На сайте Wodolei.ru
Его спутник остановился и несколько минут наблюдал, как старик неторопливо, обстоятельно набивает изогнутую темную трубку.
– Мы вступили в проклятые времена, – продолжил старик, окутываясь дымом. – И хуже всего то, что конец известен заранее. Это не тот случай, когда что-то можно изменить, нет. Все, что мы можем, – это смягчить падение.
Он вновь умолк. Под ногами тихонько поскрипывал снег. Молодой остановился, снял с головы высокую шляпу с тульей в виде усеченного конуса, тщательно стряхнул с нее снежинки, пальцем в перчатке протер широкую пряжку на украшавшем шляпу ремне и задрал голову вверх.
– Никогда не привыкну к чужому небу.
Старик негромко рассмеялся и приобнял его за плечи.
– Сейчас почти не видно звезд… Знаешь, я очень рад, что ты нашел время прилететь. Я знаю, твои дела идут хорошо, жена тебе попалась удачная, с хваткой… Мне кажется, тебе сейчас самое время немного отвлечься и вспомнить о том, что когда-то и ты носил погоны, Непутевый…
***
Бросив взгляд на хронометр, Махтхольф обреченно вздохнул и вылез из кресла. Немилосердная жара, выжигавшая Портленд в течение двух последних месяцев, сегодня вдруг сошла на нет, и через раздвинутые секции огромного окна в кабинет врывался ласковый прохладный ветер. С минуту Хикки бездумно наблюдал, как далеко внизу, в суетной паутине стритов, ползет плотная толпа машин. Близился вечер, автомобили уже начали забивать и без того не пустующие улицы огромного делового центра – пройдет еще полчаса, и он намертво, засядет в пробке на Алвин-авеню, которая поднимается к ситивэям Южного кольца. Хикки поправил галстук и решительно потянулся за своим легким камзолом, наброшенным на спинку ближайшего стула.
– У тебя еще почти час, – негромко напомнила ему жена.
– Я заскочу куда-нибудь перекусить, – ответил Хикки, перекидывая камзол через руку.
Где-то в небе, но явно недалеко, гнусаво взревела полицейская сирена. Хикки остановился посреди огромного кабинета и вдруг пристально посмотрел на свою жену. За прожитые с ним годы она совершенно не изменилась. Он по-прежнему узнавал в ней ту милую, хотя и немного бесшабашную девчонку, с которой когда-то вернулся на Аврору для того, чтобы начать новую, мало похожую на прежнюю, жизнь. Как ни странно, деньги и власть не смогли превратить ее в роскошную даму, и она так и осталась молодой девушкой – правда, в веселых глазах угасла давешняя наивность, а на смену пришли острые, как кинжал, огоньки, способные поставить на место всех заблуждающихся. Сейчас Ирэн смотрела на него с легкой тревогой. Хикки встряхнул шевелюрой и хитро прищурился:
– Я же говорил тебе, что из Конторы уходят только вперед ногами.
Его лукавые глаза заставили женщину тихо вздохнуть. Помимо ее воли, губы сами расплылись в характерной, только им двоим понятной улыбке.
– Постарайся не нажираться.
– Это уж как карта ляжет.
Хикки спустился на лифте вниз, миновал мраморный с бронзой холл – в кадках по углам мирно дремали местные хвощи, наполняя воздух тонким горьковатым ароматом, – и вышел к площадке, где среди прочих VIP-каров его ждал собственный лимузин.
– Саутерн-Парк, – приказал он водителю и удобно устроился в широченном кожаном кресле.
– Вы сегодня удачно, босс, – заметил шофер, – траффик еще так-сяк. А вот минут через десять…
Хикки покачал головой. Лимузин выполз на Алвин-авеню и бесшумно помчался по левому ряду. Неписаное портлендское правило – “не суйся под “торпеду” – действовало безотказно, и водители шустро уступали дорогу тяжелой машине с округлой, жирно отхромированной мордой.
Они успели на нужный ситивэй буквально за минуту перед тем, как на развязке началось столпотворение запоздавших. Хикки посмотрел на них сверху вниз и усмехнулся. Он вырос на Авроре. Лимузин мчался в небо, поднимаясь все выше и выше над землей. По правую руку от Хикки оранжевый диск солнца прикоснулся к верхушке гигантской башни Прайсовского торгового центра, облив острый шпиль здания расплавленной предзакатной медью.
“По крайней мере, я пожил, – сказал себе Хикки. – И даже был, наверное, счастлив…”
Поморщившись от некстати возникшего сплина, он вытащил из бара тонкую сигару и наполнил салон терпким дымком.
На свободе ситивэя водитель развил огромную скорость. Дорога от джунглей Сити до респектабельного Юга заняла не более четверти часа.
– Сверни в “Околицу”, – распорядился Хикки, когда лимузин на одной из развязок спустился вниз.
Водитель понимающе кивнул. За окнами полетели могучие столетние деревья – теперь лимузин мчался по темной неширокой аллее, ведущей к небольшому ресторану посреди искусственно насаженного леса.
Хикки оставил свой камзол в салоне машины и распахнул красноватые деревянные двери. К нему с достоинством приблизился метрдотель в ливрее, украшенной сложным узором золотистых шнуров.
– Мой столик, – бросил ему Хикки, устремляясь в полутемный зал.
Глотая в ожидании заказа ледяную минеральную воду, он привычно обвел глазами помещение. И прищурился – в углу неподалеку от полукруглой барной стойки сидел чернявый мужчина средних лет, обнимавший юную рыжеволосую диву. Их взгляды встретились; шепнув что-то своей подружке, чернявый пересек зал и уселся напротив Хикки.
– Наконец-то стало попрохладнее, – рассеянно заметил тот вместо приветствия.
– Благодарение богу, – улыбнулся его гость. – Хорошо, что встретились. Сюда летит Этерлен.
Хикки отхлебнул из стакана и прикрыл веки.
– Разве я просил “гувернантку”?
***
Полковник Симеон Кришталь толчком задвинул клавиатуру главного навигационного вычислителя и зевнул, сцепляя за шеей уставшие пальцы.
– Вот теперь можно и по чарке, – сообщил он.
Он начал лысеть. Стесняясь поредевшей макушки, Кришталь перестал подстригать рыжие бакенбарды, и они свисали со щек мохнатыми хвостами, делая его похожим на хасида. Заняться реконструкцией волос полковнику было некогда да и негде: сейчас они базировались на захолустном Сент-Илере, все достопримечательности которого ограничивались на удивление приличным университетом да огромной базой ВКС, занимавшей половину приэкваториального континента.
Перед ним сидел Лоссберг. Теперь он был уже легион-генералом и командовал отдельным дивизионом “свободных охотников”. Кришталь, так и не пожелавший расстаться со своим приятелем, состоял при его особе командиром флагмана.
После списания “Оффенрора” Лоссберг категорически отказался принять новенький корабль, только-только сошедший со стапелей. Он считал, что за последние тридцать лет Империя начисто разучилась строить приличные линкоры, вместо почти штучного товара производя “штамповку”.
– Вы только поглядите на эти дрова! – орал он, пьяный, на заседании Тактического совета при Генеральном Штабе ВКС. – Как я могу летать на корабле, который должен сперва обдумать отданную ему команду и только потом уже приступать к ее исполнению! Скажите мне, как?! А посмотрите на эти салоны! Я не собираюсь заниматься свиноводством, я пилот, а не разносчик навоза! Пусть в такой кают-компании обедают ваши конструкторы, а мне там кусок в горло не пойдет.
Авторитет Лоссберга был настолько велик, что на время его оставили в покое, думая, что он просто устал болтаться в космосе и хочет перейти на преподавательскую работу. Лоссберг же, плюнув на все штабы и советы, облазил половину имперских колонии и на одной из баз Пангеи обнаружил пятидесятилетний штурмовик серии “Циклоп” со смешным налетом около пятисот суток. Корабль дооборудовали новейшими системами дальнего обнаружения и целеуказания, поставили в моторы “свежие” волноводы и отдали довольному Лоссбергу. Салоны и кают-компания, представлявшие собой квинтэссенцию немного подзабытой роскоши, его вполне удовлетворяли.
Тяжеленная громадина с экипажем в четыреста с лишним человек имела минимум автоматики и была послушна, как дрессированный кролик. “Циклоп” проектировался как флагманский корабль командира ударно-штурмового легиона, он был до отказа напичкан системами обработки информации и мощнейшими орудийными комплексами – по разным причинам таких линкоров построили всего лишь двенадцать, и Лоссбергу достался номер восьмой. Где-то в Приграничье доживала свой век “десятка”, а все остальные, отходив за полстолетия ресурс, давно отправились в переработку. Лоссберг был доволен: ему в руки попал настоящий “штучный” товар, изготовленный с любовью и тщанием. Пересев на такой корабль, он совершил несколько рисковых рейдов на нейтральную территорию и довольно быстро украсил себя нашивкой “200 побед экипажа”.
Вскоре его перевели на Сент-Илер. С юности не терпевший штабной работы, Лоссберг свалил все оперативные вопросы на Кришталя, а сам вдруг женился на дочери одного из местных лендлордов, став помимо всего прочего обладателем приличного куска джунглей и необозримого плоскогорья с выходом к морю. Из полугодового “медового месяца” (флотским офицерам такого ранга отпуск для женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный, как туча, и с тех пор не слишком спешил покинуть борт – “Му ship is my home”, – стал поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не “home”, а “castle”.
Теперь он пил исключительно ром дорогой марки “Кровь звезд”.
А потом он вдруг неожиданно постарел. Не повзрослел, не оброс солидностью тридцатитрехлетнего мужчины, а именно постарел – сразу и необратимо. На тридцать четвертом году вокруг его глаз уже струились ранние, не по сроку, морщинки, щеки запали, как у истомленного старика, а шикарная, прежде платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной. Он начал меньше орать на подчиненных, почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело; все чаще, обедая в кают-компании среди своих старших офицеров, Лоссберг вдруг надолго застывал в кресле с рюмкой рому в сухих пальцах. Тогда Кришталь незаметно моргал, и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался.
Из Метрополии на его имя приходили огромные посылки с лучшими, фантастически дорогими изданиями земных и росских философов, а также тяжелые тома военных теоретиков. Иногда, загрузившись ромом “по верхнюю палубу”, Лоссберг пугал молодых офицеров длинными и малопонятными цитатами из Конфуция или, того краше, – настоятеля Яара с Черной Скалы. Они хорошо знали, что, если командир засел у себя в салоне с бутылью рому и здоровущим фолиантом в кожаном переплете, беспокоить его нельзя ни в коем случае. Пожар, авария – все, что угодно, кроме неожиданного появления противника.
Однажды Кришталь попал на барбекю к его тестю. В красивейший замок на берегу тихой речушки приехали несколько довольно известных на планете людей, присутствовали и зятья его командира. Лоссберг, одетый в синюю кожу полигон-мундира (была осень), с ходу всосал пол-литра прихваченного с собой рома и весь вечер молчал, как рыба, сочась неприкрытым презрением. Кришталю пришлось отдуваться за двоих, рассказывая университетскому профессору, известному адвокату и паре банкиров о невероятной храбрости и интуиции своего командира. Лоссберг раскрыл рот, лишь когда над рекой сгустился вечер и в беседке зажглись уютные фонарики.
– Рому, – коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: – Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость… Черт побери! Подай мне рому, Сэмми!
Сейчас Лоссберг смотрел на своего штурмана с задумчивостью. Тот уже закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать. Лоссбергу есть не хотелось, но вот выпить – да.
– Можно и по чарке, – согласился он. – Тогда уж распорядись, чтобы ужин принесли в салон.
– Беда с этими штурманами, – пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. – Ас Бэрдом, я думаю, придется расставаться, иначе он угробит нам “Каймана”. Оболтус он, и соображения – ноль, такому только вокруг Метрополии круги наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни.
– Когда вернемся, – пожал плечами Лоссберг.
Командирская капсула вынесла их на пятидесятую палубу. Задумчиво приглаживая свои по-прежнему длинные волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом плафонов.
– Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, – произнес он, обшаривая карманы в поисках ключа. – До полковничьего ценза парню не хватает сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое быстрее… Когда вернемся, конечно.
Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был не только вылетать “ходовой ценз”, но и иметь в запасе определенное количество побед экипажа.
– Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.
Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.
– Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя, дурака, жалко.
– Что ты несешь? – возмутился Кришталь.
Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.
– Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас или потом?
– Потом – понимаю… А сейчас-то что?
– А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать “каретой” для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.
– Черт. – Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг понял его без слов – наливать себе в присутствии старшего по чину было бестактно – и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Мы вступили в проклятые времена, – продолжил старик, окутываясь дымом. – И хуже всего то, что конец известен заранее. Это не тот случай, когда что-то можно изменить, нет. Все, что мы можем, – это смягчить падение.
Он вновь умолк. Под ногами тихонько поскрипывал снег. Молодой остановился, снял с головы высокую шляпу с тульей в виде усеченного конуса, тщательно стряхнул с нее снежинки, пальцем в перчатке протер широкую пряжку на украшавшем шляпу ремне и задрал голову вверх.
– Никогда не привыкну к чужому небу.
Старик негромко рассмеялся и приобнял его за плечи.
– Сейчас почти не видно звезд… Знаешь, я очень рад, что ты нашел время прилететь. Я знаю, твои дела идут хорошо, жена тебе попалась удачная, с хваткой… Мне кажется, тебе сейчас самое время немного отвлечься и вспомнить о том, что когда-то и ты носил погоны, Непутевый…
***
Бросив взгляд на хронометр, Махтхольф обреченно вздохнул и вылез из кресла. Немилосердная жара, выжигавшая Портленд в течение двух последних месяцев, сегодня вдруг сошла на нет, и через раздвинутые секции огромного окна в кабинет врывался ласковый прохладный ветер. С минуту Хикки бездумно наблюдал, как далеко внизу, в суетной паутине стритов, ползет плотная толпа машин. Близился вечер, автомобили уже начали забивать и без того не пустующие улицы огромного делового центра – пройдет еще полчаса, и он намертво, засядет в пробке на Алвин-авеню, которая поднимается к ситивэям Южного кольца. Хикки поправил галстук и решительно потянулся за своим легким камзолом, наброшенным на спинку ближайшего стула.
– У тебя еще почти час, – негромко напомнила ему жена.
– Я заскочу куда-нибудь перекусить, – ответил Хикки, перекидывая камзол через руку.
Где-то в небе, но явно недалеко, гнусаво взревела полицейская сирена. Хикки остановился посреди огромного кабинета и вдруг пристально посмотрел на свою жену. За прожитые с ним годы она совершенно не изменилась. Он по-прежнему узнавал в ней ту милую, хотя и немного бесшабашную девчонку, с которой когда-то вернулся на Аврору для того, чтобы начать новую, мало похожую на прежнюю, жизнь. Как ни странно, деньги и власть не смогли превратить ее в роскошную даму, и она так и осталась молодой девушкой – правда, в веселых глазах угасла давешняя наивность, а на смену пришли острые, как кинжал, огоньки, способные поставить на место всех заблуждающихся. Сейчас Ирэн смотрела на него с легкой тревогой. Хикки встряхнул шевелюрой и хитро прищурился:
– Я же говорил тебе, что из Конторы уходят только вперед ногами.
Его лукавые глаза заставили женщину тихо вздохнуть. Помимо ее воли, губы сами расплылись в характерной, только им двоим понятной улыбке.
– Постарайся не нажираться.
– Это уж как карта ляжет.
Хикки спустился на лифте вниз, миновал мраморный с бронзой холл – в кадках по углам мирно дремали местные хвощи, наполняя воздух тонким горьковатым ароматом, – и вышел к площадке, где среди прочих VIP-каров его ждал собственный лимузин.
– Саутерн-Парк, – приказал он водителю и удобно устроился в широченном кожаном кресле.
– Вы сегодня удачно, босс, – заметил шофер, – траффик еще так-сяк. А вот минут через десять…
Хикки покачал головой. Лимузин выполз на Алвин-авеню и бесшумно помчался по левому ряду. Неписаное портлендское правило – “не суйся под “торпеду” – действовало безотказно, и водители шустро уступали дорогу тяжелой машине с округлой, жирно отхромированной мордой.
Они успели на нужный ситивэй буквально за минуту перед тем, как на развязке началось столпотворение запоздавших. Хикки посмотрел на них сверху вниз и усмехнулся. Он вырос на Авроре. Лимузин мчался в небо, поднимаясь все выше и выше над землей. По правую руку от Хикки оранжевый диск солнца прикоснулся к верхушке гигантской башни Прайсовского торгового центра, облив острый шпиль здания расплавленной предзакатной медью.
“По крайней мере, я пожил, – сказал себе Хикки. – И даже был, наверное, счастлив…”
Поморщившись от некстати возникшего сплина, он вытащил из бара тонкую сигару и наполнил салон терпким дымком.
На свободе ситивэя водитель развил огромную скорость. Дорога от джунглей Сити до респектабельного Юга заняла не более четверти часа.
– Сверни в “Околицу”, – распорядился Хикки, когда лимузин на одной из развязок спустился вниз.
Водитель понимающе кивнул. За окнами полетели могучие столетние деревья – теперь лимузин мчался по темной неширокой аллее, ведущей к небольшому ресторану посреди искусственно насаженного леса.
Хикки оставил свой камзол в салоне машины и распахнул красноватые деревянные двери. К нему с достоинством приблизился метрдотель в ливрее, украшенной сложным узором золотистых шнуров.
– Мой столик, – бросил ему Хикки, устремляясь в полутемный зал.
Глотая в ожидании заказа ледяную минеральную воду, он привычно обвел глазами помещение. И прищурился – в углу неподалеку от полукруглой барной стойки сидел чернявый мужчина средних лет, обнимавший юную рыжеволосую диву. Их взгляды встретились; шепнув что-то своей подружке, чернявый пересек зал и уселся напротив Хикки.
– Наконец-то стало попрохладнее, – рассеянно заметил тот вместо приветствия.
– Благодарение богу, – улыбнулся его гость. – Хорошо, что встретились. Сюда летит Этерлен.
Хикки отхлебнул из стакана и прикрыл веки.
– Разве я просил “гувернантку”?
***
Полковник Симеон Кришталь толчком задвинул клавиатуру главного навигационного вычислителя и зевнул, сцепляя за шеей уставшие пальцы.
– Вот теперь можно и по чарке, – сообщил он.
Он начал лысеть. Стесняясь поредевшей макушки, Кришталь перестал подстригать рыжие бакенбарды, и они свисали со щек мохнатыми хвостами, делая его похожим на хасида. Заняться реконструкцией волос полковнику было некогда да и негде: сейчас они базировались на захолустном Сент-Илере, все достопримечательности которого ограничивались на удивление приличным университетом да огромной базой ВКС, занимавшей половину приэкваториального континента.
Перед ним сидел Лоссберг. Теперь он был уже легион-генералом и командовал отдельным дивизионом “свободных охотников”. Кришталь, так и не пожелавший расстаться со своим приятелем, состоял при его особе командиром флагмана.
После списания “Оффенрора” Лоссберг категорически отказался принять новенький корабль, только-только сошедший со стапелей. Он считал, что за последние тридцать лет Империя начисто разучилась строить приличные линкоры, вместо почти штучного товара производя “штамповку”.
– Вы только поглядите на эти дрова! – орал он, пьяный, на заседании Тактического совета при Генеральном Штабе ВКС. – Как я могу летать на корабле, который должен сперва обдумать отданную ему команду и только потом уже приступать к ее исполнению! Скажите мне, как?! А посмотрите на эти салоны! Я не собираюсь заниматься свиноводством, я пилот, а не разносчик навоза! Пусть в такой кают-компании обедают ваши конструкторы, а мне там кусок в горло не пойдет.
Авторитет Лоссберга был настолько велик, что на время его оставили в покое, думая, что он просто устал болтаться в космосе и хочет перейти на преподавательскую работу. Лоссберг же, плюнув на все штабы и советы, облазил половину имперских колонии и на одной из баз Пангеи обнаружил пятидесятилетний штурмовик серии “Циклоп” со смешным налетом около пятисот суток. Корабль дооборудовали новейшими системами дальнего обнаружения и целеуказания, поставили в моторы “свежие” волноводы и отдали довольному Лоссбергу. Салоны и кают-компания, представлявшие собой квинтэссенцию немного подзабытой роскоши, его вполне удовлетворяли.
Тяжеленная громадина с экипажем в четыреста с лишним человек имела минимум автоматики и была послушна, как дрессированный кролик. “Циклоп” проектировался как флагманский корабль командира ударно-штурмового легиона, он был до отказа напичкан системами обработки информации и мощнейшими орудийными комплексами – по разным причинам таких линкоров построили всего лишь двенадцать, и Лоссбергу достался номер восьмой. Где-то в Приграничье доживала свой век “десятка”, а все остальные, отходив за полстолетия ресурс, давно отправились в переработку. Лоссберг был доволен: ему в руки попал настоящий “штучный” товар, изготовленный с любовью и тщанием. Пересев на такой корабль, он совершил несколько рисковых рейдов на нейтральную территорию и довольно быстро украсил себя нашивкой “200 побед экипажа”.
Вскоре его перевели на Сент-Илер. С юности не терпевший штабной работы, Лоссберг свалил все оперативные вопросы на Кришталя, а сам вдруг женился на дочери одного из местных лендлордов, став помимо всего прочего обладателем приличного куска джунглей и необозримого плоскогорья с выходом к морю. Из полугодового “медового месяца” (флотским офицерам такого ранга отпуск для женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный, как туча, и с тех пор не слишком спешил покинуть борт – “Му ship is my home”, – стал поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не “home”, а “castle”.
Теперь он пил исключительно ром дорогой марки “Кровь звезд”.
А потом он вдруг неожиданно постарел. Не повзрослел, не оброс солидностью тридцатитрехлетнего мужчины, а именно постарел – сразу и необратимо. На тридцать четвертом году вокруг его глаз уже струились ранние, не по сроку, морщинки, щеки запали, как у истомленного старика, а шикарная, прежде платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной. Он начал меньше орать на подчиненных, почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело; все чаще, обедая в кают-компании среди своих старших офицеров, Лоссберг вдруг надолго застывал в кресле с рюмкой рому в сухих пальцах. Тогда Кришталь незаметно моргал, и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался.
Из Метрополии на его имя приходили огромные посылки с лучшими, фантастически дорогими изданиями земных и росских философов, а также тяжелые тома военных теоретиков. Иногда, загрузившись ромом “по верхнюю палубу”, Лоссберг пугал молодых офицеров длинными и малопонятными цитатами из Конфуция или, того краше, – настоятеля Яара с Черной Скалы. Они хорошо знали, что, если командир засел у себя в салоне с бутылью рому и здоровущим фолиантом в кожаном переплете, беспокоить его нельзя ни в коем случае. Пожар, авария – все, что угодно, кроме неожиданного появления противника.
Однажды Кришталь попал на барбекю к его тестю. В красивейший замок на берегу тихой речушки приехали несколько довольно известных на планете людей, присутствовали и зятья его командира. Лоссберг, одетый в синюю кожу полигон-мундира (была осень), с ходу всосал пол-литра прихваченного с собой рома и весь вечер молчал, как рыба, сочась неприкрытым презрением. Кришталю пришлось отдуваться за двоих, рассказывая университетскому профессору, известному адвокату и паре банкиров о невероятной храбрости и интуиции своего командира. Лоссберг раскрыл рот, лишь когда над рекой сгустился вечер и в беседке зажглись уютные фонарики.
– Рому, – коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: – Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость… Черт побери! Подай мне рому, Сэмми!
Сейчас Лоссберг смотрел на своего штурмана с задумчивостью. Тот уже закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать. Лоссбергу есть не хотелось, но вот выпить – да.
– Можно и по чарке, – согласился он. – Тогда уж распорядись, чтобы ужин принесли в салон.
– Беда с этими штурманами, – пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. – Ас Бэрдом, я думаю, придется расставаться, иначе он угробит нам “Каймана”. Оболтус он, и соображения – ноль, такому только вокруг Метрополии круги наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни.
– Когда вернемся, – пожал плечами Лоссберг.
Командирская капсула вынесла их на пятидесятую палубу. Задумчиво приглаживая свои по-прежнему длинные волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом плафонов.
– Я вот думаю, не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле, – произнес он, обшаривая карманы в поисках ключа. – До полковничьего ценза парню не хватает сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое быстрее… Когда вернемся, конечно.
Империя готовилась к войне. Боевой флот, и без того гигантский, жадно всасывал в себя миллионы и миллионы людей, призывая офицеров и специалистов запаса, его стапели работали в конвейерном режиме, выбрасывая в космос тысячи кораблей новых, упрощенных проектов, но, несмотря на все это, многовековые традиции оставались незыблемы. Для получения очередного чина офицер должен был не только вылетать “ходовой ценз”, но и иметь в запасе определенное количество побед экипажа.
– Ты что же, боишься не вернуться? – подозрительно прищурился Кришталь.
Лоссберг ответил ему кривой ухмылкой. Ужин уже ждал их в командирском салоне. Генерал открыл бар, вытащил на свет божий четырехгранный штоф рома и привычным движением сорвал с пробки сургучную печать.
– Знаешь, – сказал он, – я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя, дурака, жалко.
– Что ты несешь? – возмутился Кришталь.
Лоссберг хищно воткнул вилку в салат.
– Подыхать будем вместе. Вот только я еще не до конца разобрался – сейчас или потом?
– Потом – понимаю… А сейчас-то что?
– А вот Дедуля распорядился, чтобы мы с тобой в любой момент были готовы стать “каретой” для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную каверзу… Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре.
– Черт. – Кришталь перестал жевать и скосил глаза на бутылку. Лоссберг понял его без слов – наливать себе в присутствии старшего по чину было бестактно – и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27