почему же в таком случае она жалуется, если столь хорошо преуспела в этом? Она жалуется, потому что ее цель – заполучить мужа в обмен на свою добродетель и целомудрие. Но, предположим, что будущий муж уже после свадьбы обнаружит, что женился на дуре и должен посвятить ей всю свою жизнь… Он присягает своей честью перед сделкой, не зная ее последствий. Почему бы ему не попытаться сорвать один цветок вместо того, чтобы покупать весь сад?»Интересно отметить, что Эсмонд не отвечает фактически на вопрос, почему Ричардсон предпочел, чтобы Кларисса была без сознания, пока ее насилует Ловлас. Но этот вопрос постоянно волнует его. Он спрашивает: не потому ли, что чувство ответственности уменьшает у человека его наслаждение? «Разве я лишился бы удовольствия от бутылки вина, если бы знал заранее, что завтра за нее должен буду выложить пятьдесят фунтов?» Он продолжает оспаривать идею Босвелла о полигамии, утверждая, что это только иное выражение естественного желания мужчины исполнять предназначенный ему природой долг «путем излияния жидкости для производства потомства в соответствующее отверстие».Интерес к Софии закончился ничем, но, по крайней мере, он заставил Эсмонда задуматься над вопросами секса, что привело к тому, что он написал интересный и полный отчет о своих первых сексуальных опытах, имевших место за шесть месяцев до приезда прекрасной кузины: его первая девушка была служанкой его старшей сестры Джудит, которая привезла ее с собой из Лиона. Он называет ее Миноу, хотя, вероятно, на самом деле ее звали Мэри. Когда я вернулся из Дублина, Джудит жила дома уже около шести недель. Сначала я не обращал никакого внимания на ее служанку Миноу – уж очень заурядное у нее было лицо с большим подбородком и курносым носом. Но на второй день после моего приезда, когда я валялся на свежескошенной траве на берегу ручья, я услыхал ее смех, затем она сказала: «Нет, здесь нельзя». Потом раздался мужской голос, передразнивший ее французский акцент: «Нет, как раз здесь очень удобно». Голос принадлежал Шону Рафферти, который смотрел за лошадьми и помогал по саду, – долговязый неуклюжий увалень со шрамом на лице от удара жеребой кобылы. Он всегда носил слишком узкие сюртуки и короткие брюки, едва доходившие ему до щиколоток, так как одежда переходила к нему от старшего брата, который был ниже его на шесть дюймов. Я не мог видеть их, так как они лежали в высокой траве под яблоней. После нескольких минут молчания она снова сказала: «Нет, не здесь». Потом добавила: «Приходи в амбар». После небольшой паузы она сказала: «Нет, сейчас я не могу. Мне нужно помочь заварить чай». (У Джудит появилась привычка, позаимствованная за границей, пить чай в полдень.) Потом я услыхал ее обещание прийти в амбар после чая. Я увидел, как она поднялась, отряхнула платье и убежала. Шон Рафферти встал, завязал брюки обрывком веревки и направился к амбару. Я знал о популярности Шона среди деревенских красоток, хотя никогда не мог понять причину его успеха у женщин. Шрам и пустые глаза придавали ему отвратительный вид. Мои сестры прозвали его Циклопом. Меня вдруг охватило напряженное ожидание и жгучее любопытство: что же он намерен с ней делать в амбаре, хотя об этом нетрудно было догадаться. Мне приходилось наблюдать, как он направлял напряженный орган нетерпеливого жеребца в кобылу, и у меня не было сомнения, что он хорошо владел своим собственным инструментом. Но я не знал ничего о совокуплении мужчины и женщины, и теперь решил, раз уж предоставилась такая редкая возможность, заполнить этот пробел в моем образовании. Поэтому я направился к амбару с сеном, где должно было состояться их свидание, и взобрался на сеновал, где хранились мешки с бобами и тюки корма для скота. Весь пол был покрыт соломой, которая очень приятно пахла. Я догадался, что они будут заниматься любовью именно на этом естественном ковре, но на случай, если кто-нибудь из них вздумает поднять голову вверх и взглянуть на сеновал, я спрятался там в самом дальнем углу за мешками. Спустя полчаса пришел Шон и начал вилами сгребать сено. Я не мог видеть его, но сразу узнал по голосу, когда он запел «Молли Малоун». Затем он подошел к сеновалу и забросил туда вилами огромную охапку сена, которую позже разбросал и разровнял на полу в нескольких ярдах от того места, где я спрятался. Я догадался, что они собираются справлять свою свадьбу прямо здесь, на сеновале, а не внизу, на полу амбара. Несколько минут спустя вошла Миноу, и некоторое время снизу не раздавалось ни звука. Я поднялся на колени и выглянул из-за мешков: они стояли у дверей, и она обнимала его за шею. Затем они заговорили шепотом, и он указал на лестницу, прислоненную к сеновалу. Я прилег и закрыл глаза, чтобы они подумали, что я сплю, если случайно заметят меня здесь. Он поднялся первым, затем повернулся и помог ей сойти с лестницы. Света было мало, но я мог видеть их довольно хорошо. Он встал спиной к стене, а она закинула обе руки ему за шею, и припала к нему в долгом поцелуе. Затем она сняла руку с его шеи и одним резким движением развязала веревку у него на поясе. Его брюки сползли вниз до колен, оголив огромные и волосатые ягодицы, повернутые ко мне. Ее рука, находящаяся между их телами, начала совершать какие-то странные энергичные движения, и я мог только догадываться, чем она там занимается. Затем она внезапно опустилась перед ним на колени, и ее лицо исчезло за его бедром. Я увидел, как обе его руки судорожно вцепились ей в голову, а его ягодицы пришли в движение. Потом он взмолился: «О-о-о! Хватит! Или я сейчас не выдержу!» И они застыли в такой позе еще на минуту, никто из них не двигался. Пока она стояла на коленях, склонив голову, он возился с краем ее платья. Затем она встала на ноги, а он стал стягивать ей платье через голову. Чтобы помочь ему, она подняла обе руки кверху, он сейчас был похож на горничную, раздевавшую свою хозяйку. Он наконец стащил с нее платье и тщательно сложил его на полу. И когда он повернулся боком, я увидел его инструмент любви, торчащий, как каланча, и при каждом его движении этот столб слегка покачивался. Он был не таким огромным, как у жеребца, но превосходил по размерам все другие, виденные мной раньше. Тем временем он поднял вверх ее сорочку, и я смог увидеть ее обнаженную фигуру с соблазнительно круглыми формами грудей и бедер. Я с трудом поверил своим глазам: как может сочетаться такое некрасивое лицо с такой прекрасной фигурой! Пока она стояла совершенно голая, он приблизил лицо к ее груди и начал покусывать и сжимать губами ее соски, а ее руки обхватили его столб, который был достаточно велик, чтобы на нем поместились ее ладони. Затем они оба повалились на сено. Я приподнял лицо над мешками, но увидел немного, так как они глубоко провалились в сено, а свету там было мало – на сеновале царил полумрак. Внезапно она издала резкий крик, и я, испугавшись, что она заметила меня, нырнул снова за мешки, и услышал, как он успокаивает ее, но она снова вскрикнула, но уже не так громко. Сено шуршало, как будто там возились сотни крыс, а она продолжала издавать крики и стоны, будто ей было очень больно. Затем шуршанье и возня стали такими бурными, что я не выдержал и выглянул снова из-за своего убежища и увидел, как он энергично двигал своими ягодицами над ней, будто намеревался пробуравить дырку в полу, а ее ноги согнулись в коленях и обхватили его спину. Затем она попыталась закричать еще раз, но он зажал ладонью ее рот, и движения его ягодиц прекратились. Они лежали совершенно спокойно и неподвижно, затем он глубоко вздохнул. Она убрала ноги с его спины, и некоторое время он продолжал лежать на ней совершенно неподвижно. Я должен признаться, что все это вызвало во мне возбуждение, которое прошло еще до того, как они перестали двигаться. Все уже закончилось, и я надеялся, что они сейчас оденутся и позволят мне выпрямиться. Но молчание затянулось, и я подумал, что они заснули, но боялся шевельнуться и посмотреть, спят ли они или нет. Так прошло еще минут десять. Они снова начали двигаться, шуршанье сена возобновилось, и я сделал вывод, что они снова принялись за свои амурные дела. Я осторожно выглянул из-за мешков и увидел, что мое предположение верно только наполовину, так как он продолжал лежать, как сраженный гладиатор, а она, опершись на ноги и руки, склонилась над ним и, казалось, пыталась раздуть угасший костер, вернуть к жизни тлеющие огоньки углей. Через несколько минут ее усилия принесли плоды…
Эсмонд описывает эту сцену в амбаре так долго, что нет смысла цитировать его здесь полностью. Девушка оказалась нимфоманкой, хотя Эсмонд был еще слишком неопытен, чтобы знать это. Она вдохновила для дальнейшей активности своего кавалера еще три раза и, наконец, оставила его спящим в амбаре так крепко, что Эсмонду удалось незаметно прошмыгнуть мимо него неузнанным.Но событие, происшедшее после сцены в амбаре – поворотное в судьбе Эсмонда, – должно быть приведено здесь. Он признался, что не смог увидеть то, что происходило между Шоном и Миноу в копне соломы, но звуки были такие красноречивые, что не обязательно было смотреть. И теперь, увидев девушку нагой, его единственной мыслью было, как самому переспать с ней. Мысленно он все время возвращался к поразительной красоте ее фигуры, которая потрясла все его существо. До этого ему казалось, что греческие скульпторы преувеличивают красоту женского тела. По дороге домой ему внезапно пришла в голову мысль, что можно шантажом заполучить ее в постель: ему достаточно только пригрозить ей, что расскажет своей сестре о ее шашнях с конюхом. Он зашел к себе в комнату, умылся, причесался, очистил с одежды пыль, затем направился прямо в комнату Миноу. Убедившись, что вокруг никого нет, он открыл задвижку и заглянул в комнату. В комнате никого не было, и какой-то миг я колебался, зайти внутрь или вернуться к себе. Затем услышал звук воды в пристройке – маленькой каморке, отделенной от остальной части комнаты перегородкой, – и понял, что она там. Я закрыл за собой дверь и на цыпочках прошел в комнату, но под моими ногами заскрипели доски, и она крикнула: «Кто здесь?» Я ответил как можно спокойнее: «Эсмонд». Она выглянула из-за перегородки и сказала: «О, извините меня, я не одета». Я стоял, как истукан, и почувствовал, что краснею. Она схватила свое платье, которое лежало на стуле, и прикрыла им голое тело до шеи. «У вас ко мне дело?» – мягко спросила она и улыбнулась, будто находила мое общество приятным, и это помогло мне избавиться от смущения. Я уставился на нее, стараясь догадаться, успела ли она надеть нижнюю сорочку, так что она недолго оставалась в неведении насчет моих истинных намерений. В первый раз я понял, что можно обменяться мыслями, не прибегая к помощи слов. Она меряла меня глазами. Я сказал: «Здесь прохладно», или еще какую-то глупость, и потом шагнул к ней. Схватив ее руки, я заглянул за платье. На ней была надета сорочка, но с очень глубоким вырезом спереди, и вид этих двух открытых полушарий, таких беззащитных перед моим взглядом, снял все мои колебания. Я взял из ее рук платье и уронил его на пол. Над левой грудью я заметил отметины двух рядов зубов, и когда она попыталась сопротивляться, я указал ей на них. Она взглянула на эти отметины, и сказала что-то по-французски, разобрал что именно, затем притянула мою голову к своему маленькому соску, который уже затвердел и стоял торчком. Я спустил бретельки ее рубашки, боясь, что она начнет вырываться, но она стояла спокойно и терпеливо ждала, когда я возьму сосок в губы. Когда я ртом прикоснулся к ее груди, она положила руки мне на голову и погладила по волосам. Затем она расстегнула мне брюки и добралась до жезла, который страстно молил и жаждал оказать ей честь. Я больше не терял времени даром, прижал ее спиной к кровати и положил руку на ее промежность, которая оказалась влажной наощупь, ведь она только что мылась и не успела вытереться. И, не снимая брюк и рейтуз, упал на нее и вошел в нее сразу, без труда, проник в проход, который был проложен и разработан моим предшественником. Даже в этот момент высшего возбуждения я удивленно ощутил, как туго был схвачен мой член, как будто предыдущий обитатель не расширил шелковые стены. Я намеревался долго пребывать внутри нее, сдерживая себя изо всех сил, но она быстро опустошила меня, туго обхватив своими роскошными бедрами и извиваясь своими ягодицами подо мной так нежно, что я не смог больше сдержаться и позволил расплавленным потокам разлиться внутри нее, пока она визжала и кричала, правда, не так громко, как в амбаре. Шум шагов за дверью заставил нас насторожиться – кто-нибудь из любопытства мог заглянуть сюда, поэтому я встал с постели и закрыл дверь на засов изнутри. Затем, сняв брюки и рейтузы, вернулся в постель. Хотя на узком ложе едва хватало места для нас двоих, мы очень удобно прижались друг к другу, и спустя несколько минут она наградила меня долгими поцелуями, которые меня удивили, так как я до сих пор не знал, что язык может узурпировать некоторые функции, которые больше подходят губам. После этого она откинула одеяло и стала внимательно рассматривать мою промежность, похваливая ее за белизну и гладкость кожи, нежно лаская рукой мои бедра и колени…
И снова описание слишком длинное, чтобы цитировать его целиком. Они задержались в ее комнате еще на час. И прелестная красавица заставила его заниматься с ней любовью еще три раза. После этого они разговорились, и Эсмонд признался, что наблюдал, как она совокуплялась с Шоном Рафферти. Вместо того, чтобы возмутиться, она громко рассмеялась и затем спросила его, ревновал ли он в тот момент. «Тогда нет, но сейчас ревную». Она сказала ему, что ревновать – глупо, так как мужчины и женщины рождены для того, чтобы доставлять друг другу наслаждение.Трудно сказать, повезло ли Эсмонду в выборе своей первой женщины. Правда, к этому времени он сумел уже выработать теоретически свои собственные взгляды на неразборчивость в половых отношениях, но более нормальная любовь – как с эмоциональной, так и с физиологической точки зрения – помогла бы сбалансировать их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52