– Что-нибудь случилось?
– На душе тяжело. В гимназии неприятности. Королев рассказал жене о том, что произошло, и тут же дал волю своим мыслям.
– Все идет по-старому. Отслужили молебен в церкви в честь высочайшего манифеста, и снова нагайка, – нервничал Павел Яковлевич, шагая по кабинету из угла в угол. – Как будто не было русско-японской войны, Кровавого воскресенья, восстания моряков на «Потемкине». Забылись выступления рабочих в Харькове и Киеве. Да одних ли рабочих...
Выслушав рассказ мужа о том, что произошло в гимназии, Мария Николаевна с недоумением сказала: «Ну какое тебе дело до всего этого!» Такого ответа Павел Яковлевич не ожидал и хотел было прекратить бесполезный разговор, но передумал:
– Ты, Маруся, когда-нибудь слышала о «Сорочинской трагедии»?
– Только о Сорочинской ярмарке, – засмеялась она, но, встретив осуждающий взгляд мужа, замолчала.
– Не надо так шутить. Пролита безвинная кровь.
– Ты о чем, Паша?
– Садись. Ты должна знать об этом, должна, – и Павел Яковлевич рассказал жене все, что знал о «Сорочинской трагедии». В декабре 1905 года царскими карателями в местечках Сорочинцы, Устивице и других деревнях Миргородского уезда недалеко от Полтавы, где жил В. Г. Короленко, были убиты десятки жителей, а сотни изувечены казацкими нагайками. Вся вина этих людей состояла лишь в том, что поверили царскому манифесту от 17 октября 1905 года, «даровавшему» свободу слова, собраний и союзов. Собравшись на сходки, крестьяне нередко решали закрыть государственные винные монополии, иначе говоря, винные лавки, а в некоторых селах опротестовывали незаконную попытку властей арестовать односельчан. Наиболее ретивым усмирителем был полтавский статский советник Филонов, возглавивший расправу.
Об этих событиях В. Г. Короленко написал статью «Открытое письмо статскому советнику Филонову». 12 января 1906 года ее опубликовала газета «Полтавщина». Чиновник остался безнаказанным. Но нашелся человек, выстрелом из револьвера прикончил карателя прямо на улице.
– На улице! Без суда! И ты одобряешь это?! Месть порождает месть, – возмутилась Мария Николаевна. – Столько крови!..
– А кто в этом виноват? Кто? Только не я, не ты. Не те, кто в жизни еле концы с концами сводят, как мой отец...
– Успокойся, Павел, – Мария Николаевна встала, подошла к мужу. – Нам ли решать, кто?
Раздался плач ребенка. Маруся поспешила к нему. Королев проводил ее взглядом. «Нам ли решать, кто?» – повторил он слова жены. И тут, впервые за полтора года совместной жизни, Павел Яковлевич почувствовал, как далека Маруся от всего, что совершалось вокруг, от того, что волнует его. «Ее не обжигала в жизни ни одна беда. Виновата ли она в этом?! – думал Королев. – Недавняя гимназистка, видевшая жизнь через страницы учебников. И сейчас одна в четырех стенах, да книги... Есть в этом и моя вина... Я ведь намного старше ее». На ум пришли слова Герцена: «Жена, исключенная из всех интересов, занимающих ее мужа, чуждая им, не делящая их, – наложница, экономка, нянька, но не жена в полном благородном смысле слова».
Мария Матвеевна слышала разговор зятя с дочерью и не утерпела, сказала Павлу Яковлевичу:
– Горяч ты не ко времени, Паша. Видишь, что делается вокруг. Не ровен час, настроишь против себя начальство. Чего с ним спорить. Оно всегда право. На то и власть. Думай про себя как хочешь, а вслух говори, что ко времени... Не обижайся! Ты перед богом и за Марусю, и за Сергуньку ответ держишь.
Павел Яковлевич направился в детскую, обнял жену и бережно взял из ее рук мальчика.
– Ну, Сергунька, как дела? Набирайся сил. Впереди большая жизнь!
Незаметно пробежало еще полгода.
Положение Королева в гимназии становилось все более тягостным. Он понимал, что при первой возможности от него постараются избавиться. Пора думать о другом месте жительства. Да и жена не отказалась от мысли поступить на высшие женские курсы. Такие курсы были и в Киеве...
Мария Николаевна, хотя муж и не делился пока своими думами, чувствовала его тревожное настроение. Выбрав минуту, завела с ним разговор:
– Может, Паша, нам в Киев переехать. Вижу, как тяжело тебе в провинциальной гимназии. У тебя такие знания и способности. Ты заслуживаешь большего...
Нет, Мария Николаевна не хитрила, она действительно ценила обширные знания, даже педагогический талант мужа. В тайне, конечно, надеялась, что, может быть, новая обстановка, новые люди помогут мужу раскрыть свои возможности, изменится к лучшему и их совместная жизнь.
– Ну что же, Маруся, попытаем счастье, – охотно согласился Павел Яковлевич, которому также хотелось жить в столичном городе. – Там подумаем и о твоих курсах.
– Спасибо, Павлуша. – Мария Николаевна обняла мужа, с нежностью, столь необычной для нее. Это было так неожиданно для Павла Яковлевича, что он в мгновение поднял ее на руки и крепко поцеловал, понес по комнате торопливо, заговорил о том, как он ее любит, как горд, что у них ость сын. Навсегда остались в памяти Павла Яковлевича эти самые дорогие минуты в его семейной жизни.
Не откладывая надолго свое решение, Павел Яковлевич съездил в Киев. Случай помог ему: в частной гимназии мадам Батцель оказалась вакансия преподавателя словесности. С документом воспитанника одного из лучших учебных заведений Украины и хорошими рекомендациями, которыми Павел Яковлевич запасся в Житомире, учитель Королев сразу понравился требовательной начальнице гимназии.
– На первых уроках буду присутствовать сама, – предупредила она. – Такое у меня правило. От услуг вашего предшественника вынуждена была отказаться. Полиция к нему как-то наведалась. Ре-во-лю-ци-о-нер, – нарочито проговорила она. – Он что, собирался у меня в гимназии агитировать учеников?
Эта мысль показалась ей настолько смешной, что она раскатисто рассмеялась. Но тут же строго добавила:
– Не хотелось бы повторения. Подыщите себе квартиру, а если будут трудности, я вам помогу. В Житомире, пожалуйста, не задерживайтесь, а то может появиться другой претендент.
В июне 1909 года, наскоро собравшись, Королевы распрощались с Житомиром, переехали в Киев, сняв за сходную цену небольшую двухкомнатную квартиру. Казалось, сама судьба благоволила им. Павел Яковлевич стал усердно готовиться к урокам, а Мария Николаевна – к поступлению на курсы. В доме воцарилась спокойная атмосфера, которая обещала быть долгой и желанной. На глазах подрастал Сережа. Отец не чаял души в нем. Едва появлялся в доме, как спешил к сыну, брал его на руки, нежно целовал. Ему казалось, что сын похож на него, только глаза – темные, материнские.
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба семьи Королевых, если бы не одно печальное обстоятельство. Едва они обжились на новом месте, как в Могилеве скончался отец Павла Яковлевича. Семья в пять человек – мать, два сына и две дочери остались без кормильца. Вскоре все они переехали в Киев. Бедность, из которой с трудом вырвался недавний студент Королев, снова вернула его в тяжелое прошлое. Павел Яковлевич осунулся, стал еще более молчалив, раздражителен. Ему казалось, что судьба навсегда отвернулась от него. Он не знал, как быть дальше... Жалованья рядового учителя на восьмерых, конечно, не хватало.
А Мария Николаевна к такой жизни не привыкла и не желала привыкать. Она считала, что и так оказала большую честь Павлу Яковлевичу, выйдя за него замуж. Но жить без любви и еще терпеть лишения, остаться без всего того, к чему привыкла с детства! Нет, она так не может! И она не выдержала. Взяв Сережу, ушла из дому, скрылась...

Униженно расспрашивая знакомых, муж едва нашел ее. Пытался уговорить вернуться домой.
– Я не могу без тебя, без Сережи, вы для меня – сама жизнь. Я обещаю все уладить. Не будет размолвок с моими родными. Что-нибудь придумается. Денег будет больше, найду частные уроки. Я же так люблю тебя...
– Я-то не люблю тебя, Павел, – торопливо отвечала Мария Николаевна, не отводя от мужа холодных глаз. – Ты же знаешь, я не хотела выходить за тебя. Ты добился своего, не посчитался с моими чувствами. Виновата перед тобой только тем, что не устояла, уступила моим родителям. Жить мне с тобой тяжело. Никогда больше мы не будем вместе.
Говорила так твердо, что, слушая правдивые, жестокие слова, Королев понял, что потерял жену навсегда. Но тут же вспыхнула мысль о сыне, которого любил безгранично.
– А сын, сын! Как же я без него?
– Я воспитаю его, Павел Яковлевич.
Мария Николаевна впервые за годы супружеской жизни назвала его по имени-отчеству, как чужого, постороннего человека.
– "Павел Яковлевич!" – вскипел Королев, возмущенный словами жены. – Значит, «Павел Яковлевич». Так вот, Мария Николаевна, я вам сына не отдам. Это мое последнее слово. Пока Сережа не будет жить со мной, развода вы не получите.
И, не попрощавшись, ушел.
Мария Николаевна к мужу не вернулась. Она решила выполнить свою давнюю мечту – и поступила на высшие женские курсы. А Сережу отвезла в Нежин. Дед с бабкой обожали внука, души в нем не чаяли и очень боялись, что Павел Яковлевич приедет в город и буквально «выкрадет» внука. Отныне ворота и калитка дома стали запираться изнутри на металлическую защелку.
Сережа очень скучал по матери, по ласке и с нетерпением ждал приездов Марии Николаевны в Нежин. Ждал он и отца, но о нем в доме никогда не говорили. В тот день, когда приезжала мама, едва услышав ее голос, Сережа бежал ей навстречу. Крепко прижимался к ней, тянул за собой.
– Пойдем, пойдем, я тебе покажу, какой дворец я построил из кубиков и еще крепость.
– Кажется, дворец твой немного кривоват, вот-вот завалится. Дай я тебе помогу.
– Нет, не надо, я сам. – Сережа надул губы. – Не надо мне помогать. – И для большей убедительности тут же, на глазах матери, исправил свое кособокое сооружение.
А вечерами они любили вдвоем сидеть на крыльце своего дома. Мария Николаевна рассказывала Сереже сказку про ковер-самолет. Он давно уже знал эту сказку всю наизусть, но все равно просил рассказать. И тогда им казалось, что летят они на ковре-самолете над сказочной страной и им так хорошо.
...Павел Яковлевич безуспешно пытался встретиться с сыном. Все было напрасно...
Жизнь Сережи в Нежине текла монотонно, скучно. Правда, иногда по вечерам после хлопот в лавке и по дому бабушка брала в руки скрипку или пела украинские песни. В такие минуты дед сажал внука на колени, и они слушали, порой подпевая ей. Но чаще, устав от суеты в лавке, пропахший различными солениями, Николай Яковлевич незаметно засыпал. Сережа тихонько дергал деда за кончики отвислых усов.
– Дедуня! А дедуня! – смеялся мальчик. – В лавку пора, – повторял он слова Марии Матвеевны, слышанные им каждое утро.
Николай Яковлевич, в прошлом бравый казак, пристрастия к торговле не имел и даже тяготился ежедневной необходимостью сидеть в лавке, следить за приказчиками. Не будь рядом с ним энергичной, с практической хваткой жены, их торговое дело давно потерпело бы крах. Все материальное благополучие семьи держалось на Марии Матвеевне, в жилах которой, по семейным преданиям, текла кровь гречанки, некогда привезенной прадедом из дальнего похода.
Разбуженный Николай Яковлевич снимал внука с колен, виновато улыбался и брался за чтение газет. Читал их внимательно, пересказывал жене наиболее важные события.
В один из летних вечеров 1911 года Николай Яковлевич наткнулся на редкое объявление.
– Послушай, Маша, что в газете пишут: «Единственный полет на аэроплане русского летчика Уточкина. Цена за вход рубль».
– Рубль? – удивленно переспросила Мария Матвеевна. – Дороговато. Да в наши дни за полдня в лавке на рубль не наторгуешь.
– Дедуня, а что такое «аэроплан»? – спросил внук,
– Это машина такая, летает в воздухе.
– Как птица? С крыльями?
– Не знаю, не видел.
– А ты, бабуся, видела?
– Нет, Сергуня, не пришлось.
– И я тоже, – и тут мальчик подошел к бабушке и попросил: – Пойдемте, посмотрим. А рубль я вам дам, у меня есть в копилке.
Мария Матвеевна растерялась от неожиданной просьбы внука и взглянула на мужа. Тот ухмыльнулся в усы.
– А может, и впрямь сходить? Пусть посмотрпт. Сидит в четырех стенах, – сказал дед нерешительно.
– Да ведь цена-то какая! Два рубля!
– Да не прибедняйся, Маша, – и смеясь, Николай Яковлевич напомнил: – Да и внук помочь хочет... Рассмеялась и Мария Матвеевна.
– Ну, коли два казака просят, как не уважить их. На третий день жители города повалили на окраину, где в недавние времена разливались, словно половодье, знаменитые нежинские ярмарки. Сергей сидел у деда на плечах и во все глаза рассматривал диковинную птицу, непохожую на ковер-самолет, о котором знал из сказок.
– Бабуся! А бабуся! А когда же полетит? – допытывался Сережа.
Но вот раздался оглушительный гул от заработавшего мотора. Толпа затихла в ожидании. Пропеллер крутился все быстрее. Самолет покатился по ровному полю, потом будто дернулся, оторвался от земли и полетел. Люди ахнули и зааплодировали. Отчаянно бил в ладоши и Сережа, не сводя восторженных глаз с невиданной птицы.
– Дедуня, а дедуня? Почему крылья не машут? – удивленно спросил внук, когда аэроплан поднялся над деревьями...
Всю дорогу домой внук задавал все новые и новые вопросы, но старики не могли на них ответить. «Вот приедут твои дядья, ты у них и спроси», – отбивался дед. Дивная грохочущая огромная «птица» потрясла воображение впечатлительного мальчика. Сказка или быль? Им владело необъяснимое чувство счастья от встречи с незнанием, желанием узнать, что это такое... Шло время, но где-то в тайниках его души, в детском воображении незримо летала чудо-птица, летала, чтобы через десять лет навсегда завладеть всем существом Сергея Королева.
Теплое лето сменила дождливая осень. Сережа все больше сидел в доме, увлеченно играл в свои детские игры –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72