, оставшаяся часть — 1499)] или, в лучшем случае, по «Амадису Галльскому» мессера Бернардо Тассо [Тассо Бернардо (1493-1569) — итальянский поэт, отец гениального Торквато Тассо; получил известность как автор поэмы «Амадиджи» (1543-1557; опубликована в 1560), переработки испанского рыцарского эпоса «Амадис Галльский»]. Она, похоже, не сомневалась, что шутовские колпаки и пелерины растут на кустах вдоль дороги и всякому пожелавшему воспользоваться ими достаточно протянуть руку и выбрать приглянувшийся наряд.
Что ж, пусть лучше она сначала узнает правду, а потом решает, как ей вести себя с настоящим шутом. Стоит ли принимать на свой счет любезности, предназначенные со всем для другого человека?
— Вы ошибаетесь, мадонна, — медленно произнес я. — Я не надевал на себя ничего из того, что уже не принадлежало мне.
После моих слов наступило молчание, и краешком глаза я заметил, как ослабли поводья, которые она держала в руках. Я думаю, если бы мы шли пешком, она непременно остановилась бы и повернулась ко мне лицом.
— Как так? — спросила она, и на сей раз в ее интонациях послышались холодновато-повелительные нотки. — Уж не хотите ли вы сказать, что вы профессиональный шут?
— Если предположить, что шутами не рождаются, зачем я стал бы надевать шутовской наряд?
— Но утром на вас были совсем другие одежды, — с сомнением произнесла она после непродолжительной паузы.
— Плащ, шляпа и сапоги служили мне лишь для того, чтобы скрыть свое обычное платье от посторонних взоров, — пояснил я и, не удержавшись, с подчеркнутым сарказмом в голосе добавил: — Особенно столь перепуганных, какие были у вас и у ваших слуг сегодня утром.
Что и говорить, внезапная перемена в ее обращении со мной неприятно удивила меня. В самом деле, разве хорошо и верно послуживший шут не заслуживал благодарности? Неужели услуга обесценивалась только из-за того, что ее оказал не закованный в латы рыцарь, а паяц с бубенцами на колпаке? Однако она, очевидно, думала именно так, поскольку до самого Фано мы больше не обменялись ни словом.
Мне и раньше приходилось страдать из-за своего презираемого многими ремесла. Мое сердце сжималось от боли, когда Джованни Сфорца, прежде чем изгнать меня из Пезаро, рассказал всем о моей судьбе; моя душа корчилась в судорогах, когда мадонна Лукреция, отдавая мне письмо, которое я должен был доставить ее брату, упрекнула меня в том, что я успел закоснеть в неподобающем для человека моего происхождения занятии. Но никогда я не испытывал столь острого чувства стыда, которое к тому же многократно усиливалось молчанием моей спутницы, красноречиво свидетельствовавшим, что знай только она, с кем имеет дело, всякое предложение помощи с моей стороны было бы с негодованием отвергнуто. И если у меня и оставались какие-то сомнения на сей счет, то они окончательно рассеялись, когда мы подъехали к развилке и, чтобы объехать город, огни которого мерцали впереди нас, я посоветовал ей свернуть налево.
— Я еду в Фано, — холодно заявила она.
— Но так мы скорее выберемся на дорогу, ведущую в Пезаро, — попытался возразить я.
— Я думаю, что смогу найти в Фано эскорт, — только и ответила она.
Я готов был разрыдаться от унижения, настолько жестоко прозвучали для меня ее слова, означавшие, по сути, отказ от моих услуг. А ведь прежде она даже не заикалась об эскорте, хотя мы проделали вместе немалый путь! Мне захотелось развернуть своего мула и поехать в Пезаро одному, предоставив ей самой разбираться со своими проблемами; а в том, что они у нее возникнут, и очень скоро, я был почти уверен: ночью одинокая женщина, да еще без денег, могла встретить в Фано далеко не самый радушный прием.
Но у меня мягкое сердце, и я попытался отговорить ее от поступка, который мог оказаться столь опрометчивым.
— Мадонна, — сказал я, — по моему мнению, нам лучше миновать город и обойтись без эскорта. Есть много причин, по которым не следует появляться в Фано в такое время суток...
— Мне о них ничего не известно, — оборвала меня она.
— Возможно. Но тем не менее они существуют.
— Мне наскучила ночная поездка в одиночестве. Я еду в Фано, — с демонстративной непреклонностью добавила она, давая понять, что я волен выбирать дорогу по своему усмотрению.
— Что ж, будь по-вашему, раз вы так решили, мадонна, — только и оставалось мне на это ответить.
Мысленно проклиная себя за мягкосердие, а ее за упрямство, я вздохнул и последовал за ней на своем муле.
— Какая гостиница здесь считается лучшей? — высокомерно обронила она, когда мы оказались на главной улице городка.
— «Золотая Рыба», — в том же тоне отозвался я, и мы направились в «Золотую Рыбу».
Прибыв в гостиницу, мадонна Паола решительно взялась за дело. Прежде всего она вовсеуслышание потребовала от хозяина немедленно найти ей подходящий эскорт, который сопроводил бы ее до Пезаро, пообещав за это от имени своего двоюродного брата, синьора Джованни, щедрое вознаграждение.
Что мне оставалось делать, видя столь безрассудное поведение? Только в бессильной ярости скрежетать зубами.
Она откинула свой капюшон и распахнула плащ, так что все, находившиеся в общей комнате, могли видеть золотую сетку с драгоценными камнями на волосах и пояс из чистого золота, тоже украшенный крупными самоцветами. Ее слушателями оказались шестеро мужчин: двое почтенного возраста торговцев, направлявшихся в Милан, худощавый женоподобный юноша, сидевший за столиком отдельно от всех, и три разбойничьего вида малых, о чем-то оживленно совещавшихся вполголоса. Один из них, коренастый и чернобровый, заметил выставленные напоказ сокровища мадонны Паолы, и его глаза хищно блеснули, так что нетрудно было догадаться, какие мысли посетили его в эту минуту.
Он медленно встал и, шагнув вперед, низко поклонился ей.
— Достопочтенная синьора, — сказал он, — если вы не возражаете, я и мои друзья готовы стать вашим эскортом. Можете не сомневаться в нашей преданности.
Я ни на секунду не усомнился, что, говоря это, он имел в виду всего лишь преданность своему разбойничьему ремеслу. Его компаньоны тоже поднялись из-за стола, и она видом знатока, умеющего оценить человека по его внешности, придирчиво оглядела их. Напрасно я дергал ее за рукав и бормотал на ухо «подождите» — она тут же договорилась с ними и велела немедленно готовиться к отъезду. Лишь когда хозяин принес ей чашу подогретого вина с пряностями и мы ненадолго остались наедине, я смог откровенно высказать ей охватившие меня опасения.
— Мадонна, — начал я, — неосмотрительно отправляться ночью в путешествие в сопровождении трех не внушающих доверия незнакомых мужчин. По-моему, они выглядят как бандиты.
— Это бедные люди, — снисходительно улыбнулась она. — Откуда им взять расшитые золотом бархатные камзолы?
— Дело не в их одежде, мадонна, — терпеливо продол жал я. — Мне не нравится, как они смотрели на вас.
В ответ она рассмеялась, беззаботно и, пожалуй, чуть презрительно.
— Не выдумывайте, — сказала она и тут же добавила: — Впрочем, если вы боитесь оказаться в их обществе, я не стану вас принуждать.
Признаться, ее ответ рассердил меня. Неужели она сочла, что я из ревности захотел внушить ей недоверие к ее будущим спутникам? Однако это ничуть не уменьшило моей решимости продолжить поездку вместе с ней. Да что там говорить, даже если бы она ударила меня, я не оставил бы ее одну во власти головорезов, которым она доверилась по своей неопытности и наивности.
— С вашего позволения, мадонна, — вкрадчиво-льстиво отозвался я, — я бы с удовольствием составил вам компанию.
Мои слова, видимо, уязвили ее; вполне вероятно, что она услышала в них упрек за ее изменившееся отношение ко мне. Наши взгляды встретились, и ее ответ прозвучал жестко и безжалостно:
— Что ж, если нам по пути, ничего не поделаешь, но я бы хотела, чтобы ты держался подальше от моего эскорта, Боккадоро.
Никогда еще со времени нашей встречи я не был так близок к тому, чтобы повернуться и уйти, предоставив упрямицу Провидению. Как только она могла разговаривать со мной в таком тоне! Мне, однако, удалось невероятным усилием воли сохранить спокойствие, и только побледневшее лицо могло выдать мои чувства. Она же, видимо осознав всю неуместность сказанного, покраснела и потупила взор. Есть люди, для которых нет ничего более странного, чем сделать подобное открытие в самих себе, и она, скорее всего, принадлежала к их числу; словно желая стряхнуть с себя овладевшее ею смущение, она топнула ногой и повернулась к хозяину гостиницы с вопросом, почему до сих пор не готовы лошади.
— Они уже у дверей, мадонна, — ответил он, склонившись в поклоне, — и эскорт ждет вас.
Она резко встала и пошла к выходу из общей комнаты.
— Пошевеливайся, Боккадоро, если хочешь ехать с нами, — на ходу бросила она через плечо.
— Сию минуту, мадонна, — поспешно отозвался я. — Вот только заплачу по счету.
Полуобернувшись, она замерла на пороге, и я заметил, как дрогнули уголки ее рта.
— Ты считаешь, сколько я должна тебе? — вполголоса произнесла она.
— Да, мадонна, считаю, — угрюмо ответил я и подумал, что я буду не я, если ее долг не вырастет до небес прежде, чем мы достигнем Пезаро, и расплачиваться мне придется уже не золотыми монетами, а своей жизнью. Эта мысль мне даже понравилась: быть может, увидев мое неподвижное и застывшее тело, она наконец поймет, на какие жертвы я шел ради нее.
Мы выехали в сторону Пезаро, и мне с самого начала не понравилось, в каком порядке двигался эскорт. Мадонна Паола возглавляла нашу кавалькаду, а двое головорезов пристроились по бокам так, что головы их лошадей находились на уровне ее седла. Третий же, мессер Стефано, тот самый, что предложил мадонне Паоле свои услуги, трусил в нескольких шагах позади меня и пытался завязать разговор, — очевидно, для того, чтобы убаюкать мои подозрения. Но не зря пословица гласит: кто предостережен, тот вооружен. Я не побоялся бы добавить к ней, что лучшим из всех предостережений является наша врожденная подозрительность, поскольку мы можем оставить без внимания советы друзей, но редко не доверяем самим себе.
Так что пока словоохотливый мессер Стефано развлекал меня приятной беседой — не зная моего настоящего имени, он обращался ко мне не иначе, как «мессер Шут», — я лишь крепче сжимал под плащом рукоятку длинного кинжала, готовый в любой момент воспользоваться им, и вниманию, с которым я следил за происходящим, позавидовал бы сам Аргус [Аргус — в греческой мифологии великан, имевший множество глаз (в одном из самых распространенных вариантов — сто)] . Тем временем я дал волю языку и отвечал мессеру Стефано в таком тоне, который, несомненно, пришелся по вкусу этому негодяю — упокой, Господи, его грешную душу! — и своей болтовней сумел достичь того, чего не удалось ему: усыпил его бдительность.
Впрочем, мне не пришлось долго утруждать себя. Всадник, ехавший справа от мадонны Паолы, обернулся и высоко поднял руку, словно приглашая мессера Стефано присоединиться к ним. В этот момент я взахлеб излагал крайне занимательный парадокс мессера Саккетти и, разумеется, сделал вид, что не обратил внимания на поданный ему знак. Однако, исподтишка наблюдая за действиями моего слушателя, я увидел, как его правая рука украдкой скользнула за спину, где у него, наверное, был спрятан кинжал. Но я не стал спешить: излишняя торопливость имела бы фатальные последствия. Как ни в чем не бывало, я продолжал свой рассказ; вскоре его правая рука так же медленно вернулась в исходное положение, но я успел заметить холодный блеск стали и понял, что мои подозрения полностью подтвердились. Святый Боже! Ну и трус же он был, этот мессер Стефано, если, несмотря на свои внушительные габариты, соблюдал такие предосторожности, собираясь зарезать безобидного и беззащитного шута.
— ...Но затем Саккетти поясняет свою точку зрения, — убаюкивающе журчал мой голос, — и она становится столь же очевидной и убедительной, как вот это.
Произнося последние слова, я резко повернулся в седле и по самую рукоятку вонзил кинжал ему в бок, так что он не успел даже замахнуться своим оружием. Мессер Стефано покачнулся в седле, и из его глотки вырвалось короткое восклицание, негромкое и неразборчивое, более напоминавшее предсмертный хрип. Затем он рухнул вниз и остался лежать на заснеженной дороге, широко раскинув руки, словно огромное черное распятие. В ту же секунду мадонна Паола пронзительно вскрикнула. Я немедленно пришпорил своего мула и во весь опор помчался вслед за ней. Хорошо еще, что злодеи не восприняли меня всерьез; они, конечно же, слышали глухой звук падения тела и топот приближавшихся копыт за спиной, но никто из них, ни на секунду не усомнившись в том, что это скачет мессер Стефано, даже не обернулся.
Я поцеловал на счастье лезвие кинжала и со всего размаха ударил им в спину малого, который находился справа от мадонны Паолы. Он вскрикнул и упал сначала вперед, на холку лошади, а затем сполз на землю, зацепившись, однако, ногой за стремя.
Его лошадь испуганно заржала и, припустив галопом, утащила его за собой. До сих пор мне все удавалось на удивление легко, и я подумал, что если последний из противников, устрашенный моей доблестью, решит спастись бегством, то я выйду из схватки без единой царапины, словно победоносный Марс. Но третий бандит оказался не робкого десятка. Не теряя времени, он развернул свою лошадь и с яростным ревом устремился на меня, на ходу вытаскивая свой меч.
— Скачите, мадонна! — закричал я. — Я догоню вас.
Услышав мои слова, негодяй зловеще рассмеялся, и я непроизвольно содрогнулся, услышав его смех. Но не только это заставило меня усомниться в исполнимости своего обещания. Как только бандит отпустил мадонну Паолу, она тут же пришпорила свою лошадь, тем самым освободив ему направление атаки. Вдобавок я тоже совершил ошибку, которая едва не стоила мне жизни. Вместо того чтобы самому атаковать своего противника, не успевшего еще как следует приготовиться к нападению, я остановился и попытался намотать плащ на свою левую руку, рассчитывая воспользоваться ею вместо щита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29