достигнув особенных успехов в юриспруденции и богословии Повзрослев, он предпочел карьере правительственного чиновника благотворительную деятельность и приобрел на этом поприще широкую известность (его даже называли «Отцом бедных»).
Переломным в судьбе Хусейна Али (как и в судьбах десятков тысяч других иранцев) стал 1844 г., когда страна оказалась охвачена бабидским движением. Первая половина XIX в. во многих странах проходила под знаком ожидания Мессии. Но наиболее драматичным это ожидание исторического переворота оказалось в Иране. С древних времен здесь существовала достаточно влиятельная секта шейхитов. В начале столетия среди ее последователей распространилось учение о скором приходе в мир Махди — последнего имама и воплощения Бога. На это указывали многочисленные знамения времени, состояние мира в целом и пророческие даты Пришествия Спасителя с нетерпением ожидали во всех уголках страны люди разных сословий.
И явление состоялось! Правда, явился не сам Мессия, но только пророк, предвещавший его скорый приход. Им оказался молодой 25-летний купец Али Муаммад Ширази, который ничем особенным до этого не отличался. 23 мая 1844 г. он объявил себя Бабом — «Вратами» для изъявления воли скрытого имама Махди и возвестил, что День Божий близок и что он есть тот обетованный, который предсказан Священным Писанием ислама. Человечество, провозглашал Баб, стоит на пороге эпохи, когда произойдут преобразования всех сторон жизни. Господь призывает весь род человеческий безраздельно принять эту перемену, преобразовав свою моральную и духовную жизнь. Миссия самого Баба заключалась в том, чтобы подготовить людей к событию, составляющему сердцевину этих преобразований, — пришествию всемирного Посланника Божьего. Семя его проповедей упало на хорошо подготовленную почву.
Вскоре у Баба явилось 17 учеников. Он разослал их в разные уголки Ирана и ближайшие страны, чтобы они донесли до людей его учение. Эта весть вызвала повсеместное брожение. Последовали Баба — бабиды — объявили себя свободными от исполнения сложнейших религиозных обязанностей шиизма до тех пор, пока не воцарится царство Баба. В этом лозунге каждая социальная группа увидела свое. В то время как более умеренные слои населения вели речь о реформах, бедняки стремились к уничтожению существующих общественных отношений и переделу собственности. Одни желали достичь своих целей мирным путем, другие взялись за оружие. Спустя короткое время в некоторых провинциях Ирана уже полыхали бабидские восстания. Правительственные войска топили их в крови. Баба схватили и содержали сначала в крепости Мака, а потом в Чехрике и Тебризе. Находясь в заключении, он создал свое главное произведение — книгу законов «Байан», почитавшуюся его последователями выше Корана.
Среди первых последователей Баба, сразу принявшими его учение и много сил отдавших его распространению, были два сына мирзы Аббаса Нури — Хусейн Али и его младший брат Собхе Азаль. При этом Хусейну Али так и не довелось лично познакомиться с пророком, хотя он и состоял с ним в оживленной переписке, а юный Собх-е Азаль не только долгое время жил рядом с Бабом, но и стал его любимым учеником. В «Байане» Баб неоднократно говорит о новом откровении, которое должен в скором времени дать миру грядущий за ним пророк (Баб называл его «тот, кого Бог проявит»). У ближайших сподвижников Баба не было сомнений, что под этими словами он разумел Собхе Азаля. И действительно, предчувствуя скорую кончину, Баб объявил последнего своим преемником. В июле 1850 г Баба расстреляли.
Правительство обрушило на бабидов жестокие репрессии. Многие тысячи их были казнены после скорого суда, других бросили в тюрьмы. Среди арестованных оказался и Хусейн Али, схваченный в 1852 г после подавления Тегеранского восстания (к которому он, впрочем, не имел никакого отношения, так как всегда оставался сторонником мирных способов борьбы). Вместе с некоторыми другими защитниками дела Баба его, закованного в цепи, поместили в страшную тюрьму Сиях-Чаль («Черная Яма») — кишащее крысами и насекомыми подземелье, бывшее прежде одной из клоак столицы. Позже он вспоминал: «Мы были заключены в течение четырех месяцев в месте, мерзость которого не поддается описанию. Тюрьма была окутана густым мраком, а число заключенных вместе с нами приближалось к ста пятидесяти — то были воры, убийцы, грабители. Несмотря на всю тесноту, здесь отсутствовали отверстия, кроме той двери, в которую мы вошли. Ни одному перу не под силу описать то место и ни одним устам не дано передать мерзостный смрад его. У большинства заключенных не было ни одежды, ни постелей, чтобы лечь. Одному Господу ведомо, что выпало на нашу долю в этом исполненном тьмы и смрада месте».
В этой обстановке, оказавшись перед угрозой скорой смерти, Хусейн Али получил первое предзнаменование своей великой миссии «Однажды ночью, во сне, — вспоминал он, — слышны стали мне доносящиеся со всех сторон возвышенные слова «Воистину, Мы даруем тебе победу силою твоего собственного пера. Не печалься о том, что постигло тебя, и не тревожься, ибо ты в безопасности. Близок час, когда Господь воздвигнет сокровища земли — тех, кто придет на помощь тебе силою твоей и именем твоим, которым Господь оживит сердца тех, кто распознал Его». С этого времени Хусейн Али почувствовал в себе присутствие Высшей силы. Он писал позже: «На протяжении тех дней, что провел я в тюрьме Тегерана, хотя саднящая тяжесть цепей и зловонный дух едва давали уснуть, все же в редкие минуты дремоты мне казалось, будто с темени моего и моей груди стекает нечто, подобное могучему потоку, стремительно низвергающемуся на землю с вершины высочайшей горы. От этого все мое тело словно воспламенялось. В такие минуты мои уста изрекали то, что не под силу выслушать ни одному из людей».
Предчувствия не обманули Хусейна. Спустя четыре месяца его неожиданно выпустили из тюрьмы и затем сразу выслали из Ирана. Больше на родину он никогда не вернулся.
Все его имущество было конфисковано. После недолго размышления он решил поселиться на территории Османской империи, в Багдаде, где тогда нашли убежище многие бабиды. Будучи человеком широко образованным, красноречивым и деятельным, он вскоре сделался заметной фигурой в среде эмигрантов. Часть бабидов уже тогда признала его лидерство, но в то же время против Хусейна Али сложилась сильная оппозиция во главе с официальным наследником Баба Собх-е Азалем.
Отношения с братом становились все напряженнее. Наконец, в апреле 1854 г Хусейн покинул Багдад и в поисках покоя отправился в горный Курдистан. Тут в крайней бедности он прожил два счастливых года, весь погрузившись в размышления о вверенной ему благой вести. «Наедине общались мы с духом нашим, предав забвению мир и все, что в нем», — писал он позже. Наконец отчаянные призывы бабидов заставили его вернуться. Он возвратился в Багдад в марте 1856 г, когда популярность его брата сошла на нет. (Человек молодой, плохо образованный, лишенный каких бы то ни было талантов, Собх-е Азаль совершенно не годился на роль, предназначенную ему Бабом). С этого времени Хусейн Али стал всеми признанным духовным лидером бабидского движения. В 1863 г Хусейн решил, что настало время рассказать некоторым из своих сподвижников о миссии, которой он был обличен в тюрьме Сиях-Чаль. Накануне своего отъезда в Стамбул (куда по просьбе шаха его заставили переехать турецкие власти) он вызвал к себе нескольких приближенных друзей и в саду Наджиб-паши открыл им, что он и есть тот самый Баха-Улла («Свет Божества»), о котором, как о своем высшем перевоплощении, сказал в одном из своих пророчеств Баб. Известие об этом распространилось среди бабидов. Переехав в Стамбул, Баха-Улла приступил к детальной разработке своего вероучения. Вытекая из бабизма, бахаизм имел много своих оригинальных черт. Если первый можно рассматривать как сектантское течение в рамках ислама, то второй обладал уже всеми признаками самостоятельной религии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124