— Род соскользнул с коня между Вексом и фасом скалы, пытаясь превратиться в блин. Затем он протиснулся мимо большого черного коня и двинулся бочком по скальному карнизу к черной пустоте входа в пещеру. Он подобрался к ней, внушая себе, что настоящая ведьма никак не может походить на злых колдуний из детских сказок; но когда он медленно приблизился к влажной темноте логова ведьмы, на память ему пришел бурным потоком весь колыбельный эпос. И то, что Гневная Гатти называлась по имени в грамарайских версиях большинства этих сказок, выступая в них в главной, популярной, но не совсем симпатичной роли, не очень-то успокаивало его. Сравнение относительно логики и усвоенного в детстве определения эмоциональных реакций зрелого человека интересно изучать в теории, но наблюдение из первых рук практических аспектов может быть чуточку неудобным.Воздух разорвал дикий старческий смех. Род замер; смех растаял, спал и превратился в рыдание. Род нахмурился и подобрался к пещере поближе... Голос Гвен! Он расслышал, как она что-то бормочет, утешая собеседницу. Род почувствовал, как все его тело расслабилось; фактически, он чуть ли не обмяк. Он и не представлял, что настолько встревожен. Но если Гвен успокаивала, ну... ей не могла грозить слишком большая опасность. Так ведь?По крайней мере, в данную минуту ей ничто не угрожало. Он выпрямился и сделал первый шаг, заходя в пещеру, но раздраженный, надтреснутый голос старухи заставил его стать как вкопанного.— Да, знаю, они не все злодеи. Не могли они такими быть, не так ли? И все же, судя по собственной жизни, я б никогда не догадалась о том!Гвен, решил Род, просто изумляет. Она не могла пробыть здесь более получаса до его прибытия и уже заставила старую ведьму открыться и заговорить.Гвен пробормотала ответ, но Род его не разобрал. Нахмурившись, он подобрался поближе к пещере — как раз вовремя, чтобы расслышать, как старая Агата говорит:— Радуйся, девушка, что ты живешь в наставшие для нас новые времена — когда королева защищает обладающих колдовской силой, и ведьма может найти себе чародея в мужья.— Тут, я знаю, мне посчастливилось, достопочтенная сударыня, — ответила Гвен.Род покраснел. Действительно покраснел. Дело заходило слишком далеко. Теперь уж он определенно подслушивал не предназначенное для его ушей. Он расправил плечи и шагнул в пещеру.— Гм!В пещере оказалось очень сумрачно. Он еле-еле чего различал — за исключением двух сидевших перед огнем женских фигур. Услышав его шаги, фигура постарше резко вскинула голову. Свет костра освещал ее лицо снизу, что придавало ему достаточно сверхъестественный вид; но даже само по себе лицо это было ужасным.На какую-то секунду она уставилась на него. Затем лицо ее перекосила усмешка, сопровождаемая сильным старушечьим смешком.— Э, что у нас здесь? Неужели мы не может даже поговорить о мужчинах без их вторжения к нам?Пораженная Гвен подняла взгляд. Затем лицо ее зажглось восторгом удивления.— Милорд! — Она вскочила и подбежала к нему. Лицо старухи презрительно скривилось. Она дернула головой в сторону Рода.— Твой?— Мой.Гвен схватила Рода за руки, тело ее на миг качнулось к нему, а затем отпрянуло. Род понял, публичная демонстрация приязни может показаться обидной; особенно тем, у кого нет никаких любимых. Но глаза ее сказали, что она польщена и очень рада его поддержке.Уста ее, однако, сказали всего лишь:— Зачем ты явился, муж?— Просто немного беспокоился, милая. Хотя и вижу, что это было глупо.— Не так уж глупо, как ты мог подумать, — проскрипела ведьма. — И все же явился ты запоздало для оказания помощи. — Она нахмурилась при этой мысли. — Нет, возможно, однако ты прибыл все же своевременно; если ты был с нею, когда она впервые появилась у входа в пещеру, я б несомненно выгнала вас обоих взашей.Род начал было добавлять:— Если б сумела, — а затем подумал, что лучше не стоит. — Э. Да. Извиняюсь за вторжение.— Не стоит волноваться, — едко ответила Агата. — Никакого другого мужчину это не волновало бы. — Она перевела взгляд на Гвен. — Тебе безусловно в высшей степени посчастливилось.Гвен, покраснев, опустила глаза.— И все же сомневаюсь, что ты знаешь истинную величину своего счастья. — Ведьма снова повернулась к очагу, сунула лопатку в огромный котел и помешала. — Меня, молодой человек, очень ценили пахари из горных деревень, приходившие ко мне по одному и впятером ради мига удовольствия, хотя потом они и пришли толпой в шестьдесят человек, вместе с матерями, сестрами и женами и строгим деревенским клириком, чтобы высечь меня, вздернуть на дыбу и пронзить меня раскаленными иглами, крича: «Сознавайся, подлая ведьма!», пока я не могла больше сдерживаться, пока моя ненависть не выплеснулась на них, поражая их и вышвыривая вон из пещеры!Она оборвала рассказ, задыхаясь и дрожа. Встревоженная Гвен сжала руки Агаты в своих и побледнела, когда их холодок пробежал у нее по спине. Они слышала сказку о том, как давным-давно ведьма Агата выкинула из своей пещеры жителей пяти деревень, и сколько разбили себе головы или спины на склонах внизу. Никакая ведьма в Грамарие за всю историю этого сверхъестественного острова не обладала такой силой. Большинство ведьм могло поднять за раз только двух или, возможно, трех человек. А что касается швыряния их с достаточной силой, чтобы выбросить из пещеры — да такое было просто невозможно.— Не так ли?Следовательно, если какая-то ведьма действительно совершила такой подвиг, у нее должен быть знакомый, помогающий ей дух. Они обычно принимали облик животных, но Агата не держала у себя никаких зверьков. Следовательно — понятное дело — знакомый все равно обязан быть, но он, должно быть, невидим.— Вот тогда-то, — проговорила с одышкой ведьма, — я и перебралась в эту пещеру, где наружный карниз настолько узок, что войти сюда за раз может только один человек, и поэтому я в гневе своем никогда не смогу покалечить больше, чем нескольких. Но эти несколько...— Они хотели сжечь тебя, — прошептала со слезами на глазах Гвен, — и сделано то было в гневе, в гневе, сдерживаемом очень долго, дольше, чем может обуздывать его любой человек! Они унижали тебя, пытали тебя!— Разве это вернет мертвых? — бросила острый взгляд на Гвен Агата.Гвен заворожено уставилась на изнуренное лицо.— Агата... — Она закусила губу, а затем выпалила:— Ты желаешь искупить вину за отнятые тобой жизни?— Чепуху ты городишь! — сплюнула ведьма. — Жизнь бесценна, отнятие ее не искупить ничем!— Верно, — задумчиво произнес Род, — но можно еще возместить потери.Острый взгляд врезался в него, сковывая почти столь же эффективно, как Дурной Глаз.Затем, однако, взгляд посветлел, когда ведьма медленно усмехнулась.— Ах так! — Она откинула голову назад и рассмеялась. Смех длился долго, и когда он утих, Агата вытерла глаза, кивая. — А! Я-то все гадала, зачем вы явились, так как никто не приходит к старой Агате, если они не желают чего-то, не жаждут того, чего не могут ни от кого больше получить. И у вас именно это, не так ли? Народ страны в опасности и нуждается в силе старой Агаты! И послал вас умолять меня прибегнуть к ней!Ее тощее тело затряслось от нового спазма старушечьего смеха. Она тяжело дышала, постепенно успокаиваясь, и вытерла нос длинным костлявым пальцем.— Хе-хе! Дитя! Ужель меня, женщину шестидесяти о лишним лет, надует самое что ни на есть невинное дитя? Хе! — и снова рассмеялась.Род нахмурился; разговор терял управление.— Я б не назвал этого именно «надувательство».Смех ведьмы резко оборвался.— Вот как? — сплюнула она. — Но ты попросил бы у меня помощи, да! И постарался бы ничем не вознаградить меня, нет! — Она перевела взгляд на Гвен. — А ты делаешь, что он тебе велит, не так ли?— Нет! — воскликнула оскорбленная Гвен. — Я явилась сама по себе, молить тебя...— О них! — прожгла ее взглядом ведьма. — Ужель у тебя нет никаких полос на спине, никаких шрамов на грудях, где тебе выжгли палачи? Ужель ты не знала боли от их зависти и ненависти, что явилась без принуждения, без уговоров, молить помочь им?— Да. — Гвен почувствовала, как на нее снизошла странное спокойствие. — Меня дважды бичевали и трижды пытали, и четырежды привязывали к столбу сжечь на костре; и за то, что я жива сейчас и говорю с тобой, мне надо благодарить крошечный народ, моих добрых опекунов. Да, я познала узловатую плеть их страха; хотя никогда столь глубоко, как ты. И все же...Старая ведьма кивнула, дивясь.— И все же ты жалеешь их?— Да. — Гвен опустила глаза, крепко стиснув руки на коленях. — В самом деле, я их жалею. — Глаза ее вскинулись, сцепившись с взглядом Агаты. — Ибо их страх — ремень с шипами, что сечет нас, их страх перед великой тьмой, стоящей за такими силами, как наши, тьмой неизвестности, и перед непредсказуемой судьбой, что мы приносим им. Именно они должны идти по жизни ощупью и всегда посреди кошмара, им никогда не познать звуков любовных, радости полета при луне. Разве нам не следует тогда пожалеть их?Агата медленно кивнула. Ее старческие глаза заволокла пленка, они глядели в пространство на жизнь, ныне удаленную во времени.— Так и я думала когда-то, в девичестве...— Тогда пожалей их, — призвала Гвен, сильно разрывая поводья своего нетерпения. — Пожалей их, и...— И прости их? — Агата резко вернулась в настоящее время, медленно качая головой, с горькой улыбкой в разрезе рта. — В душе я могла бы их простить. Рубцы и удары, раскаленные иглы, цепи и горящие занозы у меня под ногтями — да даже такое я могла бы им простить.Глаза ее остекленели, глядя на минувшие годы.— Но злоупотребление моим телом, моим прекрасным, стройным девичьим телом и моим зрелым расцветшим женским телом все те долгие годы, моей нежнейшей плотью и сокровеннейшей частью моего сердца, терзания этого сердца вновь и вновь, чтобы питать их, их страстный, бессмысленный голод... нет! — Голос ее сделался низким и гортанным — булькающей кислотой, черно-алмазным буром. — Нет, ни за что! Такого я никогда не могу им простить! Их жадности и похоти, их неутолимой жажды! Они приходили вечно и постоянно, входили взять меня и отшвыривали прочь; приходили за моей дрожащей плотью, а затем презрительно отталкивали меня, крича: «Шлюха!». Вновь и вновь, по одному и впятером, зная, что я не отвергну, не смогу их отвергнуть; и поэтому они все приходили и приходили... Нет! Такого я никогда не смогу им простить.Сердце Гвен разорвалось, должно быть, это отразилось у нее на лице, так как Агата пронзила ее мерцающим взглядом.— Жалей их, если тебе так надо, — проскрежетала она, — но никогда не питай жалости ко мне!Она с миг держала взгляд Гвен, а затем повернулась обратно к котлу, снова взяв свою лопатку.— Ты скажешь мне, что тут не было их вины, — пробурчала она, — во всяком случае, их вина не больше моей в том, что их жажда толкала их ко мне столь же верно, как и моя принуждала меня принимать их с распростертыми объятиями.Она медленно подняла голову, сузив глаза.— Или ты не знала! Гален, кудесник из Темной Башни. Именно ему полагалось бы ответить на мою жажду своей. Величайшая ведьма и величайший чародей королевства вместе, разве такое не самое подходящее? Но он единственный из всех мужчин никогда не приходил ко мне, свинья! О, он скажет вам, что в нем чересчур много праведности, чтобы породить ребенка в таком адском мире, и все же истина в том, что он боится ответственности за того ребенка, коего мог бы породить. Трус! Смерд! Свинья!Она погрузилась в котел, плюясь и ругаясь.— Адское отродье, трижды ублюдок, недоношенная насмешка над человеком! Его, — закончила хриплым шепотом она, — я ненавижу больше всех!Костлявые, узловатые старческие руки так сильно стиснули лопатку, что, казалось, дерево должно сломаться.А затем она прижала вымазанную деревянную лопатку к впалой высохшей груди. Плечи у нее затряслись от сухих рыданий.— Мой ребенок, — пробормотала она. — О, мой прекрасный, нерожденный милый ребенок!Рыдания уменьшились и стихли. Затем ведьма медленно подняла глаза.— Или ты не знала? — Она резко улыбнулась и в ее слезящихся пожелтевших глазах появился сверхъестественный блеск. — Именно он и охраняет вход ко мне и защищает меня... мой нерожденный ребенок, Гарольд, мой сын, мой знакомый! Таким он был и таким он всегда будет теперь — душой, явившейся ко мне из завтра, что некогда могло бы быть.Гвен уставилась, словно громом пораженная.— Твой знакомый?..— Да. — Кивок у старой ведьмы вышел напряженным от иронии. — Мой знакомый и мой сын, мой ребенок, который в силу того, что он некогда мог бы быть и должен бы быть, пребывает теперь со мной, хотя он так никогда и не родился, никогда не вырастет плоть от плоти моей и не покроет свою душу. Гарольд, самый могучий из кудесников, сын старого Галена и Агаты, несостоявшегося союза; так как души наши давно умерли в нас и лежат погребенные в иле и грязи нашей юности.Она снова повернулась к котлу, медленно помешивая.— Когда он впервые явился ко мне много лет назад, я не могла понять.Честно говоря, Род тоже не мог — хотя и начинал подозревать тут галлюцинации. Он гадал, не могло ли длительное одиночество оказать такое воздействие на взрослого человека — изобретение вымышленного товарища.Но если Агата действительно верила в этого «знакомого», то, возможно, эта галлюцинация помогала ей настолько полностью фокусировать свои силы, что извлекала из нее потенциал до самой последней унции. Это могло объяснить необыкновенную силу ее пси-способностей.Агата подняла голову, уставясь в пространство.— Сие казалось мне таким совершенно странным, наичудеснейше странным; но я была одинока и благодарна. Но теперь... — ее дыхание хрипело, словно умирающий орган, — ...теперь я знаю, теперь я понимаю. — Она горько кивнула. — То была нерожденная душа, у которой никогда не было никакого другого дома и никогда не будет.Она совсем повесила голову, все ее тело обмякло от горя.После долгого промежутка времени она подняла голову и отыскала глаза Гвен.— У вас ведь есть сын, не так ли?При кивке Гвен в улыбке Агаты появился след нежности.Но улыбка эта посуровела, а затем растаяла;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34