звучит итальянская речь; воздух пахнет медуницей, как в Архипо-Осиповке, в дни моей юности, которой, кажется мне сейчас, совсем никогда не было, а порою, особенно если удалась книга или фильм, чудится, что она и не кончилась вовсе.
...В час ночи я был в Асконе, что в Тессине. Город жил сумасшедшей, веселой, южной жизнью. На набережной, за столиками, вынесенными из кафе, сидели сотни, нет, какое там, тысячи людей; говор был многоязыким; одеты все по-летнему, и трудно было представить себе, что в трех часах езды отсюда снег, а если подняться чуть повыше, - хрустит мороз и горные лыжники готовятся к завтрашним скоростным спускам по бело-голубой наледи.
Я выпил кофе, съел пиццу и обрушился на кровать - такие остались только в Италии и Испании: крестьянские, деревянные, с высокими спинками, невероятно скрипучие, но за этим-то именно скрипом и сокрыта надежность, и чудится, что вот-вот продет старая бабушка, прикроет тебя одеялом, погладит по голове, рядом присядет и сказку расскажет.
Утром я позвонил по телефону, который дал мне Фред.
- Кто? - удивился Бруно. - Семенов? Русский? Из Москвы? Очень интересно. Конечно, я помогу, чем могу. Приходите, обсудим проблему.
Я нашел его маленький домик на окраине Асконы; седой доброжелательный человек провел меня по своему крошечному садику, мы присели на скамейку, в тень; я рассказал, что ищу дом фрау Эрбиг, Фред повторил, что он готов помочь в поиске.
- Так начнем, - сказал Бруно. - Что вас интересует в первую очередь?
- Адрес фрау Эрбиг.
Бруно достал книгу телефонов, пролистал ее, протянул мне:
- Доктор Эрбиг устроит?
- Вполне, это ее покойный муж.
- Что ж, это дом на набережной, один из самых фешенебельных в Асконе.
- Посмотрим?
- И поговорим с хозяйкой.
- Преждевременно. Сначала необходимо получить свидетельство Фреда, что он видел Янтарную комнату в этом доме. Тогда надо начинать разговор.
- Он обещал вам прислать такое свидетельство?
- Да.
- Едем.
И мы поехали.
...В холле дома на набережной было прохладно, светло и чисто; каменный пол натерт каким-то маслянистым раствором, и из-за этого было до того скользко, что приходилось балансировать руками.
- Вы не упадете, - услышал я голос за спиною. - Идите спокойно.
Мы с Бруно обернулись: пожилой мужчина в униформе, напоминающей ту, в которую очень состоятельные люди одевают своих шоферов, - гладко-синий костюм касторового материала, белая рубашка с карманами и погончиками, шерстяной синий галстук, туфли, отчего-то всегда лакированные. Человек, который рассматривал нас, выйдя из-за небольшой стеклянной двери, видимо там была комната консьержа, был хмур; лицо словно высечено из камня.
- Добрый день, - сказал Бруно. - Мы хотели бы поговорить с фрау Эрбиг.
- По какому вопросу?
- По интересующему ее, - ответил Бруно.
- Фрау Эрбиг нет дома. Она приезжает сюда из Швейцарии или Германии по четвергам.
- Господин, - Бруно кивнул на меня, - интересуется художественными ценностями...
- Да, художества у госпожи Эрбиг много - и скульптуры, и картины, и мебель, и оружие - чего только нет!..
- А нельзя попросить вас о любезности показать нам коллекцию?
- Ее квартира заблокирована, - ответил консьерж. - Вы же знаете, как сейчас бандитствует мафия.
- Скульптуры на балконе верхнего этажа тоже принадлежат фрау Эрбиг? спросил я. - Их видно, если смотреть на дом с той дороги, которая ведет к итальянской границе.
- Да, это ее скульптуры. Но самые ценные вещи хранятся в комнатах, которые связаны с полицейским центром по охране сейфов и драгоценностей.
- И у вас нет ключа от ее квартиры? - спросил Бруно, включаясь в д е л о. - Мы были бы весьма признательны вам.
- У меня есть ключи, но нет кода, мой господин, - ответил консьерж, сразу же приедет полиция.
Когда мы вышли, я спросил Бруно:
- Отчего он все это рассказывал?
Тот пожат плечами:
- Он же натирает пол, чтобы скользило, но не падалось... Как можно любить сверхбогачей? Их ненавидят... А вот до границы с Италией от ворот дома фрау Эрбиг пять километров, и это самая мафиозная дорога, какая только есть, не считая пары дорог в Сицилии... Вам надо поторопиться к Фреду, нужно иметь на руках его свидетельство. Если дама узнает о том, что кто-то что-то ищет, ее поступки могут быть непредсказуемыми...
Вечером я вернулся в Женеву, а оттуда первым же рейсом вылетел в Москву.
И в редакции, и в Союзе писателей мне помогли с полетом в Испанию, на Канарские острова: дело действительно вырисовывалось интересным, хотя и в достаточной мере странным. Впрочем, сплошь и рядом странным кажется нам то, к чему мы не готовы. Далеко не всегда мы можем управляться с неожиданным. Уметь приготовить поколение к стремительному слому привычного - задача непростая, но крайне важная, ибо век НТР диктует человеку, следящему за движением космических (или околокосмических) тел, необходимость принимать моментальное решение: нет времени для обсуждения всех деталей с начальством; на все про все отпущены секунды; научись сам принимать решение, иначе история не простит нам заторможенности, или же лени, или страха за собственную точку зрения.
... Возвращаясь к н е о ж и д а н н о м у делу Шрайдера, пришлось еще раз проанализировать факты.
Действительно, письмо Шрайдера могло (и может) показаться странным. Однако если исследовать дело не изолированно, а вкупе, то можно найти объяснение. Впервые большая советская газета рассказала о поиске похищенных культурных сокровищ из Советского Союза. Впервые было названо имя гражданина Георга Штайна, впервые было сказано, ч т о, г д е и к а к он ищет. Не замечать публикации советской прессы, как это пытаются делать на Западе, можно, но - до определенной степени. Думать, что развитие мира возможно без Советского Союза, - наивно. Такая точка зрения отличается м а л о с т ь ю, ущербностью, а потому обречена на опрокидывание; как говорил кто-то из великих американцев: "Можно короткое время обманывать всех людей, долго поддается обману малая часть населения, но постоянно лгать всему народу невозможно". Хорошая мысль, но, думается, необходимы коррективы, увы, не в ее пользу: во времена фашизма, шовинизма, гонения на науку лгать можно долго, Ох как долго... Свидетельствую: хороший спектакль, смелая статья политического обозревателя, умная книга находят себе дорогу на Запад; совершенно заблокировать по-настоящему атакующее, своеобычное, содержащее новую информацию практически невозможно. Другое дело - на какое количество людей это выходит, кто перепечатывает тебя, кто предоставляет подмостки твоему театру, какой зал экспонирует твою живопись. Но ведь что узнал один человек, то узнает еще сто, по крайней мере.
...Итак, Шрайдер узнал о поиске Георга Штайна и о том, что мы поддерживаем его в этом деле и гордимся его честностью.
После этого он написал нам. Что двигало им? Желание помочь справедливости? Видимо. Личный интерес? Конечно.
...Да, вполне возможно, что Шрайдер, которого бросила племянница богатейшей фрау, предварительно разорив, хочет, использовав поиск, получить свою материальную выгоду. Бог ему судья. Нас же интересует судьба русского культурного богатства, это - главное. То, что он не просил денег вперед, то, что он хотел получить свое лишь после того, как Янтарная комната будет вывезена, говорило в его пользу. Впрочем, я отдавал себе отчет в том, что, произнося "дважды два", ответ Шрайдер держал для себя: фрау Эрбиг, мог полагать он, узнав о начале дела, предложит ему отступного; он забирает назад свое показание, и на этом все благополучно прекращается. Однако, как объяснили мне ушлые юристы из ФРГ, отобрать показание, данное добровольно, без всякого побуждения с чьей-либо стороны, не так просто и чревато определенного рода последствиями. Слово сказанное не исчезает. Написанное - тем более.
Введение в дело Мишеля было, ясное дело, продиктовано осторожностью и недовернем: здесь, на Западе, при том что манеры - прекрасны, обхождение полно политесу, никто не верит никому, Да и не имеет права верить без включения в дело юриста, без свидетелей - иначе разорят вмиг!
Возник вопрос: отчего Фред так быстро согласился помочь? Но почему бы ему и не согласиться? Тем более что Бруно рассказал мне любопытные вещи:
- Фред не хочет жить в Европе, не хочет жить в Западной Германии; он приезжает ко мне в гости лишь в июле или августе, все остальное время этот седоволосый красавец проводит на Канарах, считая" что лучше испанцев нет на свете людей. Что-то было в его прошлом такое, что навсегда восстановило его против нашей старушки Европы. Что случалось, я не знаю, знаю лишь, что он проводит месяц у меня в доме, а потом возвращается на остров. Все остальное время он проводит там; работает в журнале, общается с очень узким кругом лиц; чтение хорошей литературы - единственный досуг.
...Словом, я вылетел в Мадрид, оттуда на Канарские острова и утром был в редакции "Тенерифа вохе" - в маленьком, высвеченном солнцем двухэтажном особнячке.
Милая девушка удивленно посмотрела на меня:
- У вас назначена встреча с доктором?
- Да, я говорил ему. что намерен побывать у него.
- Но господин доктор только что улетел...
- Куда?
- В Европу.
- В Швейцарию?
- Он не сказал, куда именно.
- Когда он вернется?
- Что-то через месяц.
- Но ведь он никогда не улетает отсюда, кроме июля или августа, а сейчас...
- Да, мы сами в достаточной мере удивлены. Оставьте ваши координаты, если господин доктор позвонит, мы скажем ему о вашем визите и передадим телефон отеля.
Я оставил свои телефон, отправился в отель, набрал номер Бруно.
- Нет, Фред даже не звонил мне, он просто-напросто не может сейчас улететь с острова, тут что-то странное...
Позвонил в Кельн.
Шрайдер выслушал меня, сказал, что свяжется через час. Он перезвонил через сорок пять минут.
- Я думаю, что против нас начали контратаку, - сказа! он. - Боюсь, что вам не удастся повидать доктора Фреда - во всяком случае сейчас. Он действительно вылетел с острова - в неизвестном направлении, внезапно, без предупреждения...
Я возвращался в Бонн через Париж; в аэропорту взял одну из огромных телефонных книг, которые лежат в каждом автомате, долго водил пальцем по названиям редакций - французских и иностранных, - потом начал исследовать просто фамилии и наконец нашел того, кого искал, - Энтони Тэрри, западноевропейского корреспондента лондонской "Санди таймс"; понятно, что тот номер, который он продиктовал мне после появления первой статьи о Штайне, позвонив в боннское бюро "ЛГ", так и остался в Лиссеме, ибо я не мог предположить, что путешествие в Швейцарию окажется столь ломаным в маршруте.
- Кто?! - переспросил Тэрри удивленно. - Ах, тот Семенов! Прекрасно! Хорошо, что позвонили, когда увидимся?
Увиделись ночью, в "Куполе", любимом месте Хемингуэя. Как всегда, здесь было шумно; модные бабочки тонных красавцев, причесанных у парикмахера, соседствовали с пыльными гривами художников, одетых в рванину, турчанки, прикрывавшие лицо сиреневыми газовыми косынками, долженствовавшими изображать чадру, обменивались последними новостями с полуобнаженными "герлз", в коротких штанишках; заезжая кинозвезда, окруженная почитателями, сидела за столиком рядом со студентом, который разложил свои книги и делал конспект, видимо, завтра коллоквиум, надо как следует подготовиться, а нигде так хорошо не сделаешь этого, как в "Куполе", где можно взять чашку кофе и просидеть с нею за столиком пять-шесть часов кряду.
- Вы прилетели сюда неожиданно? - полуутверждающе сказал Тэрри, после того как мы обменялись первыми приветствиями и взяли в руки меню, принесенное подпорхнувшим официантом-другом, милым приятелем, которого ты видишь первый раз в жизни, но он о б я з а н стать твоим другом, ведь он работает в "Куполе", он дорожит честью фирмы, он получает свою корысть от престижа фирмы, он точно знает, как в конце месяца - во время подведения итогов заработка эта манера заботливого дружества с любым клиентом отзовется на его личном дивиденде.
- Да, неожиданно.
- Это связано с поиском Штайна?
- В какой-то мере.
- Рассказать не хотите?
- Еще рано.
- Но что-то сдвинулось с мертвой точки?
- А вы полагаете точку отсчета "мертвой"?
- Да.
- Отчего так?
- Оттого, что я знаю Штайна уже десять лет, а поиском занимаюсь с мая сорок пятого.
- То есть?
Тэрри усмехнулся:
- В отличие от вас, я готов рассказать, отчего я занялся поиском и так внимательно слежу за работой Штайна... Во время войны я служил в британской разведке, МИ-6... Да-да, той самой, Джеймс Бонд и так далее, но мы тогда были с вами по одну сторону баррикады, боролись против Гитлера... Словом, в сорок втором меня забросили и Париж, я должен был возглавить одну из наших подпольных групп. Я работал в этом прекрасном городе, оккупированном бошами, совсем недолго: меня выдал провокатор. Потом было гестапо. Допросы. Их допросы. Особые, с пристрастием. А потом я оказался в концлагере. И там я должен был погибнуть. И я погиб бы. Но меня освободила Красная Армия.
Это мой ответ на ваш невысказанный интерес: отчего я влез в поиск Янтарной комнаты и других русских ценностей, похищенных гитлеровцами у вас на родине? Вопросы есть?
- Вопросов нет, - ответил я.
Он протянул мне свою сухую, длинную ладонь, и я пожал ее.
- Вы знаете, что в процессе поиска вам будут ставить пачки в колеса, угрожать и лгать в официальных организациях? - спросил Тэрри.
- Почему?
- Потому что мне мешали, угрожали и лгали.
- Ну и что вы мне порекомендуете? Отойти в сторону? Каков ваш совет?
- Я журналист, а не бюро добрых услуг, - отрезал Тэрри. - я сам пишу книгу о Янтарной комнате, но я буду долго ее писать, а вы помоложе и можете преуспеть, такова уж моя звезда...
- Словом, вы отказываетесь кооперироваться в поиске и чем можно помогать Штайну?
- Я этого не сказал. Я готов помогать, но - не советовать. Помощь - в традициях Диккенса, а совет требует платы.
- Тогда помогите, Энтони: меня, в частности, сейчас особенно интересует вопрос - может ли мафия быть заинтересована всем этим делом?
- Бесспорно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62