итальянская мебель в ванную комнату
— спросила она.
— Мне не терпится, — ответил я.
— Будь оптимистом, Майк.
— А ты?
В наших словах не было раздражения, мы слишком доверяли друг другу для таких глупостей. Наверное, можно сказать, что на нас обоих в какой-то мере влияло опасение, что другой разочаруется. Я знал, что Мидж очень хочется, чтобы мне понравилось это место, а я был готов почти на все, чтобы порадовать ее, но мы говорили не только о финансовых трудностях, но и о социальных. Если мы собирались здесь жить, это должно быть правильно.
Держась за руки, мы поднялись на верхний этаж. Мидж шла впереди, словно таща меня за собой.
Изогнутая лестница выходила в маленькую прихожую; наружная дверь, которую я пытался открыть сначала, оказалась справа от нас, а дверь в круглую комнату — слева. Солнечный свет поразил нас, как мягкий взрыв, и на мгновение я ощутил, будто плыву. Это чувство было столь сильным, что у меня закружилась голова, и я бы упал с лестницы, если бы Мидж не держала меня за руку и не тянула твердо за собой. Я быстро заморгал, ослепленный внезапным ярким светом, и милый образ Мидж появлялся и исчезал передо мной, словно во сне или легком бреду. Я помню озабоченность в ее светлых глазах, но также теплоту и доверие, которые обволакивали и поддерживали меня. Мое зрение прояснилось, и я смутно понял, что, хотя прошла всего секунда или две, передо мной пронесся огромный промежуток времени.
Не помню, как я туда попал, но я оказался в круглой комнате. Снаружи сверкало солнце, и пейзаж за широкими окнами открывался с микрокосмической ясностью; я словно различал каждый листочек, каждую травинку. Небо вокруг было синее-синее, я никогда не видел такого синего неба. И я ошибочно заключил, что знаю причину этой внезапной и неестественной ясности. Раньше я слышал, что такой эффект могут произвести некоторые наркотики, когда ты меньше всего этого ожидаешь, даже спустя годы после их употребления, и эта мысль не вызвала у меня радости. Я ощутил подавляющий стыд. Мне подумалось, что резкий переход из прохладного полумрака на ослепительный свет привел в действие задержавшиеся в моем мозгу химикаты — такое бывает от мелькающего света, — и они повергли меня в короткий, но сбивающий с толку кайф. Вот что я подумал тогда, и до сих пор не исключаю такой возможности.
Мои глаза быстро снова сфокусировались (возможно, правильнее сказать расфокусировались), так что я снова стал видеть как обычно, все потеряло ту особенную четкость линий. Мидж обхватила ладонями мое лицо и с прежней теплой заботой, как мгновение назад, смотрела на меня.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она, мягко поглаживая меня руками по щекам.
— М-м-м, да, пожалуй. Да, прекрасно. — И в самом деле, я чувствовал себя прекрасно: прежнее головокружение, неожиданное обострение восприятия исчезли, не оставив никаких последствий, кроме, разве что, воспоминания. — На минутку нахлынула слабость — наверное, от падения давления на высоте, — пошутил я.
— С тобой точно все в порядке?
— Да, клянусь, я в полном порядке.
Я огляделся, рассматривая комнату, а уже не пейзаж за окном, и присвистнул:
— Ничего себе!
— Разве не красота, а, Майк?
Мидж вся сияла и так широко улыбалась, что ее лицо было готово треснуть надвое. Она отскочила от меня и обежала комнату (конечно, по кругу), закончив свой путь у грубого кирпичного камина. Опершись локтем на каминную полку, она состроила мне рожицу, ее глаза искрились весельем.
— Все выглядит совсем иначе, а? — проговорила Мидж.
И действительно, все несомненно выглядело иначе. В этой комнате было какое-то сияние, которое, как я понял, порождалось отражением от закругленных стен беспрепятственно проникающих сюда солнечных лучей. И все же в комнате содержалось что-то еще — какая-то живость, жизненная сила, нечто неосязаемое, но тем не менее вполне реальное. «Однако тебе придется открыться этому, — прошептал еле слышный голос где-то на краю моего сознания. — Ты ЗАХОЧЕШЬ почувствовать это». Возможно, иногда я бываю циничен, но мне тоже знакомы возвышенные чувства, и сама атмосфера той комнаты (в сочетании с энтузиазмом Мидж) каким-то образом высвободила их. Боже, да, я хотел почувствовать это, я хотел жить в этом месте. Тем не менее другая моя половина спрашивала, будет ли так и зимой, когда солнце затянут дождливые тучи. Исчезнет ли эта внутренняя энергия? Уйдет ли это волшебство — да, тогда впервые у меня в уме возникло это слово, хотя я не совсем осознал его значение. Но тогда мне было не доэ того. Все, что имело какое-то значение, — это настоящий момент и так внезапно нахлынувшее страстное желание.
Я подошел к Мидж и обнял ее так крепко, что она вскрикнула.
— Знаешь, это начинает на меня действовать, — сказал я, сам не понимая своих слов.
Остальные части коттеджа в некотором роде компенсировали наше радостное возбуждение. В более традиционной соседней комнате мы обнаружили длинную изломанную трещину от пола до самого потолка, а в следующей — плесень на стенах. Маленькая ванная по крайней мере функционировала, но сама ванна покрылась темными пятнами. Лестница поднималась выше, к чердачным комнаткам, имеющим странную форму, поскольку они находились под самой крышей; маленькие окошки обеспечивали там кое-какое освещение. Впрочем, потолки здесь были в порядке, и на чердак вел люк. Чтобы осмотреть чердак, мне понадобился бы стул или стремянка, так что я не стал и пытаться, но, вспомнив разбросанную по земле черепицу, заподозрил, что кое-где через крышу просвечивает небо. Мы обшарили второй и третий этажи, нашли прогнившие рамы, покореженные, не закрывающиеся двери в стенных шкафах, сырость и новые трещины в стенах, хотя и не такие серьезные, как та, что шла от пола до потолка. Даже лестничные ступени протестовали против нашего веса, и одна так прогнулась, что я поскорее отскочил, боясь провалиться. И естественно, везде лежал толстый слой пыли.
Не знаю почему, но мы намеренно не возвращались в круглую комнату — возможно, подсознательно мы чувствовали, что ее воздействие слишком сильно, чтобы испытывать его дважды за день, а может быть, нам хотелось остаться более объективными после осмотра остального коттеджа. Когда я закрывал за собой входную дверь, у меня не возникло никаких проблем, и мы прошли по дорожке обратно не так быстро, как шли туда.
За калиткой мы с Мидж обернулись. Облокотившись на капот «пассата», я обнял ее за плечи, и на какое-то время мы оба погрузились в свои мысли. Неухоженный сад и плачевное состояние самого коттеджа, похоже, сильно повлияли на меня, а взглянув на Мидж, я и в ее глазах заметил легкую тень сомнения.
Меня обеспокоило то усиление, то ослабление моего энтузиазма, и я искал у Мидж поддержки. И меньше всего ожидал увидеть сомнения.
Посмотрев на часы, я сказал:
— Давай обсудим наши дела за пивом и бутербродами.
Когда она залезала в машину, ее глаза не отрывались от Грэмери, и, когда мы отъезжали, Мидж вытянула шею, чтобы бросить последний взгляд через заднее стекло. Я не стал разворачиваться, а поехал в том же направлении, как мы приехали, припомнив, что по пути из Кентрипа нам не встретилось ни одного паба. Минут через десять я нашел что искал, и это меня значительно ободрило. Толстые дубовые бревна и блестящая белая роспись, даже косматая соломенная крыша Грубые деревянные столы и скамейки в садике перед домом без ярких фирменных зонтиков, портящих деревенское очарование. «Лесной трактир» явился мне вроде родника в пустыне.
И его интерьер тоже не разочаровал меня: низкие балки, медный орнамент и висевшие на стенах толстые кожаные ремни, огромный уютный камин, в котором вполне можно зажарить целиком поросенка, а в дальнем темном углу скромно примостился автомат с сигаретами. Никаких ни музыкальных, ни игровых автоматов. Ни даже микроволновой печи на стойке, хотя висевшее на стене меню предлагало горячие закуски. За столиками не было пусто, но и не было полно народу, и я заказал себе пинту пива, а для Мидж апельсиновый сок. Бармен был тучен, с красно-синими прожилками на щеках, длинные пряди редких волос он приглаживал к голове, скрывая лысину, и держался властно, как хозяин.
— Проездом? — спросил он без всякого любопытства, наполняя стеклянную кружку.
Я рассматривал меню и рассеянно ответил:
— Вроде того.
Потом, осознав, что бармен может кое-что рассказать о здешних местах, если не о самом коттедже, добавил:
— Тут неподалеку продается дом, мы его осматривали.
Он приподнял брови и, слегка картавя, спросил:
— Дом старой Флоры Калдиан, да?
Я кивнул:
— Да, Грэмери.
Хохотнув, бармен отвернулся взять бутылочку апельсинового сока, и мы с Мидж удивленно переглянулись.
— Хорошенький маленький коттедж, — продолжил я, пока он наливал сок.
Бармен взглянул на меня, потом на Мидж, наливая сок и ухмыляясь, но ничего не сказал, кроме стоимости выпивки.
Мидж обычно очень сдержанна, даже, можно сказать, порой застенчива, если не робка, поэтому я был несколько потрясен, когда она отчетливо и холодно спросила:
— Ну и что в этом забавного?
Бармен оценивающе оглядел ее, и я заметил, что, как и на многих до того, на него подействовала ее внешность. Что касается меня, то где-то в глубине кишок у меня застряла бетонная глыба: как я уже говорил, бармен был тучен, и, возможно, следовало обратить внимание на его руки с засученными рукавами, теперь лежащие на стойке, — казалось, ими можно молоть зерно. Когда он наклонился, я отхлебнул пива.
— Прошу прощения, мисс, — извинился бармен. — Я не хотел показаться грубым. — И отошел к другому концу стойки, чтобы обслужить еще одного посетителя.
— Посмотрим на тебя в следующий раз, — сказал я ему в спину, конечно про себя, и терпеливым тоном вслух проговорил: — Главное, Мидж, — ладить с местными жителями. Мы еще ничего не заказали поесть.
— Я уже не так голодна. Может быть, сядем снаружи?
В садике были заняты лишь несколько столов, и мы устроились за одним из свободных, немного поодаль от других. Я поставил пиво и сок на грубо обструганную поверхность и уселся напротив Мидж (нам всегда нравилось смотреть друг другу в глаза). Мне показалось, что она все еще раздражена на бармена, и потому я пожал ее руку и улыбнулся.
— Просто здесь так принято обращаться с приезжими — дать понять, что местные знают чуть больше, чем мы.
— Что? А, это ты о нем... Нет, я не об этом беспокоюсь. Флора Калдиан, наверное, слыла здесь чудачкой, и некоторые посмеивались над ней, потому что она была не такая, как все. Вероятно, она была одинокой старушкой без семьи, которая бы заботилась о ней. Нет, я думала о самом Грэмери. — Она отхлебнула свой апельсиновый сок.
— Теперь он тебе уже не так нравится?
Мидж тревожно взглянула на меня.
— О, больше чем просто нравится. Правда, в коттедже словно сталкиваются разные стихии.
Теперь пришла моя очередь встревожиться.
— О чем ты говоришь, черт возьми?
— Какая-то пустота этого дома...
— В нем долго никто не жил.
— Конечно, но разве ты сам не заметил? Там нет пауков со своей паутиной, никаких насекомых. Даже нет признаков мышей. И под крышей не гнездятся птицы — а ведь вокруг лес Грэмери же — как пустая оболочка.
Я не заметил всего этого, но Мидж была права. Там должна была обитать тьма всяких тварей.
— И все же, — продолжила она, — круглая комната была полна жизни. Ты сам ощутил это, там с тобой что-то произошло.
— Да, конечно, у меня на мгновение закружилась голова, вот и все. Вероятно, от голода. — Я с тоской посмотрел в бар.
— И все?
Мне не хотелось углубляться в это.
— На что было похоже? Ну, если тебе так нужно знать, то, когда я поднялся по лестнице, мне показалось, что на меня повлияло солнце. Яркий свет вызвал какие-то сигналы у меня в мозгу.
Мидж секунду-две смотрела на меня, потом сказала:
— Ладно.
И все. Ни споров, ни обсуждений. Она либо удовлетворилась моим ответом, либо поняла, что я не хочу углубляться дальше. От этого с Мидж легко жить.
Я выпил полкружки пива, а Мидж смотрела на меня из-под своих тенистых ресниц, черноволосая, с изящным острым подбородком. Да, потому-то я и зову ее иногда Ведьмочкой.
— Так куда мы отправимся отсюда? — спросил я, тыльной стороной руки вытерев губы. — Ты знаешь, меня тревожит, во сколько обойдется привести этот дом в порядок.
— Но дом тебе понравился, правда? — заговорщицки прошептала она перегнувшись через стол. И снова посмотрела на меня с той же улыбкой. — Разве его расположение не идеально? Представь себе, как мы будем здесь работать. Моя живопись, твоя музыка Майк, ты так много здесь сделаешь, я это точно знаю. А может быть, ты наконец возьмешься сочинять детские сказки, чтобы я их иллюстрировала. Из нас получится чудесная пара!
Я обдумал ее слова. Иногда Мидж ускользала в какой-то собственный мир, в какие-то края вдали от душных городов и корыстолюбивых смертных, и обладала способностью увлекать за собой и других — то есть если хотела взять их с собой. Большую часть времени мне приходилось оставаться прагматиком, хотя меня не переставало удивлять, какой приземленной и практичной Мидж умеет становиться, когда того действительно требуют обстоятельства.
— Слушай, вот что мы сделаем, — сказал я. — Мы вернемся к агенту и выложим свои карты. Укажем все дефекты, большие и маленькие, и назовем минимальную цену, в какую сможем уложиться. Если Бикклшифт пойдет на это — прекрасно, если нет — что ж, нам придется примириться с правдой жизни.
Мидж не могла возразить на это, но, увидев тревогу в глубине ее глаз, я испытал неприязнь к самому себе.
Так мы и сделали. Допив свое пиво и сок, мы поехали обратно в Кентрип. У меня бурчало в животе, а Мидж хранила угрюмое молчание. Когда мы проезжали Грэмери, ее глаза не отрывались от коттеджа, и снова она вытягивала шею, пока он не скрылся из вида.
Обеденное время давно прошло, когда мы добрались до деревни и нашли Бикклшифта, который не знал, чем занять остаток дня. Я изложил ему нашу позицию, сказал, что коттедж нам очень понравился и мы очень хотим его приобрести, но он имеет некоторые неприятные изъяны, которые требуют внимания и могут пробить значительную брешь в наших финансах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Мне не терпится, — ответил я.
— Будь оптимистом, Майк.
— А ты?
В наших словах не было раздражения, мы слишком доверяли друг другу для таких глупостей. Наверное, можно сказать, что на нас обоих в какой-то мере влияло опасение, что другой разочаруется. Я знал, что Мидж очень хочется, чтобы мне понравилось это место, а я был готов почти на все, чтобы порадовать ее, но мы говорили не только о финансовых трудностях, но и о социальных. Если мы собирались здесь жить, это должно быть правильно.
Держась за руки, мы поднялись на верхний этаж. Мидж шла впереди, словно таща меня за собой.
Изогнутая лестница выходила в маленькую прихожую; наружная дверь, которую я пытался открыть сначала, оказалась справа от нас, а дверь в круглую комнату — слева. Солнечный свет поразил нас, как мягкий взрыв, и на мгновение я ощутил, будто плыву. Это чувство было столь сильным, что у меня закружилась голова, и я бы упал с лестницы, если бы Мидж не держала меня за руку и не тянула твердо за собой. Я быстро заморгал, ослепленный внезапным ярким светом, и милый образ Мидж появлялся и исчезал передо мной, словно во сне или легком бреду. Я помню озабоченность в ее светлых глазах, но также теплоту и доверие, которые обволакивали и поддерживали меня. Мое зрение прояснилось, и я смутно понял, что, хотя прошла всего секунда или две, передо мной пронесся огромный промежуток времени.
Не помню, как я туда попал, но я оказался в круглой комнате. Снаружи сверкало солнце, и пейзаж за широкими окнами открывался с микрокосмической ясностью; я словно различал каждый листочек, каждую травинку. Небо вокруг было синее-синее, я никогда не видел такого синего неба. И я ошибочно заключил, что знаю причину этой внезапной и неестественной ясности. Раньше я слышал, что такой эффект могут произвести некоторые наркотики, когда ты меньше всего этого ожидаешь, даже спустя годы после их употребления, и эта мысль не вызвала у меня радости. Я ощутил подавляющий стыд. Мне подумалось, что резкий переход из прохладного полумрака на ослепительный свет привел в действие задержавшиеся в моем мозгу химикаты — такое бывает от мелькающего света, — и они повергли меня в короткий, но сбивающий с толку кайф. Вот что я подумал тогда, и до сих пор не исключаю такой возможности.
Мои глаза быстро снова сфокусировались (возможно, правильнее сказать расфокусировались), так что я снова стал видеть как обычно, все потеряло ту особенную четкость линий. Мидж обхватила ладонями мое лицо и с прежней теплой заботой, как мгновение назад, смотрела на меня.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила она, мягко поглаживая меня руками по щекам.
— М-м-м, да, пожалуй. Да, прекрасно. — И в самом деле, я чувствовал себя прекрасно: прежнее головокружение, неожиданное обострение восприятия исчезли, не оставив никаких последствий, кроме, разве что, воспоминания. — На минутку нахлынула слабость — наверное, от падения давления на высоте, — пошутил я.
— С тобой точно все в порядке?
— Да, клянусь, я в полном порядке.
Я огляделся, рассматривая комнату, а уже не пейзаж за окном, и присвистнул:
— Ничего себе!
— Разве не красота, а, Майк?
Мидж вся сияла и так широко улыбалась, что ее лицо было готово треснуть надвое. Она отскочила от меня и обежала комнату (конечно, по кругу), закончив свой путь у грубого кирпичного камина. Опершись локтем на каминную полку, она состроила мне рожицу, ее глаза искрились весельем.
— Все выглядит совсем иначе, а? — проговорила Мидж.
И действительно, все несомненно выглядело иначе. В этой комнате было какое-то сияние, которое, как я понял, порождалось отражением от закругленных стен беспрепятственно проникающих сюда солнечных лучей. И все же в комнате содержалось что-то еще — какая-то живость, жизненная сила, нечто неосязаемое, но тем не менее вполне реальное. «Однако тебе придется открыться этому, — прошептал еле слышный голос где-то на краю моего сознания. — Ты ЗАХОЧЕШЬ почувствовать это». Возможно, иногда я бываю циничен, но мне тоже знакомы возвышенные чувства, и сама атмосфера той комнаты (в сочетании с энтузиазмом Мидж) каким-то образом высвободила их. Боже, да, я хотел почувствовать это, я хотел жить в этом месте. Тем не менее другая моя половина спрашивала, будет ли так и зимой, когда солнце затянут дождливые тучи. Исчезнет ли эта внутренняя энергия? Уйдет ли это волшебство — да, тогда впервые у меня в уме возникло это слово, хотя я не совсем осознал его значение. Но тогда мне было не доэ того. Все, что имело какое-то значение, — это настоящий момент и так внезапно нахлынувшее страстное желание.
Я подошел к Мидж и обнял ее так крепко, что она вскрикнула.
— Знаешь, это начинает на меня действовать, — сказал я, сам не понимая своих слов.
Остальные части коттеджа в некотором роде компенсировали наше радостное возбуждение. В более традиционной соседней комнате мы обнаружили длинную изломанную трещину от пола до самого потолка, а в следующей — плесень на стенах. Маленькая ванная по крайней мере функционировала, но сама ванна покрылась темными пятнами. Лестница поднималась выше, к чердачным комнаткам, имеющим странную форму, поскольку они находились под самой крышей; маленькие окошки обеспечивали там кое-какое освещение. Впрочем, потолки здесь были в порядке, и на чердак вел люк. Чтобы осмотреть чердак, мне понадобился бы стул или стремянка, так что я не стал и пытаться, но, вспомнив разбросанную по земле черепицу, заподозрил, что кое-где через крышу просвечивает небо. Мы обшарили второй и третий этажи, нашли прогнившие рамы, покореженные, не закрывающиеся двери в стенных шкафах, сырость и новые трещины в стенах, хотя и не такие серьезные, как та, что шла от пола до потолка. Даже лестничные ступени протестовали против нашего веса, и одна так прогнулась, что я поскорее отскочил, боясь провалиться. И естественно, везде лежал толстый слой пыли.
Не знаю почему, но мы намеренно не возвращались в круглую комнату — возможно, подсознательно мы чувствовали, что ее воздействие слишком сильно, чтобы испытывать его дважды за день, а может быть, нам хотелось остаться более объективными после осмотра остального коттеджа. Когда я закрывал за собой входную дверь, у меня не возникло никаких проблем, и мы прошли по дорожке обратно не так быстро, как шли туда.
За калиткой мы с Мидж обернулись. Облокотившись на капот «пассата», я обнял ее за плечи, и на какое-то время мы оба погрузились в свои мысли. Неухоженный сад и плачевное состояние самого коттеджа, похоже, сильно повлияли на меня, а взглянув на Мидж, я и в ее глазах заметил легкую тень сомнения.
Меня обеспокоило то усиление, то ослабление моего энтузиазма, и я искал у Мидж поддержки. И меньше всего ожидал увидеть сомнения.
Посмотрев на часы, я сказал:
— Давай обсудим наши дела за пивом и бутербродами.
Когда она залезала в машину, ее глаза не отрывались от Грэмери, и, когда мы отъезжали, Мидж вытянула шею, чтобы бросить последний взгляд через заднее стекло. Я не стал разворачиваться, а поехал в том же направлении, как мы приехали, припомнив, что по пути из Кентрипа нам не встретилось ни одного паба. Минут через десять я нашел что искал, и это меня значительно ободрило. Толстые дубовые бревна и блестящая белая роспись, даже косматая соломенная крыша Грубые деревянные столы и скамейки в садике перед домом без ярких фирменных зонтиков, портящих деревенское очарование. «Лесной трактир» явился мне вроде родника в пустыне.
И его интерьер тоже не разочаровал меня: низкие балки, медный орнамент и висевшие на стенах толстые кожаные ремни, огромный уютный камин, в котором вполне можно зажарить целиком поросенка, а в дальнем темном углу скромно примостился автомат с сигаретами. Никаких ни музыкальных, ни игровых автоматов. Ни даже микроволновой печи на стойке, хотя висевшее на стене меню предлагало горячие закуски. За столиками не было пусто, но и не было полно народу, и я заказал себе пинту пива, а для Мидж апельсиновый сок. Бармен был тучен, с красно-синими прожилками на щеках, длинные пряди редких волос он приглаживал к голове, скрывая лысину, и держался властно, как хозяин.
— Проездом? — спросил он без всякого любопытства, наполняя стеклянную кружку.
Я рассматривал меню и рассеянно ответил:
— Вроде того.
Потом, осознав, что бармен может кое-что рассказать о здешних местах, если не о самом коттедже, добавил:
— Тут неподалеку продается дом, мы его осматривали.
Он приподнял брови и, слегка картавя, спросил:
— Дом старой Флоры Калдиан, да?
Я кивнул:
— Да, Грэмери.
Хохотнув, бармен отвернулся взять бутылочку апельсинового сока, и мы с Мидж удивленно переглянулись.
— Хорошенький маленький коттедж, — продолжил я, пока он наливал сок.
Бармен взглянул на меня, потом на Мидж, наливая сок и ухмыляясь, но ничего не сказал, кроме стоимости выпивки.
Мидж обычно очень сдержанна, даже, можно сказать, порой застенчива, если не робка, поэтому я был несколько потрясен, когда она отчетливо и холодно спросила:
— Ну и что в этом забавного?
Бармен оценивающе оглядел ее, и я заметил, что, как и на многих до того, на него подействовала ее внешность. Что касается меня, то где-то в глубине кишок у меня застряла бетонная глыба: как я уже говорил, бармен был тучен, и, возможно, следовало обратить внимание на его руки с засученными рукавами, теперь лежащие на стойке, — казалось, ими можно молоть зерно. Когда он наклонился, я отхлебнул пива.
— Прошу прощения, мисс, — извинился бармен. — Я не хотел показаться грубым. — И отошел к другому концу стойки, чтобы обслужить еще одного посетителя.
— Посмотрим на тебя в следующий раз, — сказал я ему в спину, конечно про себя, и терпеливым тоном вслух проговорил: — Главное, Мидж, — ладить с местными жителями. Мы еще ничего не заказали поесть.
— Я уже не так голодна. Может быть, сядем снаружи?
В садике были заняты лишь несколько столов, и мы устроились за одним из свободных, немного поодаль от других. Я поставил пиво и сок на грубо обструганную поверхность и уселся напротив Мидж (нам всегда нравилось смотреть друг другу в глаза). Мне показалось, что она все еще раздражена на бармена, и потому я пожал ее руку и улыбнулся.
— Просто здесь так принято обращаться с приезжими — дать понять, что местные знают чуть больше, чем мы.
— Что? А, это ты о нем... Нет, я не об этом беспокоюсь. Флора Калдиан, наверное, слыла здесь чудачкой, и некоторые посмеивались над ней, потому что она была не такая, как все. Вероятно, она была одинокой старушкой без семьи, которая бы заботилась о ней. Нет, я думала о самом Грэмери. — Она отхлебнула свой апельсиновый сок.
— Теперь он тебе уже не так нравится?
Мидж тревожно взглянула на меня.
— О, больше чем просто нравится. Правда, в коттедже словно сталкиваются разные стихии.
Теперь пришла моя очередь встревожиться.
— О чем ты говоришь, черт возьми?
— Какая-то пустота этого дома...
— В нем долго никто не жил.
— Конечно, но разве ты сам не заметил? Там нет пауков со своей паутиной, никаких насекомых. Даже нет признаков мышей. И под крышей не гнездятся птицы — а ведь вокруг лес Грэмери же — как пустая оболочка.
Я не заметил всего этого, но Мидж была права. Там должна была обитать тьма всяких тварей.
— И все же, — продолжила она, — круглая комната была полна жизни. Ты сам ощутил это, там с тобой что-то произошло.
— Да, конечно, у меня на мгновение закружилась голова, вот и все. Вероятно, от голода. — Я с тоской посмотрел в бар.
— И все?
Мне не хотелось углубляться в это.
— На что было похоже? Ну, если тебе так нужно знать, то, когда я поднялся по лестнице, мне показалось, что на меня повлияло солнце. Яркий свет вызвал какие-то сигналы у меня в мозгу.
Мидж секунду-две смотрела на меня, потом сказала:
— Ладно.
И все. Ни споров, ни обсуждений. Она либо удовлетворилась моим ответом, либо поняла, что я не хочу углубляться дальше. От этого с Мидж легко жить.
Я выпил полкружки пива, а Мидж смотрела на меня из-под своих тенистых ресниц, черноволосая, с изящным острым подбородком. Да, потому-то я и зову ее иногда Ведьмочкой.
— Так куда мы отправимся отсюда? — спросил я, тыльной стороной руки вытерев губы. — Ты знаешь, меня тревожит, во сколько обойдется привести этот дом в порядок.
— Но дом тебе понравился, правда? — заговорщицки прошептала она перегнувшись через стол. И снова посмотрела на меня с той же улыбкой. — Разве его расположение не идеально? Представь себе, как мы будем здесь работать. Моя живопись, твоя музыка Майк, ты так много здесь сделаешь, я это точно знаю. А может быть, ты наконец возьмешься сочинять детские сказки, чтобы я их иллюстрировала. Из нас получится чудесная пара!
Я обдумал ее слова. Иногда Мидж ускользала в какой-то собственный мир, в какие-то края вдали от душных городов и корыстолюбивых смертных, и обладала способностью увлекать за собой и других — то есть если хотела взять их с собой. Большую часть времени мне приходилось оставаться прагматиком, хотя меня не переставало удивлять, какой приземленной и практичной Мидж умеет становиться, когда того действительно требуют обстоятельства.
— Слушай, вот что мы сделаем, — сказал я. — Мы вернемся к агенту и выложим свои карты. Укажем все дефекты, большие и маленькие, и назовем минимальную цену, в какую сможем уложиться. Если Бикклшифт пойдет на это — прекрасно, если нет — что ж, нам придется примириться с правдой жизни.
Мидж не могла возразить на это, но, увидев тревогу в глубине ее глаз, я испытал неприязнь к самому себе.
Так мы и сделали. Допив свое пиво и сок, мы поехали обратно в Кентрип. У меня бурчало в животе, а Мидж хранила угрюмое молчание. Когда мы проезжали Грэмери, ее глаза не отрывались от коттеджа, и снова она вытягивала шею, пока он не скрылся из вида.
Обеденное время давно прошло, когда мы добрались до деревни и нашли Бикклшифта, который не знал, чем занять остаток дня. Я изложил ему нашу позицию, сказал, что коттедж нам очень понравился и мы очень хотим его приобрести, но он имеет некоторые неприятные изъяны, которые требуют внимания и могут пробить значительную брешь в наших финансах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43