Драконы умерили рысь, осмотрительно ступая по длинной широкой аллее. Лишенную растительности землю покрывал толстый слой гравия, заботливо разглаженный руками неведомых работников.
Ни рабов, ни хозяев, ни других драконов нигде не видно – словно мы оказались в огромном саду совершенно одни.
Затем впереди замаячило сооружение – то ли здание, то ли просто высокая закругленная стена. От резкого, бестеневого сияния полуденного солнца она казалась яичной скорлупой – такая же изжелта-белая и такая же гладкая. Ни башенок, ни зубцов, ни окон; лишь заметно наклоненная внутрь стена из непонятного материала – не каменная и не деревянная.
Приблизившись к ней, драконы двинулись еще медленнее, повернули и затрусили вдоль ее основания. Возвышаясь на добрых три этажа, она огораживала огромную площадь – пожалуй, не меньше Трои с Иерихоном, вместе взятых.
Мы ехали вдоль стены минут десять, прежде чем одна из ее секций отъехала, обнаружив высокий, широкий дверной проем.
Войдя в длинный просторный туннель, ящеры перешли на шаг. Хрустя когтистыми лапами по гравию, они макушками едва не задевали потолок, сделанный из того же гладкого пластика, что и наружная стена. Наконец мы снова вышли к солнцу, оказавшись в исполинском круглом дворе.
Во дворе кипела своя суетливая жизнь. Здесь можно было видеть рептилий любых мыслимых и немыслимых видов и размеров. Туда-сюда носились полуголые потные люди-рабы. Надо мной возвышалась стена, наклоненная внутрь, невероятно гладкая и явно непреодолимая.
В дальнем конце двора виднелось некое подобие загона для скота, в которой содержались четвероногие травоядные драконы, выполнявшие работу надсмотрщиков. Одни из них ели, наклоняя длинные шеи к яслям, наполненным растительностью; другие стояли праздно, помахивая длинными хвостами, или спокойно озирали двор, покачивая крохотными головками вверх-вниз. Вытянувшись в полный рост, они доставали до середины ограждавшей двор кольцевой стены.
Точно напротив загона находились более прочные клетки, где беспокойно расхаживали злобные плотоядные драконы, шипя и лязгая зубами, блиставшими на солнце, как сабли.
В одном месте из кольцевой стены на высоте более пятнадцати футов выдавалась терраса, на которой помещались десятки птерозавров. Сложив широкие кожистые крылья, опустив длинные морды и закрыв глаза, ящеры спали. Ни на поддерживавших террасу балках, ни на земле под ней не было ни малейших следов помета. Либо летучие твари хорошо выдрессированы, либо рабы постоянно прибирают за ними.
Всего я насчитал там восемь хозяев-рептилий, шагавших по двору, сидевших на лавках или склонившихся над своей работой. Между собой они не общались, оставаясь отчужденными и равнодушными, будто соплеменники их вовсе не интересовали.
Рабы суетливо спешили наполнить ясли, поднося большие плетеные корзины с растениями. Надрываясь из последних сил, четверка рабов налегала на лямки, выволакивая из низкой двери поддон с горой сырого мяса для хищных ящеров. Остальные метались по двору, выполняя задания, смысла которых я не понял, – наверно, они были важны, если судить по всеобщей спешке. Двое рабов подбежали к нам и стояли, склонив головы, а хозяева соскользнули со своих рысаков и дали мне знак сделать то же самое.
Все, что я увидел, весьма напоминало средневековый замок или восточный базар – на чешуе драконов переливались радужные блики, шкуры хозяев сверкали светло-коралловыми, почти розовыми оттенками, вокруг вздымалась крепостная стена, птерозавры казались заморскими птицами; повсюду царила суета и сутолока рабов. Но две вещи показались мне невероятно странными. Во-первых, нигде не было огня, даже дыма; никто не готовил пищу, никто не грелся у потрескивавшего очага. А во-вторых – я не слышал никакого шума.
Все происходило в гробовом молчании. Не раздавалось ни одного человеческого голоса. Тишину изредка нарушало шипение драконов да жужжание какого-нибудь залетного насекомого. Босые ноги рабов ступали по пыльному двору совершенно бесшумно. Сами хозяева не издавали ни звука, а их рабы, должно быть, просто не осмеливались говорить.
Спрыгнув на землю, я окинул взглядом двух рабов, безмолвно стоявших перед нами, – точнее, раба и рабыню. Оба были молоды и оба обнажены по пояс. Без единого слова они дали знак драконам, и те последовали за ними к клеткам хищников.
Один из взявших меня в плен, хозяин, коснулся моего плеча холодной когтистой лапой и указал в направлении зиявшего в стене узкого дверного проема. Я готов был поклясться, что еще мгновение назад стена в том месте была целой и идеально гладкой.
Один из хозяев пошел впереди меня, а второй сзади. Так, цепочкой, мы вошли в прохладную тень коридора; похоже, он тянулся вдоль всей окружности стены. Выйдя к одному из ответвлений, мы начали долгий спуск по спирали. Внутри было темно, особенно после яркого полуденного солнца. Коридор, шедший под уклон, вообще не освещался: я едва мог разглядеть спину двигавшегося впереди ящера, при ходьбе слегка вилявшего хвостом.
Наконец мы остановились перед глухой стеной, Но секция стены тотчас же отъехала в сторону, и провожатые дали мне знак войти.
Я ступил в едва освещенную комнату, и дверь за мной закрылась. Однако я знал, что нахожусь здесь не один, чувствовал присутствие другого живого существа.
И хотя мое зрение почти мгновенно приспосабливалось к крайне слабой освещенности, комната продолжала тонуть в мрачной тьме. Вокруг было черным-черно, почти как в угольном мешке. И вдруг луч темно-красного света, напомнивший яростное сияние кровавой звезды в ночи, озарил часть комнаты передо мной.
Сетх полулежал на низкой кушетке без спинки. Его «трон» из чернейшего эбенового дерева был вознесен на три фута над полом, по обе стороны от него стояли идолы – из дерева, камня, а один даже как будто бы из слоновой кости. Изваяния различались и по размеру, и по стилю – очевидно, их создали руки разных мастеров. Были сделанные чрезвычайно грубо, были и получше, а статуэтка из слоновой кости являла собой настоящее произведение искусства.
И все они воплощали один и тот же образ: адское существо, нареченное Сетхом.
Черные щели его зрачков источали непримиримую ненависть. Рогатая красноглазая голова, покрытое малиновой чешуей тело, длинный извивавшийся хвост воистину могли принадлежать лишь дьяволу. Тысячи поколений людей будут трепетать перед ним. Этот образ вобрал в себя все ночные кошмары, безумный ужас, извечную безграничную вражду без пределов, без границ, без жалости.
Я ощутил полыхавшую в моей груди ненависть. Колени мои подгибались от обрушившегося на меня ужаса: ведь я оказался лицом к лицу с беспощадным врагом человечества.
«Ты Орион», – прозвучали в моем мозгу слова.
– А ты Сетх, – ответил я вслух.
«Жалкая обезьяна! Неужели ты – лучшее, что смогли выслать против меня твои творцы?»
– Где Аня?
Пасть Сетха чуть приоткрылась. На человеческом лице это выражение выглядело бы как жестокая ухмылка. В сумрачном красном свете блеснули ряды заостренных акульих зубов.
«Слабость млекопитающего в том, что он нуждается в близости с другими млекопитающими. Вначале – буквально, физически. Потом эмоционально, всю свою жизнь».
– Где Аня? – повторил я.
Он поднял когтистую конечность, и часть стены справа от него стала окном – экраном дисплея. Я увидел десятки людей, в тесноте ютившихся в сырой, душной камере. Одни просто сидели, другие голыми руками хватали из бункера бесцветные шары пищи, запихивая их в рот. А в углу совокуплялась пара, ни на кого не обращая внимания, и никто не обращал внимания на них.
«Обезьяны», – прозвучали слова Сетха у меня в сознании.
Я взглядом искал Аню на экране, но не находил. И только тогда до меня вдруг дошло, что это первый образец настоящей техники, которую я увидел у Сетха и остальных рептилий.
Он шевельнул когтистым пальцем, и до меня донесся разноголосый шум – выкрики, разговоры, даже смех. Плакал ребенок. Старик надтреснутым голосом горестно сетовал на кого-то, кто обозвал его дураком. Троица женщин кружком сидела на грязном полу, сдвинув головы и оживленно шепчась между собой.
«Болтливые слабоумные обезьяны, – повторил Сетх. – Вечно лопочут, вечно плетут языками. Где они только находят повод для разговора?»
Звук людских голосов согревал и ободрял меня.
«Людишки ежедневно, всечасно видят друг друга и все равно непрерывно болтают. – Слова Сетха были полны сарказма. – Этот мир станет лучше, когда будет очищен от всех представителей рода человеческого до последнего».
– Как очищен?
«А, я пробудил твое обезьянье любопытство, не правда ли?»
– Ты надеешься уничтожить все человечество?
«Я сотру вас, всех до единого, с лица этой планеты». – И хотя он передавал слова прямо в сознание, мне казалось, что я слышу змеиное шипение.
Мои мысли понеслись галопом. Он не мог уничтожить всех людей, ведь творцы существуют в отдаленном будущем, а это означает, что человечество выжило.
И тут я услышал смех Сетха – жуткий, леденивший кровь тонкий визг, подобный скрежету железного когтя по стеклу.
«Творцов не станет, как только я осуществлю задуманное. Я подчиню континуум своей воле, Орион, и твои жалкие самозваные божки исчезнут, как дым погашенной свечи».
Экран на стене потемнел.
– Аня…
«Ты хочешь увидеть женщину. Идем со мной. – И встал во весь рост, нависнув надо мной жуткой тенью смерти. – Ты увидишь ее! И разделишь ее участь».
Сквозь другую потайную дверь мы вышли в коридор, освещавшийся настолько слабо, что я едва различал силуэт его могучего тела.
«Должно быть, – решил я, – Сетх и его соплеменники видят в инфракрасном диапазоне спектра. Означает ли это, что они слепы к высокочастотной части спектра – к синему и фиолетовому?»
Я отложил размышления об этом на будущее.
Коридор превратился в спиральный спуск, уводивший все ниже и ниже, в глубь земли. Стены тускло светились, разгоняя темноту ровно настолько, чтобы я не натыкался на них. Спуск все не кончался. Сетх превосходил меня в росте на целый фут и был настолько высок, что едва не задевал головой потолок туннеля. Несмотря на мощное сложение, его тело не бугрилось мускулами; движения ящера были полны текучей грации, как беззвучное грозное скольжение удава.
Шагая позади него, я разглядел на затылке Сетха разветвленный надвое гребень, переходивший в хребет. Впереди ветви гребня казались рожками, выдававшимися из черепа прямо над крокодильими глазами. Мне были видны рудиментарные выросты на его хребте; должно быть, миллионы лет назад они представляли собой броневые пластины. На кончике его хвоста тоже имелся вырост – наверное игравший тогда роль тяжелой палицы.
Туннель стал теснее, круче – и жарче. Я совсем взмок. Пол почти обжигал мои босые ступни.
– Долго ли нам спускаться? – спросил я, и мой голос эхом отразился от гладких стен.
«Твои творцы черпают энергию от своего солнца – золотой свет большой звезды, – ответил он телепатически. – Я же беру ее из глубин планеты, из океана расплавленного железа, который бушует на полпути от коры планеты к ее идеальному центру».
– Жидкое ядро Земли, – пробормотал я.
«Море энергии, – продолжал Сетх, – разогреваемое радиоактивностью и гравитацией, бурлящее потоками электрических и магнитных полей, столь жаркое, что железо и прочие металлы тают и текут, как вода».
Это описание ада! Он черпает энергию преисподней.
А мы все шли вниз и вниз. Странно, почему Сетх не построил лифт? Казалось, мы шагаем уже не первый час в молчании, озаренные жутким красноватым свечением стен, будто сквозь печку.
«Он держит Аню там, – рассуждал я. – Что там у него, на такой глубине? И почему так глубоко? Он что, боится быть увиденным? Есть ли у него другие враги, кроме творцов? Может, кто-то из соплеменников не в ладах с ним?»
Мои мысли кружили по нескончаемому кругу, но неизменно возвращались к одному и тому же ужасному вопросу: «Что он делает с Аней?»
Мало-помалу я ощутил в своем сознании постороннее присутствие, чужой разум, прощупывавший меня настолько деликатно, что я почти не ощущал его. Поначалу я решил, что это Аня. Но разум был чуждым, враждебным. И тут я понял, почему мы так долго идем к темнице моей подруги. Сетх зондировал мой разум, допрашивая меня настолько вкрадчиво, что я даже не осознавал этого, отыскивая в моей памяти… Что он искал ?
Он уловил, что я обнаружил его зонд.
«Ты упрям, как твоя женщина! Придется применить к тебе более действенные методы, как уже пришлось поступить с ней».
Волна жаркой ярости захлестнула меня. Мне хотелось налететь на него, свернуть ему шею. Но я знал, что он легко справится со мной, и ощутил, как он злобно упивается моими мыслями.
«Ей невероятно больно, Орион. Но ее муки многократно усилятся, прежде чем я позволю ей умереть».

13

Наконец крутой спиральный туннель закончился очередной глухой стеной. На первый взгляд Сетх даже пальцем не шелохнул, но стена отъехала в сторону, открыв взору нечто вроде весьма совершенной лаборатории.
Ани нигде не было видно. В воздухе висел гул электрического тока; с двух сторон тесной комнатки сплошной стеной стояли гудевшие, пульсирующие огнями ряды аппаратов. Позади нас находился длинный стол, загроможденный странными предметами, и табурет – скорее затейливая скамья для двуногого хвостатого существа. Четвертая стена была совершенно пуста.
Сетх клацнул когтями правой руки – гладкая стена ушла вверх, открыв куда более просторную комнату, тоже битком набитую замысловатой аппаратурой.
И Аню, заточенную в стеклянный цилиндр на приподнятой над полом платформе. Совершенно нагая, она стояла неподвижно, с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, а по всему ее телу плясали голубые змейки электрических разрядов.
«Она кажется совершенно невозмутимой», – прошипел голос Сетха в моем сознании.
Аня была охвачена оцепенением. Или мертва. По всем четырем углам возвышения, окружая заточивший ее стеклянный цилиндр, стояли грубо сработанные статуи Сетха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39