- А кто еще?
- О, вы даже не представляете себе, как много людей выразят свое активное беспокойство по поводу всего этого поиска, да это и понятно: с в о е надо уметь защищать до последнего, даже если это твое - краденое...
Утром я вернулся в Женеву, сел за руль "форда", оставленного неделю назад около Дворца наций, и отправился в Лихтенштейн, к барону Эдуарду фон Фальц-Фейну, главе туризма этого маленького княжества, затерявшегося в горах, на границе между Швейцарией и Австрией.
Я вошел в "Квик офис" на центральной площади Вадуца, наклонился к окошечку, где меняют деньги, и спросил:
- Могу я видеть барона?
Женщина обернулась к тому самому мужчине в баварской или, скорее, тирольской курточке, который объяснял мне маршрут в Вену, когда я ехал туда полгода назад, в первый раз, на встречу с министром иностранных дел Виллибальдом Паром; мужчина о чем-то говорил по телефону, заливисто хохотал; его французский был совершенно особым, льющимся, р-р-раскатным.
- Барон, - сказала женщина, - вас.
Барон закончил разговор, улыбчиво поднялся с кресла, подошел к окошечку, спросил по-немецки:
- Чем я могу быть вам полезен?
- Лишь тем, - ответил я, - что вы согласитесь говорить со мною по-русски...
Я никогда не забуду, как высверкнуло у него в глазах, как лицо его дрогнуло и как он, стремительно обернувшись, пошел из своего офиса - навстречу мне в зал, набитый говорливыми американцами и французами: только что прибыло два автобуса с туристами...
Глава,
в которой рассказывается о том, что и бароны бывают разные...
1
...О бароне фон Фальц-Фейне я узнал совершенно случайно, в Женеве, в баре отеля "Ричмонд", где запрашивал информацию о предстоящем аукционе русских икон, фарфора, серебра и прочих антикварных вещей, проводимом могущественнейшей фирмой "Сотби".
Портье, соединявший меня с филиалом лондонской фирмы, протянул трубку телефона; на другом конце провода записали просьбу отправить каталог по адресу: "Лиссем, Ауф дем Кёленхоф, 35", поинтересовались, только ли аукционы, связанные с русским искусством, интересуют меня; выслушав положительный ответ, порекомендовали приобрести цветные каталоги, хоть цена достаточно велика, но зато информация - исчерпывающая; назвали стоимость, приняли заказ и пожелали всего доброго.
Портье получил с меня деньги за телефонный разговор, выписал счет и заметил:
- Я не думал, что у барона фон Фальц-Фейна так много конкурентов.
- А кто это такой?
- Очень богатый человек, он владеет фирмой туризма в Лихтенштейне; говорят, его родители были русскими аристократами, входили в самый высший свет. Он не пропускает ни одного аукциона; или приезжает сам, или звонит по телефону во время торгов и бьется до победы...
Ну а дальше - дело техники, вопрос пяти минут: добраться до ближайшей почты, войти в зал телефонных переговоров и среди сотен телефонных томов найти один, довольно худосочный по объему - лихтенштейнский, просмотреть его и выписать номер барона и адрес.
...И вот мы едем с ним по маленьким извилистым улицам горного Вадуца барон на своем гоночном двухместном "мерседесе" впереди, я, прилипнув, словно какой сыщик, - сзади; минуем зубчатые башни замка Великого Князя, сворачиваем в совсем уж крохотный проулочек и останавливаемся возле трехэтажной виллы. На двери табличка: "Аскания-Нова".
Барон отворил дверь гаража, загнал свою машину, отпер дверь дома, улыбнулся:
- Милости прошу в матушку Россию.
Он говорит с едва заметным акцентом, но это не акцент иностранца, учившего наш язык; это акцент русского человека, прожившего много лет вдали от Родины.
Я вошел в дом и обомлел - второй раз за пять минут: как, право, не обомлеть, увидав в Лихтенштейне виллу, которая называется "Аскания-Нова", заповедник, известный в Союзе чуть не каждому школьнику?!
Поднимаясь по лестнице, увешанной уникальными коврами, я чуть не спотыкался о связки антикварных книг, рамы картин, об углы каких-то картонных, аккуратно упакованных ящиков, сохранявших формы скульптур.
Мы поднялись в холл этого маленького замка, барон включил свет, и я обомлел в третий уже раз: вокруг меня в торжественном молчании застыли скульптуры Удона, Лансере; на стенах - русская живопись: Айвазовский, Коровин, Кустодиев, Васнецов.
- Что вы сначала хотите? Есть? - спросил барон. - Или немножечко пройтись по экспозиции, подняться наверх, я там покажу вам вашу комнату, вам нечего делать в отеле, да и мне будет не так грустно, все-таки я живу здесь один, постоянно один... Жена, которая ушла когда-то от меня к американцу, поселилась у Грейс Келли, принцессы Монако, она у нее камер-дама; дочь вышла замуж за голландского художника, бросила сцену в Лондоне, она была балерина, по-русски не понимает... Мамочка умерла пять лет назад, царство ей небесное...
Я попросил разрешения подняться наверх, посмотреть коллекции, и мы начали экскурсию; я замер возле гобелена, пробормотав что-то восторженное...
- Вы сказали "гобелен" (он произносит по-французски - "гобелян"). Но это не гобелен. Это ля Мерсье. Огромная разница, невероятная разница! Было три всемирно известных мастера: Гобелян, Обиссон и ля Мерсье. Так вот, ля Мерсье имели фабрику в Петербурге. Они-то и сделали это чудо (во всю стену красовался наш Василий Блаженный, московский храм). Работу им поручила Московская патриархия, и ля Мерсье закончили этот заказ в феврале девятьсот семнадцатого года, когда уж не до храмов было, революция... Семья ля Мерсье вывезла эту единственную в мире вещь в Париж, и я случайно узнал, что ее будут торговать в аукцион! Ну и вот она здесь... Видите, какие прекрасные коричневые тона. Ля Мерсье работали только в этих тонах, Обиссон - в зелено-синих, а уж Гобелян позволял себе использовать все краски, как современная живопись... Между прочим, одна из последних представительниц рода ля Мерсье считает себя русской, потому что тот, кто долго жил в России и отдавал ей себя, не может не считать себя русским... А вот бюст императрицы Екатерины Великой... Это ж работа Удона! Подлинник! А как он попал ко мне?! Настоящая детективная история! Правнучка русского писателя фон Визина (он произнес именно так) живет в маленькой французской деревушке, в крохотной комнатке крестьянского дома, ей уже за девяносто, далеко за девяносто. Так вот, она узнала, что в Москве одна из улиц переименована в честь ее предка. И она написала мне письмо, ибо многие эмигранты слышали, что я собираю искусство, а тут еще Олимпиада, и откуда-то они узнали, что я во многом содействовал тому, чтобы Олимпиада состоялась именно в Москве, а не в Лос-Анджелесе...
- Что?!
Барон рассмеялся:
- Погодите, вы еще и не то про меня услышите! Правнучка продала мне Удона лишь при условии, что я привезу ей из Москвы фото улицы ее дедушки, а я почетный гость Олимпиады, и я поеду к дам, несмотря на бойкот и несмотря на то, что мои лихтенштейнские питомцы тоже не едут, а ведь именно я дал им медали в Лейк-Плэсиде, я, коренной русский, получивший баронство от Лихтенштейна за заслуги перед новой родиной...
Потом мы зашли в его кабинет - огромный, чуть не сто метров.
- Здесь вы посмотрите уникальные русские книги, - сказал барон, - которые я купил на аукционе в Монте-Карло, когда великий мастер балета Сережа Лифарь распродавал дягилевскую библиотеку, нет ей цены... Я купил самые уникальные книги, невероятные фолианты из крамольной новиковской типографии, рукописные Библии, самые первые русские издания... Может быть, поможете сделать каталог, а? Я ведь с трудом читаю русские слова... Но потом об этом, пошли ужинать...
В маленькой, уютной кухоньке барон включил электрическую печь, достал из громадного холодильника два куска мяса, салат, сыры, сунул хлебы в тостер движения его были автоматичны, словно бы он каждый день повторял их, и он, словно бы поняв меня, грустно усмехнулся:
- Каждый день одно и то же... Кроме, правда, осени, когда туристский сезон кончается и я уезжаю путешествовать или отдыхать, чаще всего в Ниццу, к мамочке и дедушке, когда они еще были живы... Ну а теперь расскажите мне про этого немца из Гамбурга...
- Про Штайна?
- Да, про него.
Он выслушал мой рассказ очень внимательно.
- А чем же он живет? - спросил после долгой паузы. - Что его кормит?
- Сад. Яблоки.
- Это дает деньги?!
- Достаточно для того, чтобы питаться и оплачивать счета, которые приходят за копировку архивных документов.
- Значит, разница между ним и мною в том, что он находит русские ценности по архивам, а я скупаю их на аукционах... Сколько ему лет?
- Семьдесят.
- На три года старше меня...
Я растерянно посмотрел на барона: ни единого седого волоска, поджар, крепок, спортивен.
- Да-да, - вздохнул он. - Именно так. Конечно, девушкам я говорю, что мне сорок девять, и они верят, но, когда увлекусь и потеряю осторожность, начиная рассказывать, как я завоевал первенство Франции по велосипеду в тридцать втором году, они ахают: "Вам же тогда был год, Эдвард!"
После ужина мы перешли в кабинет, он включил низкую лампу и начал свой рассказ:
- Если вы посмотрите Большую Советскую Энциклопедию, то обнаружите там мою фамилию. Дядя, Фридрих Фальц-Фейн, был ученым и землевладельцем, который приложил максимум усилий к созданию Аскания-Нова. А я там родился и был крещен... Во мне две крови: пришедших в Россию Фальц-Фейнов и Епанчиных, которые, кстати, тоже пришли в Московию из Пруссии, получили боярские имена Кобыла, Кошка и Епанча и одно время даже претендовали на российский престол. Мои предки адмиралы Епанчины, выигравшие морской бой против турок, похоронены в Лавре в Ленинграде; дедушка воевал против немцев в четырнадцатом году при Гумбинене и Сталюпинене... Дедушка, если хотите, спас Париж; немцы оттянули с западного фронта пятьдесят тысяч отборнейших солдат и две дивизии, это решило судьбу французской столицы... За это маршал Жоффр наградил дедушку "Почетным легионом". А Скобелев высоко отличал моего деда во время освободительного похода в Болгарию. В прошлом году я подарил болгарам работу Лансере - памятник Скобелеву. У болгар есть музей в Плевне, а в том музее стенд дедушки... Вообще у меня очень любопытная семья. Моя двоюродная сестра, ныне покойная, Ольга родственница Достоевского; двоюродные братья - писатель Владимир Набоков и композитор Николя Набоков, оба почили... Во время войны Коля был в американской армии... Вообще-то он великолепный композитор, написал оперу "Распутин", но она здесь не пошла, люди хотят бездумной музыки, тра-ля-ля... Так вот, в Берлине в сорок пятом году после парада Победы Коля пожал руку маршалу Жукову и сказал: "А все-таки немца победили мы, русские". Жуков удивился: "Вы - американский офицер, почему "мы, русские"?" Набоков объяснил свою историю и с тех пор стал частым гостем у красных... А потом он подружился с послом Петром Абрасимовым, и тот помог с его поездкой в Москву, и там в отеле раздался звонок, оказывается, это был великий Туполев, и он пригласил Николя к себе на дачу позавтракать. Николя, удивившись, конечно, с благодарностью принял предложение и приехал на Николину Гору. "Чем обязан?" спросил Николя. И Туполев рассказал, что у него в юности был друг Саша Фальц-Фейн, боевой летчик первой мировой войны; он с ним вместе учился в школе. Сашу немцы сбили в воздушном бою, бросили в концлагерь и там замучили. Туполев, зная о родстве Фальц-Фейнов с Набоковыми, устроил в его честь завтрак... После революции мама, оказавшись в Европе, не хотела брать подданства и жила по нансеновскому паспорту. А про меня она думала постоянно, бедная мамочка, она же понимала, что без паспорта - погибель здесь. И мамочка вспомниль (иногда, особенно когда волнуется, он обрушивается в чистый немецкий, но это редко. - Ю. С), что папа нашего нынешнего великого князя был раньше послом Австро-Венгрии в Петербурге. Его приемы были самыми блестящими, о нем говорил свет, и он, как все дипломаты, прекрасно знал, что когда случится, и вот однажды на приеме, после танцев, он шепнул мама: "Если что-нибудь произойдет, можете рассчитывать на мою помощь". И мамочка приехала к нему уже после войны, и я стал подданным Лихтенштейна... Вот... А баронский титул я получил оттого, что п р и д у м а л здешний туризм. Я заманил сюда американцев после войны. Да-да, не смейтесь, именно так, заманил. Раньше американцы, приезжавшие на туристский отдых в Европу, посещали - на автобусах - Париж, Цюрих и Вену. А я придумал о с т а н о в к у в Лихтенштейне: завтрак, обмен денег, продажа марок и открыток, сувениров с колокольчиками. Психология американца похожа на русскую психологию, в той и другой много детского, одинаковая погоня за престижностью: еще бы, побывать в таинственном княжестве Лихтенштейн! И деньги потекли рекою! Открылись кредиты в крупнейших банках! И я стал вице-президентом Олимпийского комитета... Да... Мой первый тесть был президентом МОКа, лорд Ноэль Котес-Бенит... И потом кузен из Финляндии барон фон Френкель тоже влиял на МОК... И когда ваши спортивные лидеры приехали биться за Москву, я начал свою кампанию в вашу поддержку, и кое в чем преуспел, и получил за это вот такое приглашение, - он показал мне красную кожаную папку с тисненым олимпийским символом.
- А когда начал создаваться ваш музей?
- Музей? - он улыбнулся. - А что? Верно сказано! Спасибо за идею... Музей стал создаваться лет тридцать назад, когда туризм начал давать деньги. Я посетил несколько аукционов и увидал, как произведения русского искусства уплывают в руки иностранцев.
Я наладил контакты со всеми антикварами Парижа, Лондона, Рима, Нью-Йорка. Они знают, что я ищу все вещи, связанные с Россией, и покупаю их. Мне пишут, звонят... Я отправляю деньги в аванс, расплачиваюсь по первому же требованию... Вот этого Васнецова я выиграл на аукционе Друо в Париже... А этот уникальный карточный столик для игры в вист, сделанный по заказу Александра II, отыскал в Риме. А это уникальная работа мастеров из Златоуста подарок России французскому адмиралу... Акварель Бенуа - видите, развод парада в Питере - я купил в Америке...
Он протянул мне листки бумаги:
- Почитайте...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62