– Зачем нам бояться мирской империи, если нас ведет Господь?
Мюллер уставился на него, завороженный блеском в глазах, и что-то у него в душе дрогнуло. Он еще помнил, где он слышал эти слова раньше, помнил про фанатиков-Маккавеев и их масадских хозяев, но это уже было не так важно. Сердцем он стремился к простоте веры, к удобству мира, который он унаследовал от отца и хотел передать сыновьям. А горькая злоба на то, как Бенджамин Мэйхью и Хонор Харрингтон меняют и уродуют этот мир, подлила горючего в соблазн негромких, воспламеняющих слов Бёрдетта.
– Чего ты от меня хочешь? – повторил он уже тише.
Бёрдетт улыбнулся. Он протянул бокал Маршану, и бывший священник снова наполнил его. Потом землевладелец сел и заговорил спокойно и убедительно:
– Ничего, Сэмюэль. Пока ничего. Но подумай сам: Мэйхью перечеркнул столетие законодательного прецедента, чтобы захватить власть. Он наплевал на все устройство правительства, чтобы получить возможность переделать дарованный нам Богом образ жизни, – как мы можем сохранить верность такому Протектору?
Мюллер смотрел на него молча, и Бёрдетт оглянулся на Маршана, потом продолжил тем же убедительным тоном:
– Ему мы ничего не должны, Сэмюэль, а вот Господу – все. Он имеет право ожидать, что мы хотя бы попытаемся сохранить мир, который наши люди тысячу лет строили согласно Его законам. И хотя Мэйхью убедил людей последовать за ним во грех, где-то в глубине души они тоже это знают. Им только нужен вождь. Им нужно напоминание о том, чего Господь ждет от Своего народа… и что случается с теми, кто погряз во грехе.
– Что за напоминание? – полушепотом спросил Мюллер.
Бёрдетт просиял, и Мюллер ощутил нетерпение, предчувствие того, что где-то совсем рядом есть орудие, с помощью которого можно будет вернуть привычную и понятную жизнь.

Глава 14

Бот Хонор развернулся к планете, и она с мимолетной улыбкой откинулась на сиденье. Сегодня она была в гражданском и радовалась тому, что в кои-то веки избавилась от этого обезьяньего костюма. После целого года «окультуривания» и привыкания к новой одежде Хонор с радостью признала, что парадное платье грейсонской женщины куда удобнее, чем даже мантикорская униформа, не говоря уже о грейсонской. И никакого галстука!
Она усмехнулась, погладила Нимица. Кот выгнул спину, и Хонор почувствовала его радость. Нимицу нравились Бенджамин Мэйхью и его семья, а уж они его просто обожали. Они были обязаны ему – и Хонор, конечно, – своими жизнями, но Хонор благодарность смущала, а вот Нимиц ею бессовестно наслаждался. К его визитам всегда припасали сельдерей, а Рэйчел, Тереза и Джанет, старшие дети Мэйхью, считали его лучшей в мире мягкой игрушкой.
Личных охранников Протектора чуть кондрашка не хватила, когда маленькие дочери Бенджамина обнаружили, какой Нимиц гибкий и как он любит играть. Все гвардейцы прекрасно помнили видеосъемку дворцовых камер безопасности – те кадры, на которых Нимиц с потрясающей эффективностью раскроил горло убийце. Хонор, однако, не беспокоилась. Древесные коты были крепко скроены и могли вытерпеть любую проделку двухлетнего ребенка; кроме того, они любили простенькие детские эмоции. Глядя на то, как девочки Мэйхью с визгом возятся с Нимицем, Хонор вспоминала собственное детство – отличие было только в том, что у Хонор с котом возникла мысленная связь. Она уже привыкла к тому, что в присутствии девочек Нимиц ее покидал.
Сегодня, конечно, обстановка будет мрачнее, чем во время других ее визитов, подумала Хонор уже серьезно. Больше месяца она не покидала корабль, но за событиями на планете продолжала следить, а Грег Пакстон помогал ей делать выводы. Хонор многому научилась от офицера разведки – у него был редкий талант абстрагироваться от воспитания и устоявшейся культурной и моральной базы, с которой люди всегда смотрят на вещи в любом обществе. Он подходил к окружающему миру как ученый, стараясь не только видеть, но и понимать. В какой-то мере его аналитический подход делал его для обычных людей чужаком сродни Хонор.
Как и ее саму, Пакстона очень беспокоил упорный отказ землевладельца Бёрдетта смириться с решением Ризницы по поводу Эдмона Маршана. Больше того, Грег заметил и другие тревожные признаки, которые сама Хонор пропустила бы. Например, количество демонстрантов, привозимых в поместье Харрингтон, выросло, несмотря на отсутствие хозяйки. Она знала это из докладов полковника Хилла, но она и не подозревала, как дорого это стоит. Организация «протестов» становилась все лучше, пропаганда все умнее, а растущее количество демонстрантов показывало, что их скрытые покровители вкладывают все больше денег.
Последний момент был самым тревожным, поскольку показывал наличие мощной структуры поддержки, умеющей маскироваться. Пока что даже полковнику Хиллу удалось найти только парочку финансистов, связанных с демонстрантами, и они, похоже, были просто посредниками.
Но установить организатора демонстраций было не так уж важно – по сравнению с их воздействием. В самом Харрингтоне они успеха не имели. Подданные Хонор проявляли чем дальше, тем меньше терпения, но гнев харрингтонцев только повышал интерес к протестантам в других поместьях. Демонстрантов постоянно показывали в новостях. Гвардейцам и городской полиции поместья Харрингтон приходилось охранять их от гнева населения, и это только придавало их протестам веса в глазах людей, не желающих доверять женщине-землевладельцу.
Протесты были постоянным раздражителем, но сами по себе они не особо влияли на людей, за исключением тех, кто заранее был готов принять их точку зрения. К несчастью, Пакстон отметил другую, куда более тревожную тенденцию: обозначилась горстка землевладельцев, которые потихоньку, очень осторожно начали поддерживать демонстрантов.
Это было уже что-то новое. Кроме Бёрдетта, который выступил открыто после нападения на Маршана, Ключи всегда сохраняли торжественное молчание. Даже те, кому не нравилось, что среди них появилась женщина, явно считали, что мятеж, направленный против одного землевладельца, задевает всех. Но это положение изменилось. Лорд Мюллер первым публично заявил, что в споре было две стороны. В конце концов, Харрингтон – иностранка, чужая грейсонскому обществу, и она отказалась присоединиться к Церкви. А значит, для грейсонцев, обеспокоенных сосредоточением огромной власти в руках иностранки, вполне естественно выражать свои страхи и сомнения.
Заявление было очень мягкое, но оно прорвало стену молчания Ключей, и с тех пор выступило еще несколько землевладельцев – лорды Келли, Майклсон, Сюрте и Уотсон. Как и у Мюллера, их выступления были слишком сдержанными, чтобы их можно было назвать атакой, но сама эта сдержанность придавала их словам опасный оттенок продуманности аргументов. Те, кто вовсе не собирался присоединяться к бессмысленной враждебности к переменам, куда скорее могли прислушаться к этим новым выступлениям и задуматься, тем более что исходили эти заявления от землевладельцев, которых на Грейсоне традиционно уважали.
По крайней мере, Церковь держалась твердо, но даже тут Пакстон нашел первые признаки расхождения. Преподобный Хэнкс и Ризница ясно выразили позицию Церкви, и никто из низшего духовенства не выступил против дисциплинарных мер, примененных к Маршану. Но, как указал Пакстон, существовала большая разница между поддержкой Ризницы и отсутствием оппозиции. Значительное количество священников сохраняли сдержанное молчание. Прослеживались многозначительные совпадения между расположением их церквей и поместьями землевладельцев, так спокойно и рассудительно поддерживавших демонстрантов.
Хонор чувствовала себя виноватой из-за того, что офицер разведки флота тратит столько времени на то, что никак не относится к военной ситуации. Она надеялась, что он излишне пессимистичен, но выводы Пакстона ее тревожили. По опросам, подавляющее большинство грейсонцев все еще поддерживали Протектора, но вот в отношении ее самой рос процент сомневающихся. В конце концов, нет дыма без огня…
Равновесие смещается, подумала она, глядя в иллюминатор. Не внезапно, но медленно, постепенно. Не прослеживалось ничего явного, ничего, на что можно было бы указать пальцем – или с чем можно было сразиться, – но опасность ощущалась, как гроза за горизонтом. Хонор отчаянно надеялась, что они с Пакстоном просто зря тревожатся.
Бенджамин Мэйхью и его семья ждали ее в той самой столовой, где маккавеи пытались всех их убить. Хонор уже не первый раз с того памятного дня обедала здесь, но все равно каждый раз, входя в комнату, чувствовала холодок. Залитый кровью ковер заменили, изрешеченные пулями стены починили, но мебель была прежняя, и она привычно подивилась, как Мэйхью справляются с воспоминаниями, обедая здесь каждый день.
Наверное, они уже и подзабыли многое. Прошло почти четыре года, и даже у самых болезненных воспоминаний время рано или поздно стачивает острые края. Вот и ее собственные приступы депрессии слегка пошли на убыль. Впрочем, думать об этом времени не было, потому что ее с улыбкой окликнула миниатюрная хозяйка:
– Хонор!
Кэтрин Мэйхью, первая жена Бенджамина, бросилась ей навстречу, начисто забыв о протоколе. Конечно, визит был неофициальным, и сам Бенджамин подчеркнул это в приглашении, но Хонор все же оставалась вассалом Протектора. Когда она с ним встречалась, полагались определенные церемонии.
Но всем было наплевать. Бенджамин, не вставая, помахал ей с другого конца комнаты – грубейшее нарушение этикета для грейсонского мужчины, который совсем не так обязан отреагировать, если в комнату входит женщина. Шестилетняя крепышка Рэйчел, гроза дворцовой детской, вслед за матерью подбежала прямо к Хонор.
– Нимиц! – воскликнула она.
Кот с радостным воплем прыгнул к ней с плеча Хонор. Рэйчел с таким же воплем восторга уселась прямо на ковер, а десятикилограммовый кот забрался ей на руки, и их тут же окружили сестры-малышки.
Подошла поздороваться Элейн Мэйхью, и Хонор заметила, что младшая жена Бенджамина снова беременна. Она была намного моложе Кэтрин и поначалу очень стеснялась Хонор. Зато сейчас Элейн просто весело кивнула головой и нырнула в быстро увеличивающийся водоворот из маленьких девочек и кота.
– До обеда нам их ни за что не распутать, – усмехнулась Кэтрин.
– Извини. Он вообще-то знает, как себя вести, но…
Извинения Хонор заглушил дружный вопль восторга – Нимиц взбежал по спине Терезы, оперся двумя парами передних лап о ее макушку и буквально взлетел, после чего мгновенно скрылся под кушеткой. Все три девочки побежали за ним. «Поймай кота» было одной из их любимых игр (особенно когда подворачивалось побольше препятствий в виде мебели, родителей, гостей и многострадальных телохранителей). Хонор пожала плечами и закончила с кривоватой ухмылкой:
– Он любит детей.
Кэтрин расхохоталась.
– Я знаю, а они любят его. Не беспокойся, скоро они выдохнутся, и мы хоть пообедаем спокойно. Пойдем.
Она подвела Хонор к Бенджамину, он встал и крепко пожал ей руку. Она впервые посетила дворец с тех пор, как гранд-адмирал Мэтьюс предложил ей вернуться на флот, и, несмотря на веселое выражение лица, Протектор смотрел на нее серьезно и изучающе. Прошло не меньше минуты, прежде чем он расслабился.
– Рад видеть, что вы хорошо выглядите, – сказал он.
Его слова едва пробились сквозь шум, поднятый детьми и котом. Хонор улыбнулась чуть более неестественно, чем можно было списать на искусственные лицевые нервы. Роль, которую играл Бенджамин Мэйхью в обществе, научила его великолепно скрывать свои чувства, но Хонор и без Нимица знала, почему он так долго ее разглядывал. Неужели ее душевные раны выставлены напоказ? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос.
– Спасибо, – сказала она, и Протектор широко улыбнулся.
– Садитесь, – он указал на удобное кресло и обернулся – мимо промчались его дочери в погоне за серо-бежевым пушистым вихрем. – Мы рассчитали, что им понадобится полчаса, чтобы избавиться от лишней энергии, так что я заказал обед на девять.
– Мне, правда, очень жаль…–снова начала Хонор, но он только покачал головой.
– Если бы мы не были этому рады, то Элейн быстро прекратила бы безобразие, – уверил он ее.
В этот момент мимо пробежала Элейн, изо всех сил стараясь не отставать от детей. В биологическом смысле только Джанет была ее родным ребенком, но никакой разницы не чувствовалось. Хонор не могла не признать, что детство на Грейсоне было безопасным. Ребенка на Грейсоне опекало столько матерей, сколько жен было у его отца, но дело даже не в этом. Суровое природное окружение, особенно в первые ужасные поколения, привело к такой высокой детской смертности, что грейсонцы терзались этим до сих пор. Они считали детей самым драгоценным даром, когда-либо данным Богом. Это привело к необычайной заботливости в воспитании малышей. Хонор подозревала, что у Элейн это получается лучше, чем у Кэтрин, – она была куда более привержена традициям. Кэтрин активно участвовала в общественной жизни (насколько это возможно для грейсонской женщины), она выполняла социальные и политические обязанности первой супруги, но при этом находила время для детей с легкостью, которая удивляла Хонор. Не могло это быть так легко, как получалось у Кэтрин, – Хонор всегда помнила, как перегружен ее собственный день, – но каким-то образом старшая жена все успевала.
– Бенджамин прав, – сказала Кэтрин. – Нимиц их любимый гость, а они не видели его уже несколько недель. Если он может выдержать такой бедлам, то и мы можем.
– Нимиц, – сказала Хонор с чувством, – считает, что лучше ваших детей на свете только сельдерей.
Нимиц, дети и Элейн, а за ними двое охранников, уже скрылись за дальними дверями личных помещений семьи Мэйхью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59