Каким-то образом мы перешли на другой уровень — тот, который мы, возможно, мимолетно ощущаем время от времени, но всегда лишь мимоходом, смутно сознавая его существование, но никогда не в состоянии прочувствовать его ясно; наш ум всегда уступает своему ограничивающему стремлению к реальности.
Трудно понять, правда? Но я пытаюсь дать, хоть и неумело, какое-то представление о том, что случилось в тот вечер в Грэмери. И, может быть, представить это в каком-то виде для самого себя.
И более того. Мы ощущали ауру Грэмери, дух, не имеющий ничего от Флоры Калдиан и всех прочих, кто жил здесь до нее, но бывший сущностью самого места. В постройке, в почве, в окружающей атмосфере заключалась безграничная доброта, проистекающая из земной непорочности.
И как все положительное предполагает отрицательное, здесь также таилась темнота, притаившееся зло. Оно было по краям — неопределенная тень, дремлющая энергия, не обладающая большой силой. Но существующая.
Мы пережили все это, но не зафиксировали в уме, и опасение скоро пропало, быстро поблекло, оттесненное физическим ощущением, основным, всеподавляющим чувством, которое привело нас к тому признанию, что своим нахлынувшим потоком унесло осторожность. Только теперь, после того как столько всего случилось, можно припомнить и частично объяснить, что же произошло с нами в тот вечер. И все равно это только моя интерпретация, к тому же созданная через долгое время после события.
Я первый обрел речь — Мидж все еще была в полном ошеломлении, или изнеможении, или и в том и в другом.
— Ты что-то подложила в бефстроганов? — Я хотел пошутить, похорохориться, приходя в себя, но она не засмеялась. — Мидж, что с тобой?
Она смотрела на меня, но не видела; в ее глазах светилось лишь сонное удивление.
— Мидж?
Она медленно и глубоко вдохнула, подняв грудь и плечи, а потом так же медленно выдохнула. И наконец сказала:
— Что произошло?
Вопрос был обращен как ко мне, так и к себе самой.
— Мы занимались любовью, — лениво улыбнулся я.
Странное состояние уже покидало меня, свои права заявляла материальная реальность, как это бывает, когда просыпаешься после сна.
Мидж провела обеими руками по глазам и посмотрела на меня так, будто стерла свое изумление. Потом зевнула и словно заразила меня, потому что я тоже зевнул. Я помог ей одеться — Мидж путалась в застежках, как уставший ребенок, рассеянно, почти некоординированно.
— Не понимаю, — промямлила она. — Я не соображаю, Майк...
Мои движения тоже были замедленны и неуклюжи, но меня наполняло тепло, мои чувства теперь восхитительно притупились. И я не мог прогнать улыбку.
— Наверное, мы перешли какой-то барьер восторга, Мидж. Наверное, здешняя земля действительно повлияла на нас. Боже, я не представлял, что такое возможно.
Видите, как работает человеческий мозг, как он старается рационализовать иррациональное, чтобы не спятить? Боже правый, я приписал это романтическому эпизоду!
Впрочем, Мидж было не так просто убедить.
— Мы оба устали, Ведьмочка. Как ты сама сказала, на тебе сказывается деревенский воздух. Не лечь ли тебе спать, пока я запру дверь?
— Мне нужно помыться...
— Не нужно.
— Почистить зубы...
— Это займет полминуты. Я присоединюсь к тебе, прежде чем ты коснешься подушки.
— Хорошо, Майк. Майк...
— Что?
— Ты меня любишь, правда?
— Ты сама знаешь.
Я поставил ее на ноги, и ее качнуло ко мне.
— Господи, — прошептала Мидж. — Я и не знала, что так устала Я как пьяная.
— Откуда тебе это знать? Давай, я тебя отведу.
И я сделал больше: я поднял ее и отнес в спальню, она была такая легкая, что я почти не ощущал ее веса. Положив Мидж на кровать, я остановился, склонившись над ней.
— Ты как, дальше справишься, пока я проверю двери и окна?
Она кивнула и, дразня, спросила:
— Все еще нервничаешь вдали от города?
— В лесу волки и медведи.
— И лесные демоны. Не забудь про лесных демонов. — Она еле выговаривала слова сквозь сон.
— Ты бы лучше не упоминала о лесных демонах. — Я наклонился ниже, чтобы поцеловать ее в лоб, потом выпрямился. Когда я взглянул на нее снова, ее глаза уже были закрыты.
Я тихо вышел из комнаты в маленькую прихожую и закрыл там на засов дверь, потом спустился в кухню. Смешно, но я сам напугал себя разговорами о волках и медведях. Не то чтобы я хоть на момент представил себе этих зверей снаружи, а просто солнце уже совсем скрылось, на улице стояла кромешная тьма, и я оценил, в какой глуши стоит коттедж. Разговоры о лесных демонах тоже не успокаивали.
Закрыв на все запоры нижнюю дверь, я подошел к открытому окну и высунул в него голову. Прохладный ветерок освежил мою кожу. В темноте ничего не было видно, лишь смутные очертания ближайших деревьев. Наверное, после заката небо быстро затянули облака, и даже луна не освещала их края.
Мне стало еще больше не по себе, и я втянул голову внутрь, закрыл и запер окно. В нем виднелось мое призрачное отражение, которое боязливо поежилось.
— Старый осел! — обозвал я себя и стал подниматься по лестнице, насвистывая не совсем веселую мелодию.
* * *
Я проснулся внезапно, как и предыдущей ночью. Но на этот раз четко и ясно все осознавал. Рядом слышалось дыхание Мидж, она спала.
Мое тело напряглось, я лежал, соображая, что же разбудило меня. Лишь светящиеся цифры на электронных часах отбрасывали свет на мебель, рассеивая подавляющую темноту.
Я подумал, не толкнуть ли Мидж, но это было бы немилосердно, да и трусливо. Когда я вечером вернулся в спальню, ее одежда лежала кучей на полу, а сама она сонно посапывала под одеялом. Когда я поцеловал ее, то не ощутил запаха зубной пасты. Помнится, я подумал, что переезд и недели бешеной работы взяли свое.
Звуки. Сверху. И знакомые.
Я толкнул Мидж, но она не пошевелилась.
Я посмотрел на темную массу потолка. Там кто-то затаился!
По-прежнему с задранной головой я приподнялся на локтях. То ли от холода в комнате, то ли от чего-то еще по коже побежали мурашки. Звуки доносились приглушенно, и я понял, что они исходят не из комнаты наверху, а с чердака Мой вздох облегчения замер, не закончившись. Конечно, птицы не станут копошиться ночью. Тогда что за чертовщина? Мой зловредный ум тут же представил крыс, и я осел обратно на постель и накрылся одеялом. А может быть, всего лишь мыши? Мне хотелось убедить себя в этом, но мыши не могли так шуметь.
Забудьте о герое, который глухой ночью встает с постели, чтобы выяснить причину таинственных звуков, об этом смелом парне, который взбирается по скрипучим ступеням в мансарду, освещая себе путь фонариком или свечкой, а если он кинозвезда, то его еще сопровождает зловещая музыка. Это просто плод чьего-то идиотского воображения, а я — это я, и я родился с толикой здравого смысла.
Для меня была невозможна мысль о том, чтобы окинуть уютную постель и заглянуть на чердак. Невозможна. С этим можно погодить до утра.
Странно, что я вскоре уснул. Какое-то время я еще прислушивался, и мое сердце колотилось при каждом новом звуке — а я заметил множество других скрипов и стонов вокруг, хотя и говорил себе, что это просто старые бревна садятся после жаркого дня, — но скоро усталость одолела страх.
Я провалился в забытье, скрестив пальцы, чтобы даже привидение не добралось до меня.
Повторный визит
— Майк, проснись!
Не помню точно, насколько нецивилизованным был мой ответ, но он не остановил трясущую меня за плечо руку. Я открыл глаза, и в них хлынул свет.
— Майк, я хочу, чтобы ты увидел! — настаивала Мидж.
Ее лицо было совсем близко, и глаза смотрели куда бодрее, чем вечером. Из нее прямо-таки била жизнь, и ее прикосновения, видимо, передали заряд мне, потому что я вдруг тоже ожил. Это было второе утро, когда я проснулся, чувствуя бодрость и свежесть, а, как уже говорилось, это совсем не обычное мое утреннее состояние. Я становился прирожденным жаворонком.
Я потянул Мидж себе на грудь; она, смеясь, боролась.
— Нет, ты спустись вниз и посмотри! — Наконец вырвавшись, она схватила со стула мой халат, швырнула мне и стянула одеяло.
Я свесил ноги с кровати и просунул руки в рукава халата.
— Может быть, ты скажешь, отчего такое волнение? — ворчал я, но притворно.
— Сам увидишь.
Мидж смеялась и тормошила меня, тащила от кровати к двери. Белая ночная рубашка на ней (одна из моих старых футболок с закатанными рукавами) свободно колыхалась вокруг голых ног — приятный вид, когда только откроешь глаза утром.
— Снова хороший день, — заключил я, когда мы проходили мимо окна. Наши дружелюбные соседи-птички сообщили о своем присутствии.
— Здесь каждый день хороший.
Прожив здесь всего два дня, я не видел достаточных оснований для такого утверждения, но позволил протащить себя к лестнице.
— О, Гаджен, тут нужно быть помилосерднее!
Ковровая дорожка, что мы постелили довъезда, ощущалась мягко и упруго под босыми ногами, но доски под ней были твердыми и крепкими. О'Мэлли ничего не упустил.
Мы добрались до кухни-столовой, и Мидж отошла в сторону, махнув мне рукой. Засунув руки в карманы, я стоял, чего-то ожидая. Кухня казалась мне такой же, как раньше.
Я уже повернулся к Мидж, чтобы что-то сказать ей, но тут услышал хлопанье крыльев и подскочил от неожиданности. Птица перелетела через комнату, опустилась на буфет и что-то прочирикала — то ли приветствие, то ли предостережение, не знаю.
— Как она сюда попала?
Я уже заметил, что все окна оставались закрытыми.
— Это же тот дрозд, болван! Который вчера сломал себе крыло!
Я разинул рот на нее, потом на дрозда. Тот весело скакал по буфету, а потом снова взлетел, чтобы усесться на окно.
— Невозможно, Мидж! Это не может быть тот же самый.
Мидж рассмеялась, радуясь моей недоверчивости.
— Проверь коробку. Ты никого там не найдешь.
— Но это невозможно, — повторил я и в самом деле подошел к стоящей в углу картонной коробке. Дрозд-деряба перелетел с окна на стол, где были рассыпаны хлебные крошки — вероятно, их специально рассыпала Мидж, — и стал клевать. С аппетитом у него было все в порядке, как и с крылом.
— Мидж, — предупредил я, — не морочь мне голову. Это один из твоих друзей снаружи?
— Честное слово, Майк, это та же самая птичка. Ну разве не фантастика!
— Не верю. — Я покачал головой, наблюдая за дроздом и по-прежнему подозревая, что меня дурачат. — Крыло никак — никак — не могло поправиться за ночь, Мидж. И к тому же оно было так переломано, что я думал, птичка к утру умрет.
— Ты ошибся.
Мидж подошла к столу, и наш окрепший друг бросил клевать и посмотрел на нее. Она взяла крошку и протянула на ладони ему. К моему удивлению, птичка склевала корм прямо из рук, не выказав ни малейшего страха.
Две птички одной породы ничем не отличаются друг от друга, и я не мог сказать, наш это пациент или нет. Но вопрос оставался: если это не наш дрозд, то где же наш, раненый? И тут я заметил, что одно его крылышко помято и в нем недостает перышек. Во мне что-то похолодело. Теперь я был убежден. Это несомненно был тот, первый, дрозд, но его замечательное выздоровление не укладывалось в голове. Конечно же, или вчера он был не так уж изранен... или что?
Наверное, тогда-то мои подспудные тревоги насчет Грэмери начали переходить на более осознанный уровень. Ничего определенного, просто смутное беспокойство насчет странных явлений, ничего такого, что я бы мог ухватить и сказать: «Ага! А вот это уже чудеса!» Если бы что-то было плохо или хотя бы совершенно необъяснимо, то я бы хоть чуть-чуть встревожился. Но вполне могло оказаться, что птичка накануне вывихнула крыло, а за ночь оно вправилось (и снова привычное рационализирование того, в чем не было ничего рационального). А все остальное — да что остальное-то? Хорошая музыка, роскошная любовь (истинные воспоминания о переживаниях предыдущей ночи уже померкли), трещина в камне, которая никогда и не была трещиной? Мы влюблены, а это наш первый настоящий дом. Изогнутые стены круглой комнаты ловили солнечные лучи и буквально дышали безмятежной теплотой. Там действительно было нечто большее, чем солнце. И все же, все же...
Дрозд уже уселся Мидж на руку и счастливо заливался. Мои сомнения отступили, когда меня коснулась ее радость. С лучащимися от возбуждения глазами Мидж ласково говорила с крохотным созданием, которое по-своему отвечало ей. Она медленно подняла руку, чтобы дрозд оказался на уровне лица, и тихонько дунула на него, так что перышки чуть-чуть встопорщились, и птичка моргнула.
Я зачарованно смотрел, как Мидж, бесшумно ступая босыми ногами по каменным плиткам, плавно прошла к двери, потом повернулась ко мне и шепнула:
— Майк...
Так же осторожно я подошел к двери и отодвинул засов, стараясь производить как можно меньше шума. Птичка словно не замечала меня. Повернув ключ в замке, я тихо приоткрыл дверь, и Мидж вышла на крыльцо.
Высоко подняв руку, она сказала:
— Улетай. Найди свою семью и передай им от меня привет.
Дрозд как будто не хотел улетать, но Мидж резко опустила руку, так что птичка замахала крылышками и вспорхнула Она взлетела над садом, неистово крича и кружась вокруг головы Мидж. Дрозд пронесся над цветочными клумбами, потом снова взмыл ввысь, направляясь обратно в лес.
Мидж в восторге захлопала в ладоши, а я стоял рядом на ступеньке, обняв ее рукой за плечи, и с натянутой улыбкой подбадривал птичку. Когда дрозд улетел, я крепко прижал Мидж к себе и взъерошил ей волосы.
— Как ты это сделала?
— Он сам решил забраться мне на руку.
— Я имел в виду его крыло...
Все так же сияя глазами, она покачала головой.
— Он сам вылечился. Это было его собственное волшебство.
Снова «волшебство»; уже второй раз с тех пор, как мы въехали сюда, Мидж бессознательно употребила это слово. Я открыл рот, собираясь что-то сказать, но крыльцо вдруг окружили другие птицы, и все они шумно требовали завтрака. Мы бросились внутрь, подальше от галдежа, Мидж схватила со стола завернутую разрезанную буханку хлеба и вытащила побольше ломтей.
— Ладно, ребята, — крикнула она, возвращаясь к двери, — здесь хватит на всех, так что первыми — самые маленькие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43