– Вода с неба так и валит… я метрах в ста позади вас. Меня вообще не видно.
– А, понял. Слушай меня внимательно: сейчас справа откроется трехэтажный особняк в колониальном стиле. Перед ним, как бы в глубине, заброшенный двор, частично обнесенный кирпичным забором. Заползи туда, места тебе хватит.
– Понял.
– Черт, – Этерлен повернулся к Хикки и раздраженно пристукнул ладонью по панели перед собой. – Тачку ведь придется бросить.
– Не принципиально. Для меня это не ценность.
– Да плевать я хотел на тачку. Куда я дену терминал? Служебный терминал. Ч-черт, я точно превращаюсь в идиота.
Хикки вздохнул. Он проехал мимо светящегося огнями клуба и затормозил в сотне метров от него. Еще раз прикинул, нет ли в машине каких-то личных вещей, потом распахнул дверь.
– Бери папку, и идем.
Они совершенно спокойно прошли по тротуару перед входом в заведение Липы и через несколько метров свернули налево. Старинный особняк, из окон которого раздавалась адски громкая музыка, был обнесен невысоким забором, тянувшимся в глубь квартала. Хикки и Этерлен оказались как бы в коридоре, ограниченном с двух сторон. Впереди острые глаза Хикки различили темный контур катера.
– Ну и место, – прошипел Этерлен. – Наверное, такое только у вас на Острове встретишь…
Катер стоял посреди почти круглого двора, на который мертво смотрели черные провалы стрельчатых окон полуразвалившегося двухэтажного дома времен начала колонизации. Перед носом катера валялось здоровенное гнилое бревно. Отдав Лоссбергу бесценный терминал, Этерлен настороженно повертел головой. Справа от него в темноте угадывался неровный контур древнего кирпичного забора, а слева – забор более свежий, отделявший клуб от заброшенной дыры посреди квартала. В этом заборе Этерлен заметил весьма удобный пролом.
– Хик, там же наверняка есть задний ход, – утвердительно произнес он.
– Задний проход, – хмыкнул Махтхольф. – Да, есть. А ты думал, я поведу тебя через парадный подъезд? Черта с два, у них входные билеты дорогие. Ну, идем.
– Не суетитесь там, – глухо донесся до них голос Лоссберга из открытого бокового люка.
Дождь сыпал уже не так активно, как прежде, но все же достаточно густо, для того чтобы две черные фигуры совершенно потерялись в сумраке, разрываемом лишь пляшущим светом из окон особняка. Миновав пролом в заборе, офицеры бегом проскочили небольшую полосу свободного пространства и прижались к мокрой стене здания. Сверху гремели какие-то невероятные синкопы, через которые прорывались визгливые голоса клиентов матушки Липы. Все они уже находились в глубочайшем “пике”.
– Слушай, а давай сверху, – предложил Этерлен. – Вон видишь, пожарный выход со второго этажа…
– Знать бы, куда ведет та дверь. Ну ладно, узнаем. По крайней мере, через нее будет удобно уходить. Поехали…
Взбираясь по лестнице, Хикки впервые за очень долгое время ощутил нечто похожее на давний боевой азарт. Теперь, как и когда-то, он был не дичью, а охотником. Он вспомнил те, прежние времена и усмехнулся. У него за плечами было три десятка боевых миссий и несколько настоящих десантных операций, ему приходилось командовать людьми, убивать и умирать самому. Когда-то ему это нравилось.
Этерлен склонился над дверью и возмущенно фыркнул.
– Этот замок не открывался лет двести, – прошептал он.
Дверь он одолел при помощи рейнджерского тесака, всунув его в щель косяка и вырвав замок наружу. На Хикки пахнуло теплой затхлостью. Музыка стала еще громче.
“Береги башку, – напомнил он себе, – главное – это башка”.
Они вошли в небольшую каморку, заваленную каким-то непонятным хламом. Впереди тускло светилась прямоугольная рамка еще одной, внутренней двери. Ее также пришлось взламывать тесаком.
– Тише ты! – зашипел Хикки, раздраженный деревянным скрипом.
Этерлен безразлично махнул рукой. Дверь вывела их в слабо освещенный коридор, который заканчивался грязной лестницей со следами засохших желтых плевков. Похоже, в этом закоулке употребляли кое-что похуже плесени. Желтым сплевывали курильщики местного “желтого гриба”, вызывавшего стойкие, иногда длительные галлюцинации и очень быстро отправлявшего человека на кладбище.
Хикки вынул из петли на бедре свой тяжелый боевой “нокк”, сбросил с плеч ненужный уже плащ и уверенно скользнул вверх по лестнице. Дальше началась “зачистка” – когда-то привычная, а теперь уже порядком подзабытая. Они двигались быстро, “качали” в довольно хорошем темпе – Этерлен вышибал запертую дверь, а Хикки с излучателем наперевес вламывался в помещение. Иногда на них как-то реагировали, чаще – нет. Отвратительно пахло “грибом”. Один раз в Хикки выстрелили: седой мужчина в дорогом костюме, рядом с которым в полной отключке валялся обнаженный подросток, выдернул из-под руки пистолет и, не глядя, спустил курок. Хикки равнодушно превратил его в кляксу на стене и пошел дальше. Удар – заход – короткий взгляд – выход.
– Ну, он внизу, – уверенно заключил Хикки. – Мы обошли весь этаж, а на третьем не “принимают”, там уже только отсыпаются. Он внизу… ты только не пугайся – там сейчас такая содомия, что с непривычки глаза могут вылезти.
– Да у меня от этой вони и так уже глюки начинаются. Давай договоримся… Ты его сразу узнаешь?
– Ну, я его видел пару раз. Узнаю. А ты?
– А я на его досье так насмотрелся, что он мне скоро сниться начнет. Значит, как зашли, так и давай. Без соплей, идет?
Хикки молча пожал плечами. Сопли он перерос очень давно. Сейчас его беспокоила только одна мысль – они делали то, чего делать было нельзя… Даже приблизительно он не мог себе представить, к каким последствиям приведет убийство Ника Батозова. Хикки не сомневался в том, что вся операция пройдет чисто, никаких улик полиция не получит, но об этом он и не переживал, страха перед полицией у него сроду не водилось. Его мозг упрямо свербила мысль, что высокопоставленные покровители Ника не захотят простить его смерть и начнут свой, невидимый поиск. От таких ищеек уйти труднее, чем от копов.
Он молча хлопнул Этерлена по плечу и скользнул вниз по лестнице. Хикки помнил, что где-то здесь, сбоку от перехода, должна быть небольшая галерея, как бы опоясывающая зал первого этажа. Память привела его в тесный чулан, и там сквозь дыру виднелась тяжелая пыльная штора.
– Теперь аккуратно, – прошипел Хикки на ухо Этерлену, – кажется, отсюда все должно быть видно.
Он раздвинул мягкую темную материю и посмотрел вниз.
Прямо под ним разворачивалось любопытное действо.
Посреди слабо освещенного прямоугольного зала высилась светящаяся статуя какого-то странного идола с козлиной головой и крыльями за спиной. Возле статуи сладострастно изгибалась полностью обнаженная фигура – судя по формам и наличию огромных грудей, женщина, но ниже пояса она имела сугубо мужскую оснастку, делавшую ее довольно завидным женихом. Сзади этого “андрогина” умело атаковал худенький отрок, выпучивший от сладострастия свои затуманенные плесенью очи. Поодаль в дымном сумраке извивались другие обнаженные фигуры. Несколько мужчин из числа сидевших за столиками приспустили брюки и вовсю орудовали кулаками. Этерлен, глядевший на эту впечатляющую картину, аж зажмурился, не желая верить своим глазам.
– Это что такое? – прохрипел он.
– А ты плесени накушайся, тебе тоже так захочется, – ответил Хикки. – Видел его?
– Да, по-моему, он справа, под самой стойкой. С ним еще какой-то мужик. Может, брат? Вроде они похожи.
– Похожи, похожи… Тут двадцать человек охраны, Все те мальчики, что прячутся в тени, – это “свита”, черт бы их побрал.
– Так что ты предлагаешь?
– Я? Я предлагаю работать… у меня от вони голова болит. Ты берешь его, я – остальных. Раз, два…
Теперь их с Этерленом жизни находились в прямой зависимости от темпа и точности стрельбы.
Хикки увидел, как кровавым цветком разлетелась голова Батозова и сразу же – его предполагаемого брата. Он сосредоточил все внимание на молодых людях, которые, выхватывая оружие, в панике начали прятаться под столиками. Времени Хикки не ощущал, и так зная, что все происходит очень и очень быстро. Наверное, он вообще не до конца контролировал свои действия, полностью отдавшись во власть старых, но не успевших забыться рефлексов. Его плещущий огнем “нокк” рывками метался из стороны в сторону, поражая каждого, кто держал оружие. Рядом так же быстро действовал Этерлен.
Паника в зале началась только через несколько секунд, когда охрана Батозова превратилась в обугленные кровавые лохмотья. В эти мгновения огонь с галереи прекратился. Кто-то вырубил музыку. В наступившей тишине прорезался истошный визг, и сразу же, подчиняясь могучему инстинкту, все уцелевшие бросились, как тараканы, в разные стороны. Они натыкались друг на друга, падали и кричали ничуть не тише, чем только что умолкшая аппаратура. Кое-кто попытался достать бластеры. Тогда из-за коричневых штор опять ударила серия коротких точных очередей.
И – все, больше стрельбы не было.
Лишь визг, барахтанье на скользком от крови полу, бессвязные крики одурманенных наркотиком людей, успевших ощутить летящую из темноты смерть, но так и не понявших, что явилось ее причиной. В полумраке под разбитыми столиками бились в агонии несколько охранников, которым не повезло умереть сразу. Всех остальных – надо отдать им должное, они попытались среагировать на атаку адекватно, просто у них не было шансов, – всех остальных обезглавили прицельные выстрелы с галереи.
Даже если бы их было вдвое больше, они не смогли бы остановить плотный поток огня многоствольных боевых излучателей. Каждая очередь, плеснувшая из тьмы, находила свою жертву. Голубоватые молнии не просто поражали человека, они рвали его в куски, они с дымом прорубались через дерево и пластик, они крошили стойку, пол и стены заведения, убивая даже тех, кто находился в соседнем с залом помещении.
В тлеющем разломе старинной дубовой стойки застряло тело Жирного Ника, еще минуту назад бывшего могущественной в Портленде персоной. Теперь он походил на дымящийся кровавый ком, в котором трудно было распознать человека.
Хикки и генерал ушли тем же путем, что и пришли. Их некому было преследовать. Спокойно спустившись по лестнице вниз, пробрались через разлом в заборе и заняли места в катере. Лоссберг тотчас же задраил люк и поднял машину в воздух. Несколько секунд спустя, когда Хикки вышел из боевого транса, черный разведчик мчался на высоте, недоступной гражданским или полицейским машинам.
– Профессионально, – оценил Этерлен.
В кабине слабо пахло нагретым металлом. Хикки посмотрел на индикатор своего излучателя и увидел, что израсходовал почти весь четырехсотзарядный магазин.
“Странно, – подумал он, – мне почему-то казалось, что я стрелял короткими очередями”.
– И что теперь? – негромко спросил Лоссберг, не проронивший до этого ни слова.
– Ждать, – коротко ответил Этерлен. – Теперь только ждать. Я думаю, больше на нас никто не нападет.
Хикки коротко вздохнул.
“Или да, или нет, – сказал он себе. – То есть или совсем да, или совсем нет… Это станет ясно завтра же утром”.
Глава 11
Нет, я не знаю, что делать.
Этерлен облокотился на деревянные перила веранды и покачал кружкой с остывшим кофе.
– Да пропади оно все, – махнул рукой Хикки. – Давай собираться.
– Если что, – задумчиво проговорил Этерлен, – я сразу же выйду прямо на Деда. Мне надоело это представление, надо с ним заканчивать. Еще два-три дня, и он, я уверен, сам на нас выйдет. Но тогда нам уже будет не до смеха.
Он только что закончил разговор с Малич. Комиссар просила встречи у “Чико”, намекая на какие-то очень важные новости, о которых можно говорить только с глазу на глаз.
А Хикки ранним утром беседовал с Ирэн. Его жена подключила к делу одного из самых известных стоунвудских адвокатов, и тот, уже соображая, что к чему, твердо порекомендовал ему сдаться полиции. Адвокат клятвенно заверял Ирэн, что в камере Хикки проведет максимум сутки, а потом будет отпущен под залог. Вздохнув, Хикки подумал, что сутки он в камере продержится. Для кого-то это, конечно, закончится травмами и всякими неприятностями, но убить себя он не даст.
Этерлен резко возражал против такого решения. Во-первых, говорил он, офицер Конторы ни при каких обстоятельствах не может быть арестован цивильными правоохранительными силами, а во-вторых, ему почему-то очень не нравилась фигура начальника портлендской полиции Ноэля Циммермана.
В ответ Хикки только вздыхал. Заблокированная прокуратурой компания несла колоссальные убытки. Ирэн, и без того подавленной и несчастной, пришлось отказаться от всех контрактов и начать выплаты неустоек. В бюджете “Махтхольф Трансэкшн” стремительно росла дыра.
Лоссберг поднял катер за несколько минут до рандеву. Его расчет оказался правильным – они приземлились одновременно с коптером комиссара. Леа была не одна – в кабине коптера маячил профиль молодого пилота. Этерлен нехорошо прищурился, но сказать ничего не сказал. Этим утром он вообще не отличался разговорчивостью.
– Вы смотрели сети? – поинтересовалась Леа у Хикки, едва выбравшись из своей машины.
– Смотрел, – кивнул тот, гадая, почему ее волнует именно этот вопрос.
Его немного беспокоило другое: ни один канал не сообщил о смерти Ника, и это было по меньшей мере странно. Он уже думал об этом, но не стал говорить на эту тему с Этерленом. Того, похоже, вообще мало что интересовало.
– Вы слышали, что о вас говорят?
– Слышал, будь оно все проклято!.. Вы думаете, будет что-то еще? У меня и так ощущение полного рта помоев. Что, Циммерман придумал для меня какие-то новые радости?
– Больше не будет никаких радостей. Циммерман хочет вас видеть.
Этерлен зашевелился. По его оскалу Хикки догадался, что сейчас произойдет что-то не слишком приятное для комиссара. Он не ошибся.
– Не будете ли вы так любезны, – слащаво проговорил Этерлен, – объяснить нам, каким образом этот субъект мог узнать о наших с вами контактах? А то мне что-то непонятно, с каких таких чертей шеф полиции передает свои сообщения через вас, а не через своих, э-э-э, родственничков из дорожного патруля?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27