Он знает, куда был нацелен искривитель, знает, что мы здесь. Как только ему удастся починить аппаратуру, он отправится нас искать, чтобы мы, часом, не расстроили его планы в этой точке континуума.
Аня понимала, что мои рассуждения не лишены логики, но все равно не горела желанием переходить к действиям.
– Лучше убраться подальше от этого проклятого болота, – добавил я. – Не годится здесь сидеть. Давай тронемся завтра утром, с первыми лучами солнца. Пойдем в гору, там будет и прохладнее, и суше.
В ее глазах вдруг зажглись искры восторга.
– Можно пойти той же дорогой, что и утконосые динозавры! Они наверняка направлялись на возвышенность.
– А тираннозавры следом, – пробормотал я.
– Да, – откликнулась Аня, и былой энтузиазм зазвенел в ее голосе. – Интересно посмотреть, догнали ли они утконосых.
– Порой ты бываешь невероятно кровожадной.
– Жесткость свойственна человеческой натуре, Орион. Я еще чувствую упоение охотой. А ты нет?
– Только когда я охотник, а не дичь.
– Ты мой охотник, – промолвила она.
– И нашел то, что искал. – Я притянул Аню к себе.
– Быть жертвой не так уж страшно, – прошептала она мне на ухо. – Иногда.

16

Наутро мы пустились в путь – прочь от болот, к прохладным, чистым холмам. Подсознательно я надеялся отыскать более привычный пейзаж: цветы и траву, собак, кроликов и диких кабанов. Я знал, что людей здесь нет, но все равно мечтал о знакомых образах.
Тем не менее мы очутились в мире, населенном практически одними динозаврами. В пасмурном небе без малейших усилий парили гигантские птерозавры. В кустах копошились крохотные четвероногие динозаврики. Повсюду маячили их крупные собратья, смахивавшие на ожившие горы, деликатно похрустывавшие листьями папоротников и кустов, в изобилии росших вокруг.
Цветов нигде не было и в помине – во всяком случае, ничего знакомого я не нашел. На макушках некоторых бочкообразных растений торчали перистые вайи. от греч. baion – пальмовая ветвь – листья папоротников

А вообще унизанные шипами и червеобразными отростками рыхлые, мясистые растения внушали омерзение и отвращение, как порождения чужой планеты.
Не было даже знакомых мне деревьев, не считая изредка встречавшихся высоких стройных кипарисов и мангров, плотной стеной окружавших любое мало-мальски заметное озерцо или ручей, впиваясь в мокрую землю скрюченными хитросплетениями корней, будто сотнями крепких одеревеневших пальцев. Пожалуй, знакомыми выглядели еще и пальмы, хотя некоторые просто поражали своими размерами. Их голые чешуйчатые стволы вздымались на недосягаемую высоту, где перистые широкие листья овевал влажный теплый ветер. Нигде ни травинки, ни зернышка – лишь шуршавший камыш да уродливый рогоз. Порой они покрывали водоемы настолько плотно, что их поверхность казалась почвой, и обнаружить ошибку было можно, лишь провалившись по колено или даже глубже.
Ночевали мы на деревьях, хотя, насколько я мог судить, динозавры спали в ночные часы, как и мы. Но мы были совершенно беззащитны перед свирепыми тварями вроде тираннозавров, от которых могли лишь убегать и прятаться – а потому не хотели испытывать судьбу.
За первые дни пути мы не видели ни одного тираннозавра, хотя их трехпалые следы попадались довольно часто. Аня требовала, чтобы мы двигались по их следу, который шел параллельно более глубоким отпечаткам, оставленным утконосыми динозаврами. Порой когтистые лапы ступали поверх следов утконосых.
Вокруг хватало и других хищников. Например, стремительных двуногих тварей ростом значительно выше меня. На бегу они вытягивали хвосты параллельно земле и алчно хватали передними конечностями мелких динозавров, а те жалобно пищали и свистели, когда клыки и зубы карнозавров рвали их плоть.
Как только поблизости появлялся плотоядный ящер, мы с Аней ложились на землю. Не имея никаких средств защиты, кроме собственной наблюдательности и ума, мы не могли поступать иначе. Они к нам даже не подходили – то ли не видели, то ли решали, что мы несъедобны, уж и не знаю. А выяснять мне как-то не хотелось.
Однажды мы видели полдюжины трицератопсов, крупный представитель рогатых динозавров, имевший на черепе три роговидных образования

осторожно утолявших жажду у берега речушки. Каждый из них, размером с четверку взрослых носорогов, был вооружен тремя длинными рогами и массивным костяным воротником, росшим из затылка. Неуклюжие, угловатые твари ужасно нервничали. И было от чего: с противоположного берега в речушку с плеском вбежала пара двуногих карнозавров – не тираннозавров, но все равно больших, зубастых и злобных.
Посмотрев в ту сторону, трицератопсы сбились в кучу, выстроившись плечом к плечу, опустив головы и направив свои длинные рога на хищников, будто ряд пик или грозный частокол. Карнозавры с фырканьем и ворчанием потоптались на месте, оценивая ситуацию. Затем развернулись и устремились прочь.
Я был близок к разочарованию. Мне вовсе не хотелось наблюдать жестокую, кровопролитную битву динозавров – просто кто бы ни победил, мы непременно смогли бы поживиться остатками мяса. Используя свои примитивные сети и палицы, мы могли охотиться лишь на мелких динозавров и мохнатых зверьков, так что изрядный кусок мяса нам бы не повредил.
На вторую ночь пути я проснулся от ощущения опасности. Царила непроглядная темень. Мы с Аней полулежали в развилке дерева. На ночлег мы расположились на самой большой высоте, где ветки еще выдерживали нас.
Мы были не одни. Я уловил исходившую от кого-то – или от чего-то – угрозу, но ничего не видел в кромешной тьме. По ночам здесь было тихо, не считая звучавшего постоянно и ставшего привычным неумолчного зудения насекомых. В меловом периоде не было ни воя волков, ни рыка львов – по ночам бодрствовали лишь предки полевых мышей и белок, но эти старались не производить никакого шума.
В облачном покрове вдруг образовался просвет. Луна то ли уже закатилась, то ли еще не всходила, но землю озарил багровый свет звезды, впервые увиденной мной в неолите. В ее кровавом сиянии блеснули два злобных глаза, смотревшие на меня, не мигая.
Помимо воли мое тело перешло в сверхускоренный режим. И как раз вовремя – змея метнулась ко мне, разинув пасть, готовая вонзить в меня ядовитые зубы.
Я видел ее обвившееся вокруг ветви тело, видел, как пасть ее разверзлась, видел истекавшие ядом зубы, видел, как она вздыбилась и метнулась ко мне – все это разыгрывалось перед моими глазами в замедленном темпе. Лишенные век глазки с ненавистью взирали на меня.
Выбросив вперед правую руку, я поймал змею. Она была настолько велика, что мои пальцы охватили ее лишь наполовину. Ее длинное мускулистое тело, двигаясь по инерции, едва не сбило меня с ветки на далекую землю, утопавшую во мраке. Но я уцепился за ветку ногами и свободной рукой, хотя и ударился спиной о ствол с такой силой, что невольно зарычал.
Прижимая большим пальцем нижнюю челюсть гадины, я отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки. Извиваясь, сворачиваясь кольцами, она пыталась вырваться. Проснувшаяся Аня мгновенно оценила ситуацию и схватилась за дубинку.
Я с трудом встал на одно колено, опасаясь, что бившаяся змея свалит меня с ветки.
– Ложись! – приказал я Ане.
Как только она подчинилась, я перехватил гадину поудобнее и изо всей силы ударил о ствол. Ее голова стукнулась о дерево с сильным, приятным слуху треском. Я снова и снова колотил ее о дерево. Змея перестала извиваться, а скоро и шевелиться вообще, безвольно повиснув у меня в руке. Я отшвырнул труп гадины прочь. Он полетел вниз, ломая ветки, и наконец грохнулся о землю.
– Весточка от Сетха? – приподняв голову, спросила Аня. Голос ее упал почти до шепота.
Я пожал плечами, хотя в темноте она моего движения не видела.
– Кто знает? Тут масса змей. Наверно, они охотятся на ночных млекопитающих, которые живут на деревьях. Может, мы просто забрались не на то дерево?
Аня подобралась ко мне поближе, и я ощутил, как она дрожит. С той ночи мы спали по очереди.
Теперь я понял, почему всем людям досталось три инстинктивных страха: страх темноты, страх высоты и страх перед змеями.

17

Держа путь в гору, все дальше от болот, мы с Аней постепенно начали обзаводиться примитивными орудиями труда. Кремень нигде не попадался, но зато я подобрал булыжник себе по руке и каждый вечер трудился над ним, обтесывая о другие камни, чтобы сделать лезвие более-менее острым. Аня выискивала прямые ветви, а вечером обжигала их кончики на костре, чтобы получить более-менее прочные острия.
Меня тревожила необходимость разводить каждый вечер костер. Разумеется, нужно было готовить ту жалкую пищу, которую удавалось раздобыть. В другую эпоху костер потребовался бы, чтобы отпугивать хищников по ночам, пока мы спим, но в этом веке миром правили рептилии, а не млекопитающие, и я опасался, что огонь может привлечь обожавших тепло пресмыкающихся, а не отпугнуть их.
Да и о Сетхе забывать не следовало. Развести костер здесь наверняка некому, кроме нас с Аней. Всякому обладателю техники, способной сканировать обширные участки суши, костер укажет наше местопребывание не хуже маяка.
И все-таки мы нуждались в ночном костре – не только ради приготовления пищи и безопасности, но и ради душевного комфорта. Ночь за ночью мы с Аней сидели бок о бок у костра, глядя на жаркую пляску язычков пламени, и размышляли о том, что должно пройти более шестидесяти миллионов лет, прежде чем человек впервые разведет огонь.
На возвышенности, вдали от болот, небо очистилось. Но я по-прежнему не узнавал звезд. Ночь за ночью я искал созвездие Ориона, но напрасно.
Теперь я начал демонстрировать Ане свою охотничью удаль. При помощи сделанных ею копий я добывал мелких динозавров величиной с птицу, а иногда даже ухитрялся забить более крупную дичь, вроде четвероногих травоядных ящеров ростом с овцу.
А однажды вечером я задал Ане вопрос, терзавший меня с момента прибытия в эпоху динозавров.
– Когда ты изменила свой облик… преобразилась в сферу чистой энергии, – мысль, что это и есть истинная сущность моей любимой, до сих пор тревожила меня, – куда ты исчезла? Что ты делала?
В отсветах пляшущего пламени костра ее лицо мерцало и переливалось почти так же, как тогда, когда она растворилась в моих объятьях при падении в ядерный колодец Сетха.
– Пыталась вернуться к другим творцам, – негромко, почти печально проронила она. – Но путь был заблокирован. Я пробовала переместить нас обоих в иное место и время, в любую точку континуума. Но искривитель Сетха был настроен именно на это время и на это место, и мне не хватило энергии, чтобы изменить настройку и перенестись куда-либо еще.
– А ты осознаешь, что делаешь, когда… когда меняешь облик?
– Да.
– Ты можешь сделать это сейчас?
– Нет, – мрачно призналась она. Движением руки обведя наш костерок и обглоданные динозавровые кости на земле, она сказала: – Недостаточно энергии. Ее нам едва хватает, чтобы поддерживать жизнь в человеческом теле. – Голос Ани звучал весело, но под весельем таилась тоска, а может быть, даже страх.
– Значит, ты заточена в человеческом теле.
– Я выбрала человеческое тело, Орион. Чтобы быть с тобой.
Этим она хотела подчеркнуть свою любовь, но пробудила у меня острое чувство вины – это по моей милости она ограничена в своих возможностях и уязвима, как я сам.
Через неделю мы вышли на плоскогорье. Здесь было хоть и ненамного прохладнее, но зато суше, чем в болотах.
Ночь за ночью я смотрел на небосвод, отыскивая созвездие-тезку и пытаясь отделаться от ощущения, что зловещая багровая звезда взирает на меня, будто око разгневанного бога – или дьявола.
Аня всегда просыпалась около полуночи, чтобы заступить на вахту и дать мне поспать. Как-то раз она спросила:
– Любимый, что ты надеешься отыскать среди звезд?
– Ищу себя, – слегка устыдившись, признался я.
– Вон там, – указала она.
Это был не Орион. Это созвездие ничуть не напоминало мне знакомого Охотника. Ригеля не было и в помине. Блистательной красной Бетельгейзе простыл и след. Вместо трех звезд пояса и висевшего на нем меча я обнаружил лишь слабое туманное пятнышко.
Кровь в моих жилах застыла. Даже созвездия Ориона нет в этом заброшенном пространстве и времени! Нам незачем находиться здесь, в такой дали от родных времен. Мы здесь чужаки, изгнанники, забытые богами, гонимые силами, которым даже не можем дать отпор, обреченные встретить смерть и уйти в вечное небытие.
Беспредельная горесть наполнила мою душу. Я чувствовал полнейшую беспомощность, собственную бесполезность, понимая, что рано или поздно Сетх выследит нас и положит конец нашему существованию.
Как я ни старался, отчаяние не покидало меня. Еще ни разу мне не доводилось переживать столь безысходной тоски и муки. Я пытался скрыть свое состояние от Ани, но по ее тревожному взгляду понял, что она прекрасно понимает, как я опустошен и подавлен.
А затем мы вышли к кладке яиц утконосых динозавров.
Она оказалась на плоской вершине пологого холма. По склону холма поднялось такое бесчисленное множество гадрозавров, что их тяжелые лапы протоптали в голой пыльной земле настоящую дорогу.
– Должно быть, ящеры приходят сюда каждый год, – заметила Аня, шагая по дороге к вершине холма.
Я промолчал, не в силах пробудить в своей душе искорку любознательности или энтузиазма, двигавшего моей подругой. Мрачная замкнутость по-прежнему не покидала меня.
Мы должны были догадаться, что ждет нас на вершине, по шумному скрипучему шипению десятков птерозавров, которые хлопали кожистыми крыльями над холмом, закладывая крутые виражи для приземления. Взбираясь по отлогому склону, мы с Аней слышали щелчки их длинных костистых клювов, словно птерозавры дрались между собой.
Я никак не мог уловить какое-то полузабытое воспоминание. Поведение птерозавров что-то напоминало мне, но я никак не мог осознать, что именно. Однако едва мы вышли к вершине, оно оформилось в четкую мысль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39