Сантехника супер, приятный сайт
«Вы мистер Стек, Туалетно-Бумажный Человек, и я требую пять фунтов». Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы снять с себя ответственность за это происшествие и довести до сведения всех ваших читателей, его наблюдавших, что эта дама заблуждалась. Ваш и т. д., Малквист. – Он опустил подбородок в пену. – Я только что размышлял о смерти, мистер Мун. Есть способы умереть и способы не умереть. Это очень важно. Вот почему я восхищаюсь Георгом Пятым, который на смертном одре, отвечая врачу, который говорил ему, что через несколько недель он будет выздоравливать в Богнор-Реджис,[24] заявил: «В жопу Богнор», и умер… В жопу Богнор. Ах, если бы я мог умереть с вполовину менее возвышенной фразой на устах! Вот человек, который в смертный час умудряется вдохнуть жизнь в будущее. – Он умолк. – Что ж, пожалуй, я бы все-таки послушал ваш дневник.
– Я… я сжег свою записную книжку, лорд Малквист.
– С досады?
– Нет… Она промокла, и я ее сушил.
– Боже правый! Что ж, не отчаивайтесь, друг мой. Не мистер ли Гиббон отослал рукопись «Упадка и гибели Римской империи»[25] в прачечную?
– Не знаю, лорд Малквист.
– Это мало кто знает. Но мой прапрадед присутствовал при том, как его издатель получил сверток с грязным бельем. Кебы Хэнсома тотчас отозвали назад, но было уже слишком поздно, и Гиббону пришлось начать все заново, надев засаленный воротничок, что и послужило причиной некоторой шероховатости, ощутимой в первой главе. Что в этом предложении самое невероятное?
– Я…
– Гиббон умер примерно за пятьдесят лет до того, как Джозеф Хэнсом изобрел свой кеб. Боже мой, вы, молодые люди, так мало знаете о жизни. «Семь столпов мудрости»[26] забыли на железнодорожной станции (Ридинг), а «Французской революцией»[27] растопила камин служанка упрямого норова, однако обладающая здравым критическим чутьем. Кстати, Карлейль тоже был импотентом; примечательное совпадение. Однажды он сидел на этом самом месте – разумеется, канализация тогда была иной – и после паузы, вызванной запором, заметил моему прадеду, который сочувственно за ним наблюдал: «Я не делаю вид, будто понимаю Вселенную. Она куда больше меня». Вы что-то уронили.
Мун поднял пиджак, чтобы достать дневник, и при этом выронил конверт. Он наклонился за ним. Его плоть мягко погрузилась в пар. Исподнее пыталось впиться в его тело.
– Я пытался запомнить как можно больше, но сами подробности…
– Технические мелочи, друг мой. Секрет биографии заключается в том, чтобы позволить своему воображению расцвести в унисон с воображением ее героя. Так вы добьетесь поэтической правды, которая есть драгоценность, тогда как факты – лишь оправа. Будьте поэтом, милый мальчик, будьте поэтом и повторяйте вслед за д'Оревильи: La v?rit? m'ennuie.[28]
Он закрыл глаза и как будто уснул, но через несколько секунд его голос без выражения забубнил под нос:
– В тринадцатом веке сэр Джон Уоллоп[29] так разбил французов на море, что увековечил в языке свое имя…[30] Но должны существовать и не столь утомительные способы добиться этого.
Мун протянул конверт.
– Чек вернули, – сообщил он.
– Какой чек?
– На пятьсот гиней для «Босуэлл инкорпорейтед».
– Ваш знаменитый тезка занимался этим не ради денег. Вращаться в таком обществе было достаточно.
– Быть может, вы все-таки раскошелитесь? – спросил Мун, удивив лорда Малквиста и изумив себя самого.
– Ну и ну, мистер Мун! Только я заключаю, что ваша воплощенная нейтральность есть отражение вашей души, как вы отпускаете замечание, которое намекает на внутреннее смятение. Прекрасно, разорвите чек и дневник.
Мун промолчал. Девятый граф закрыл глаза:
– К сожалению, мне больше некуда податься. Я покинул множество мест и обосновался заново, стянув к себе свои оскудевшие ресурсы… но теперь я в растерянности. Знаете, у меня был загородный дом – восхитительное место, – построенный четвертым графом, проспоренный пятым, возвращенный семье после дуэли и отстроенный заново в палладианском стиле[31]… с прилегающим парком, озером и классическим ландшафтным садом с видом на холмы…
– Петфинч, – печально молвил Мун.
– Бедный Петфинч… Полагаю, сейчас там находится оздоровительный центр для переживших нервный срыв государственных служащих. Милый мальчик, какое оскорбление нашему наследию!
Несколько мгновений они почтительно помолчали.
– А вам больше нечего продать? – спросил Мун.
– Мистер Мун, я не торговец.
– Думаю, мне пора домой, – сказал Мун после еще одной паузы.
Похоже, лорд Малквист этого не расслышал. Мун поднял пальто и оглянулся в поисках туфель. Он вспомнил, что отнес их в гардеробную. У двери он помедлил.
– Что вы собираетесь делать с этим письмом?
– С каким?
– От анархиста.
– Это не имеет значения. Хочу убедиться, что выгляжу наилучшим образом. Возможно, это единственная честь, которая мне осталась. Принять муки из-за наследственных привилегий.
– Пожалуйста, – взмолился Мун, подразумевая нечто непонятное даже ему самому. Он перепрыгнул разделяющее их пространство. – Я хочу сказать, что вы не можете бросить все – тибетцев, все остальное, себя, – нельзя сравнивать все ужасное с чем-то большим, где-нибудь, где уже нечего сравнивать, придется остановиться и… – Он замялся. – Я хочу сказать, ведь это все люди, разве не так? Вот что такое мир.
Он неуверенно замер у двери.
– Какая необычная мысль! Люди не есть мир, они лишь недавний и переходный продукт его. Миру десять миллионов лет. Если представить этот срок ужатым до одного года, начинающегося первого января, то люди появляются в нем лишь тридцать первого декабря или, если точнее, в последние сорок секунд этого дня, – произнес наконец лорд Малквист.
– Сорок секунд? – изумился этому откровению Мун.
– А человечество продолжает вести себя так, будто оно есть начало и конец. Какая дерзость!
Девятый граф Малквист погрузился в пену, так что над ней парила только маска его лица. Рот зловеще заговорил:
– Пусть обо мне скажут, что я родился в страхе, жил в недовольстве и умер элегантно.
Мун ждал, но продолжения не последовало. Он вернулся в гардеробную и закрыл дверь.
Зареванная Джейн смотрела на него между ног:
– Я думала, ты никогда не придешь.
– Ты сказала ему, что я импотент, – сказал Мун, бросая пальто.
– Нет.
– Да, сказала.
– А что, так и есть.
Мун самодовольно улыбнулся ей.
– А вот и нет, – парировал он. – Это ты не можешь.
– Ты только это и знаешь.
– Не можешь. Никогда не могла, никогда не сможешь. О, я ему сказал.
– Нет. – Она заплакала. – Как ты мог?
– Знаешь, я не должен зависеть от тебя в этом.
– Не надо.
– И не буду.
Все еще улыбаясь, словно театральный злодей, он открыл дверь в спальню леди Малквист и тихо вошел. Закрыл дверь. Уже направился через комнату, как понял, что Лаура говорит за пологом:
– Одиннадцать не считаются незаконными? Ну и ну, да вы, должно быть, чудесный человек!
– Это была жуть, так-растак. Ей-ей, мне надо было только повернуть дверную ручку спальни…
– Как невероятно! Мистер Христос, вы странным образом меня интересуете.
– Не забывайте, это произошло до того, как я узрел Свет, если вы понимаете, о чем я.
– Но ведь это случилось не так давно?
– Все дело в физическом сходстве, понимаете? Тот парень, русский…
– А сейчас я попрошу вас сделать нечто очень христианское…
Мун босиком вернулся к другой двери и выбрался на лестницу. Он прохромал к нижнему пролету и уселся там лицом к передней двери, наблюдая за тем, как на О'Хару и лошадей льет дождь. Довольно долго не происходило ровным счетом ничего, кроме дождя. Затем в дверь вошел Ролло, сжимая в зубах промокшую газету, словно умная псина. Он встряхнулся, словно псина, и прошлепал под лестницу. Мун не шелохнулся. Дождь все лил. Вскоре с шипением медленно подкатила машина и остановилась за двумя лошадьми. Большая черная машина с шофером. Мун разглядел человека на заднем сиденье, но никто не вышел. Машина трижды просигналила. Ролло поднялся, подошел к двери, выглянул под дождь, повернулся и опять забрался под лестницу.
Мун услышал, как наверху открылась дверь. По лестнице спустилась Лаура с красной кожаной сумочкой в руках. Она опять надела твидовое пальто.
– Привет, Боси. Что поделываешь?
– Ничего, – ответил Мун.
Они до странности застенчиво улыбнулись друг другу.
– Мои сокровища, семейные драгоценности, – похлопала по сумочке Лаура. Она встряхнула ее, и та громыхнула. Она ослепительно улыбнулась ему. – Я допила остатки.
– Прости за туфлю, – извинился Мун.
– А я их надела, видишь? Самый рыцарский подарок, что я когда-либо получала. А где твои туфли?
– Забыл наверху.
– А!.. – Она сжала губы, растянула их и посмотрела на него. – Мне пора, Боси. Это Мортимер мне сигналит. – Она спустилась на две ступеньки. – Надеюсь, ты закончишь свою книгу.
– Прощай, – сказал Мун. Он посмотрел, как она торопливо идет по лестнице и прихожей, и крикнул: – Надеюсь, у тебя будет ребенок!
Лаура обернулась, улыбнулась, вышла под дождь, наклонив голову, забралась на заднее сиденье машины и укатила. Мун прислушивался к гулу двигателя, пока тот не слился с шумом дождя.
Он поднялся по лестнице, цепляясь обеими руками за перила. Дверь в комнату Лауры стояла настежь. Полог на четырех столбиках был отдернут, посреди постели отупело сидел Воскресший Христос.
– Славное утречко, ваша честь, – находчиво изрек он, завидев Муна.
Мун взглянул на него и проковылял через комнату. Дверь в ванную была открыта, он вошел в нее. В обеих ваннах плескалась грязная вода с хлопьями пены. Наряды лорда Малквиста перекинуты через вешалку для полотенец. Одежда Джейн разбросана по полу. Он попытался открыть дверь в гардеробную, но она оказалась заперта, поэтому он опять прошел в комнату Лауры и попробовал вторую дверь, а затем постучал. Пауза.
– Кто там? – крикнула Джейн.
– Я, – ответил Мун.
– Чего тебе надо? – Ее голос его озадачил.
– Туфли. И пальто.
– Зачем?
– На улице дождь, – объяснил он. – Я хочу домой.
– Тебя сюда нельзя. Уходи!
Он постоял, прислушиваясь.
– Это диавол меня искушал, – сказал Воскресший Христос. – Ей-ей, меня все время искушают. Чистая правда, сэр.
Мун не обратил на него внимания. Он прохромал на лестницу.
– Мне нужны только массы! – прокричал Воскресший Христос. – Тогда я смогу начать!
Мун медленно спустился по лестнице. Когда он добрался до второго этажа, оба оценщика вышли из гостиной и кивнули ему, поднимаясь вверх по лестнице. Перила липли к рукам, и он понял, что порезы опять открылись. Когда он спустился вниз, пояс болтался вокруг ноги, увлажнившейся от крови. Он уселся на последнюю ступеньку и снова затянул его. На платке вокруг второй ноги проступили пятна: ноги беженца с поля боя.
Мун обнаружил, что ему трудно снова подняться, но он все-таки сделал это, доковылял до вешалки и вцепился в нее, скинув на пол шляпу. Он посмотрел, как льет дождь. В основание вешалки было вставлено несколько прогулочных тростей. Он выбрал одну с серебряным набалдашником, оперся на нее, снял с вешалки плащ, набросил его на плечи и в довершение всего водрузил на голову цилиндр. Он добрался до двери, услышал, как О'Хара что-то кричит, и с удивлением обнаружил, что лежит у подножия лестницы. Он опять нахлобучил шляпу на голову и сел.
– Вот так, – сказал О'Хара, ставя Муна на ноги.
– Привет, О'Хара. Я в полном порядке.
Через тротуар О'Хара подтащил его к карете, открыл дверцу и затолкал внутрь. Мун рухнул в карету и втянул себя на сиденье.
– Чертовски любезно с твоей стороны, О'Хара. Надеюсь, я тебя не обидел, а? Да, мне сказали, что Дублин – славный город.
Дверца захлопнулась, карета дернулась и медленно поскрипела по дороге. Когда она добралась до угла Бердкейдж-уок, мужчина в котелке и с длинными печальными усами выскочил из-за дерева и метнул нечто, разбившее стекло кареты и тяжело плюхнувшееся Муну на колени. Мун обхватил предмет руками, и на него накатил странный покой оттого, что этот гладкий корпус ему знаком. Он повернул голову к окну, они с мистером Каттлом узнали друг друга, и Мун заметил извиняющуюся обеспокоенность на лице мистера Каттла перед тем, как карета взлетела на воздух. Лошади опять прянули, рассеивая Муна, О'Хару и розово-желтые обломки в различных точках дороги от дворца до Парламентской площади.
Примечания
1
Действующие лица (лат.). – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Ничего (фр.)
3
Здесь и далее речь идет о пышных похоронах Уинстона Черчилля (1874–1965), состоявшихся в Лондоне 30 января 1965 г.
4
От имени Джеймса Босуэлла (1740–1795) – спутника и биографа знаменитого лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709–1784).
5
Здесь: потрепанным (фр.).
6
Любительница подслушивать (фр.).
7
Аллюзия на одноименный роман Торнтона Уайлдера.
8
Изречения (фр.).
9
У. Шекспир. «Гамлет», V, 1 (перевод М. Лозинского с незначительными изменениями).
10
Fertility – плодородие (англ.).
11
Лорд Малквист цитирует «Медитации» (1624) английского поэта Джона Донна (1571–1631).
12
Все эти имена стали в английском языке нарицательными: hansom – двухколесный экипаж; brougham – одноконный двух-или четырехколесный экипаж; бойкот, веллингтон, реглан, кардиган и сэндвич в пояснениях не нуждаются; macadam – щебеночная дорога; spoonerism – случайная перестановка звуков, частей слов или слов.
13
Фредерик Мэннинг (1882–1935) – австралийский писатель.
14
Сирил Хейр (1900–1958) – английский писатель, автор небезызвестного романа «Чисто английское убийство», по которому у нас снят одноименный фильм.
15
Нет нужды уточнять, что названия всех упомянутых в этом пассаже книг – цитаты из «Гамлета».
16
«Мария Селеста» – шхуна, исчезнувшая в водах Атлантики в 1872 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Я… я сжег свою записную книжку, лорд Малквист.
– С досады?
– Нет… Она промокла, и я ее сушил.
– Боже правый! Что ж, не отчаивайтесь, друг мой. Не мистер ли Гиббон отослал рукопись «Упадка и гибели Римской империи»[25] в прачечную?
– Не знаю, лорд Малквист.
– Это мало кто знает. Но мой прапрадед присутствовал при том, как его издатель получил сверток с грязным бельем. Кебы Хэнсома тотчас отозвали назад, но было уже слишком поздно, и Гиббону пришлось начать все заново, надев засаленный воротничок, что и послужило причиной некоторой шероховатости, ощутимой в первой главе. Что в этом предложении самое невероятное?
– Я…
– Гиббон умер примерно за пятьдесят лет до того, как Джозеф Хэнсом изобрел свой кеб. Боже мой, вы, молодые люди, так мало знаете о жизни. «Семь столпов мудрости»[26] забыли на железнодорожной станции (Ридинг), а «Французской революцией»[27] растопила камин служанка упрямого норова, однако обладающая здравым критическим чутьем. Кстати, Карлейль тоже был импотентом; примечательное совпадение. Однажды он сидел на этом самом месте – разумеется, канализация тогда была иной – и после паузы, вызванной запором, заметил моему прадеду, который сочувственно за ним наблюдал: «Я не делаю вид, будто понимаю Вселенную. Она куда больше меня». Вы что-то уронили.
Мун поднял пиджак, чтобы достать дневник, и при этом выронил конверт. Он наклонился за ним. Его плоть мягко погрузилась в пар. Исподнее пыталось впиться в его тело.
– Я пытался запомнить как можно больше, но сами подробности…
– Технические мелочи, друг мой. Секрет биографии заключается в том, чтобы позволить своему воображению расцвести в унисон с воображением ее героя. Так вы добьетесь поэтической правды, которая есть драгоценность, тогда как факты – лишь оправа. Будьте поэтом, милый мальчик, будьте поэтом и повторяйте вслед за д'Оревильи: La v?rit? m'ennuie.[28]
Он закрыл глаза и как будто уснул, но через несколько секунд его голос без выражения забубнил под нос:
– В тринадцатом веке сэр Джон Уоллоп[29] так разбил французов на море, что увековечил в языке свое имя…[30] Но должны существовать и не столь утомительные способы добиться этого.
Мун протянул конверт.
– Чек вернули, – сообщил он.
– Какой чек?
– На пятьсот гиней для «Босуэлл инкорпорейтед».
– Ваш знаменитый тезка занимался этим не ради денег. Вращаться в таком обществе было достаточно.
– Быть может, вы все-таки раскошелитесь? – спросил Мун, удивив лорда Малквиста и изумив себя самого.
– Ну и ну, мистер Мун! Только я заключаю, что ваша воплощенная нейтральность есть отражение вашей души, как вы отпускаете замечание, которое намекает на внутреннее смятение. Прекрасно, разорвите чек и дневник.
Мун промолчал. Девятый граф закрыл глаза:
– К сожалению, мне больше некуда податься. Я покинул множество мест и обосновался заново, стянув к себе свои оскудевшие ресурсы… но теперь я в растерянности. Знаете, у меня был загородный дом – восхитительное место, – построенный четвертым графом, проспоренный пятым, возвращенный семье после дуэли и отстроенный заново в палладианском стиле[31]… с прилегающим парком, озером и классическим ландшафтным садом с видом на холмы…
– Петфинч, – печально молвил Мун.
– Бедный Петфинч… Полагаю, сейчас там находится оздоровительный центр для переживших нервный срыв государственных служащих. Милый мальчик, какое оскорбление нашему наследию!
Несколько мгновений они почтительно помолчали.
– А вам больше нечего продать? – спросил Мун.
– Мистер Мун, я не торговец.
– Думаю, мне пора домой, – сказал Мун после еще одной паузы.
Похоже, лорд Малквист этого не расслышал. Мун поднял пальто и оглянулся в поисках туфель. Он вспомнил, что отнес их в гардеробную. У двери он помедлил.
– Что вы собираетесь делать с этим письмом?
– С каким?
– От анархиста.
– Это не имеет значения. Хочу убедиться, что выгляжу наилучшим образом. Возможно, это единственная честь, которая мне осталась. Принять муки из-за наследственных привилегий.
– Пожалуйста, – взмолился Мун, подразумевая нечто непонятное даже ему самому. Он перепрыгнул разделяющее их пространство. – Я хочу сказать, что вы не можете бросить все – тибетцев, все остальное, себя, – нельзя сравнивать все ужасное с чем-то большим, где-нибудь, где уже нечего сравнивать, придется остановиться и… – Он замялся. – Я хочу сказать, ведь это все люди, разве не так? Вот что такое мир.
Он неуверенно замер у двери.
– Какая необычная мысль! Люди не есть мир, они лишь недавний и переходный продукт его. Миру десять миллионов лет. Если представить этот срок ужатым до одного года, начинающегося первого января, то люди появляются в нем лишь тридцать первого декабря или, если точнее, в последние сорок секунд этого дня, – произнес наконец лорд Малквист.
– Сорок секунд? – изумился этому откровению Мун.
– А человечество продолжает вести себя так, будто оно есть начало и конец. Какая дерзость!
Девятый граф Малквист погрузился в пену, так что над ней парила только маска его лица. Рот зловеще заговорил:
– Пусть обо мне скажут, что я родился в страхе, жил в недовольстве и умер элегантно.
Мун ждал, но продолжения не последовало. Он вернулся в гардеробную и закрыл дверь.
Зареванная Джейн смотрела на него между ног:
– Я думала, ты никогда не придешь.
– Ты сказала ему, что я импотент, – сказал Мун, бросая пальто.
– Нет.
– Да, сказала.
– А что, так и есть.
Мун самодовольно улыбнулся ей.
– А вот и нет, – парировал он. – Это ты не можешь.
– Ты только это и знаешь.
– Не можешь. Никогда не могла, никогда не сможешь. О, я ему сказал.
– Нет. – Она заплакала. – Как ты мог?
– Знаешь, я не должен зависеть от тебя в этом.
– Не надо.
– И не буду.
Все еще улыбаясь, словно театральный злодей, он открыл дверь в спальню леди Малквист и тихо вошел. Закрыл дверь. Уже направился через комнату, как понял, что Лаура говорит за пологом:
– Одиннадцать не считаются незаконными? Ну и ну, да вы, должно быть, чудесный человек!
– Это была жуть, так-растак. Ей-ей, мне надо было только повернуть дверную ручку спальни…
– Как невероятно! Мистер Христос, вы странным образом меня интересуете.
– Не забывайте, это произошло до того, как я узрел Свет, если вы понимаете, о чем я.
– Но ведь это случилось не так давно?
– Все дело в физическом сходстве, понимаете? Тот парень, русский…
– А сейчас я попрошу вас сделать нечто очень христианское…
Мун босиком вернулся к другой двери и выбрался на лестницу. Он прохромал к нижнему пролету и уселся там лицом к передней двери, наблюдая за тем, как на О'Хару и лошадей льет дождь. Довольно долго не происходило ровным счетом ничего, кроме дождя. Затем в дверь вошел Ролло, сжимая в зубах промокшую газету, словно умная псина. Он встряхнулся, словно псина, и прошлепал под лестницу. Мун не шелохнулся. Дождь все лил. Вскоре с шипением медленно подкатила машина и остановилась за двумя лошадьми. Большая черная машина с шофером. Мун разглядел человека на заднем сиденье, но никто не вышел. Машина трижды просигналила. Ролло поднялся, подошел к двери, выглянул под дождь, повернулся и опять забрался под лестницу.
Мун услышал, как наверху открылась дверь. По лестнице спустилась Лаура с красной кожаной сумочкой в руках. Она опять надела твидовое пальто.
– Привет, Боси. Что поделываешь?
– Ничего, – ответил Мун.
Они до странности застенчиво улыбнулись друг другу.
– Мои сокровища, семейные драгоценности, – похлопала по сумочке Лаура. Она встряхнула ее, и та громыхнула. Она ослепительно улыбнулась ему. – Я допила остатки.
– Прости за туфлю, – извинился Мун.
– А я их надела, видишь? Самый рыцарский подарок, что я когда-либо получала. А где твои туфли?
– Забыл наверху.
– А!.. – Она сжала губы, растянула их и посмотрела на него. – Мне пора, Боси. Это Мортимер мне сигналит. – Она спустилась на две ступеньки. – Надеюсь, ты закончишь свою книгу.
– Прощай, – сказал Мун. Он посмотрел, как она торопливо идет по лестнице и прихожей, и крикнул: – Надеюсь, у тебя будет ребенок!
Лаура обернулась, улыбнулась, вышла под дождь, наклонив голову, забралась на заднее сиденье машины и укатила. Мун прислушивался к гулу двигателя, пока тот не слился с шумом дождя.
Он поднялся по лестнице, цепляясь обеими руками за перила. Дверь в комнату Лауры стояла настежь. Полог на четырех столбиках был отдернут, посреди постели отупело сидел Воскресший Христос.
– Славное утречко, ваша честь, – находчиво изрек он, завидев Муна.
Мун взглянул на него и проковылял через комнату. Дверь в ванную была открыта, он вошел в нее. В обеих ваннах плескалась грязная вода с хлопьями пены. Наряды лорда Малквиста перекинуты через вешалку для полотенец. Одежда Джейн разбросана по полу. Он попытался открыть дверь в гардеробную, но она оказалась заперта, поэтому он опять прошел в комнату Лауры и попробовал вторую дверь, а затем постучал. Пауза.
– Кто там? – крикнула Джейн.
– Я, – ответил Мун.
– Чего тебе надо? – Ее голос его озадачил.
– Туфли. И пальто.
– Зачем?
– На улице дождь, – объяснил он. – Я хочу домой.
– Тебя сюда нельзя. Уходи!
Он постоял, прислушиваясь.
– Это диавол меня искушал, – сказал Воскресший Христос. – Ей-ей, меня все время искушают. Чистая правда, сэр.
Мун не обратил на него внимания. Он прохромал на лестницу.
– Мне нужны только массы! – прокричал Воскресший Христос. – Тогда я смогу начать!
Мун медленно спустился по лестнице. Когда он добрался до второго этажа, оба оценщика вышли из гостиной и кивнули ему, поднимаясь вверх по лестнице. Перила липли к рукам, и он понял, что порезы опять открылись. Когда он спустился вниз, пояс болтался вокруг ноги, увлажнившейся от крови. Он уселся на последнюю ступеньку и снова затянул его. На платке вокруг второй ноги проступили пятна: ноги беженца с поля боя.
Мун обнаружил, что ему трудно снова подняться, но он все-таки сделал это, доковылял до вешалки и вцепился в нее, скинув на пол шляпу. Он посмотрел, как льет дождь. В основание вешалки было вставлено несколько прогулочных тростей. Он выбрал одну с серебряным набалдашником, оперся на нее, снял с вешалки плащ, набросил его на плечи и в довершение всего водрузил на голову цилиндр. Он добрался до двери, услышал, как О'Хара что-то кричит, и с удивлением обнаружил, что лежит у подножия лестницы. Он опять нахлобучил шляпу на голову и сел.
– Вот так, – сказал О'Хара, ставя Муна на ноги.
– Привет, О'Хара. Я в полном порядке.
Через тротуар О'Хара подтащил его к карете, открыл дверцу и затолкал внутрь. Мун рухнул в карету и втянул себя на сиденье.
– Чертовски любезно с твоей стороны, О'Хара. Надеюсь, я тебя не обидел, а? Да, мне сказали, что Дублин – славный город.
Дверца захлопнулась, карета дернулась и медленно поскрипела по дороге. Когда она добралась до угла Бердкейдж-уок, мужчина в котелке и с длинными печальными усами выскочил из-за дерева и метнул нечто, разбившее стекло кареты и тяжело плюхнувшееся Муну на колени. Мун обхватил предмет руками, и на него накатил странный покой оттого, что этот гладкий корпус ему знаком. Он повернул голову к окну, они с мистером Каттлом узнали друг друга, и Мун заметил извиняющуюся обеспокоенность на лице мистера Каттла перед тем, как карета взлетела на воздух. Лошади опять прянули, рассеивая Муна, О'Хару и розово-желтые обломки в различных точках дороги от дворца до Парламентской площади.
Примечания
1
Действующие лица (лат.). – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Ничего (фр.)
3
Здесь и далее речь идет о пышных похоронах Уинстона Черчилля (1874–1965), состоявшихся в Лондоне 30 января 1965 г.
4
От имени Джеймса Босуэлла (1740–1795) – спутника и биографа знаменитого лексикографа Сэмюэла Джонсона (1709–1784).
5
Здесь: потрепанным (фр.).
6
Любительница подслушивать (фр.).
7
Аллюзия на одноименный роман Торнтона Уайлдера.
8
Изречения (фр.).
9
У. Шекспир. «Гамлет», V, 1 (перевод М. Лозинского с незначительными изменениями).
10
Fertility – плодородие (англ.).
11
Лорд Малквист цитирует «Медитации» (1624) английского поэта Джона Донна (1571–1631).
12
Все эти имена стали в английском языке нарицательными: hansom – двухколесный экипаж; brougham – одноконный двух-или четырехколесный экипаж; бойкот, веллингтон, реглан, кардиган и сэндвич в пояснениях не нуждаются; macadam – щебеночная дорога; spoonerism – случайная перестановка звуков, частей слов или слов.
13
Фредерик Мэннинг (1882–1935) – австралийский писатель.
14
Сирил Хейр (1900–1958) – английский писатель, автор небезызвестного романа «Чисто английское убийство», по которому у нас снят одноименный фильм.
15
Нет нужды уточнять, что названия всех упомянутых в этом пассаже книг – цитаты из «Гамлета».
16
«Мария Селеста» – шхуна, исчезнувшая в водах Атлантики в 1872 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21