Рамиро не спеша выпрямился и обвел торжествующим взором зал, словно выбирая, на ком первом выместить гнев. Его взгляд задержался на мне, полуобнаженном и замершем на полпути к дыбе.
— Ну, Федерико, — ухмыльнулся Рамиро, — я жду.
На сей раз палач с особым рвением взялся за работу и в два счета лишил меня остатков верхней одежды. Я покорно позволил подвести себя к дыбе — имело ли смысл сопротивляться теперь? — и лишь молился о том, чтобы Бог дал мне силы вытерпеть ожидающие меня мучения. Я уже попрощался с жизнью; я предполагал, что моя агония едва ли продлится более получаса, после чего обычно наступал обморок, — дай Бог, чтобы это произошло как можно скорее! — от которого я надеялся очнуться уже в ином, лучшем мире. Я не сомневался, что мое бесчувственное тело отнесут на самый верх башни и повесят за шею на той жуткой балке, которую Рамиро дель Орка цинично окрестил своим флагштоком.
Федерико принялся привязывать свисавшие с потолка веревки к моим запястьям. Я в последний раз взглянул на Паолу. Она стояла на коленях и молилась, прижав руки к груди, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания. И в этот момент, когда последняя искра надежды угасла у меня в сердце, до моего слуха долетел звук трубы, раздавшийся, как мне показалось, у самых ворот замка и призывавший всех, кто его слышит, к безоговорочному повиновению.

Глава XXI
AVE CAESAR

[Ave caesar — начальные слова фразы «Ave, Caesar, morituri te salutant!», которой римские гладиаторы приветствовали появление в ложе императора Клавдия] .
На мгновение я поверил, что чудо действительно свершилось и Чезаре Борджа каким-то образом сумел добраться из Фаэнцы до Чезены почти вдвое быстрее, чем я предполагал. Такая же мысль, несомненно, посетила и Рамиро дель Орка. Он изменился в лице и бросился к двери, чтобы отдать своим людям распоряжение держать мост поднятым. Но в этот раз он опоздал. Не успели прозвучать последние слова его команды, как заскрипели петли, лязгнули цепи и раздался глухой удар о землю — это опустился подъемный мост.
Прошло еще несколько секунд, и все мы услышали топот копыт многочисленного отряда всадников, въезжавших в крепость. Парализованный страхом, Рамиро словно прирос к месту, на котором стоял, и лишь дико вращал глазами из стороны в сторону. И все-таки это Чезаре, подумал я. Кто еще мог объявиться в Чезене с таким большим войском? Но если это Чезаре, значит, он приехал не из Фаэнцы, а раз так, то Мариани где-то разминулся с ним.
Впрочем, мои сомнения скоро разрешились. Ведущая со двора замка дверь широко распахнулась, и на пороге появилась по-военному подтянутая фигура герцога Валентино. Он шагнул в зал, и золотые шпоры его высоких черных сапог мелодично звякнули. На нем был отороченный рысьим мехом темно-малиновый бархатный камзол, на груди тускло поблескивала массивная золотая цепь, а из ножен, густо усеянных самоцветами, торчала бронзовая рукоятка меча. Вслед за герцогом в зал ворвалась целая толпа его наемников в стальных доспехах и с обнаженными мечами в руках, что яснее ясного говорило о причине их столь неожиданного появления здесь.
Сумев наконец справиться со своим испугом и решив, по крайней мере, сохранить хорошую мину, Рамиро с почтительным видом попытался подойти к своему синьору. Но не успел он сделать и двух шагов, как герцог остановил его.
— Ни с места, изменник. Тебе запрещается приближаться ко мне, — повелительным тоном произнес он и предупреждающе поднял левую руку в перчатке, словно подчеркивая этим жестом смысл сказанного. И только сейчас я заметил, что в руке он держал лист бумаги.
Не знаю, что сильнее подействовало на Рамиро: вид этой бумаги, в которой он, возможно, узнал письмо Вителли, или хлесткое слово — «изменник», которым Чезаре безжалостно заклеймил его, давая таким образом всем понять, что ему стало известно о тайных замыслах губернатора Чезены. Как бы то ни было, всю напыщенность с него как ветром сдуло. Лицо Рамиро позеленело от страха, и он задрожал всем телом, являя собой зрелище, достойное жалости в глазах любого, кто сохранил в своей душе хотя бы малейшую способность к состраданию.
Между тем внимательные глаза Чезаре обежали весь зал и остановились на мадонне Паоле, поднявшейся с колен и попытавшейся укрыться в тени возле стены. От удивления он непроизвольно отступил назад, решив, вероятно, что видит перед собой призрак, но, будучи человеком, несклонным к суевериям, он в следующую же секунду справился с охватившим его смущением и, сняв бархатную шапочку, прикрывавшую его каштановые волосы, низко поклонился ей.
— Ради всего святого, мадонна, объясните, каким образом вы вновь ожили и почему оказались здесь?
— Этот злодей, — указала Паола на Рамиро, от волнения забыв ответить на приветствие герцога, — перед своим отъездом из Пезаро подсыпал мне за ужином сильного снотворного в вино. Меня сочли умершей и перед похоронами оставили в церкви Святого Доминика, куда он вместе с несколькими негодяями прокрался ночью, чтобы похитить меня. Но Ладдзаро Бьянкомонте, которого вы своим появлением спасли от верной гибели, помешал осуществлению этого дьявольского замысла. К сожалению, сегодня утром солдаты Рамиро обнаружили меня в Каттолике и три часа назад привезли сюда. За это время меня пытались принудить к поступкам настолько бесчестным, что у меня язык не поворачивается говорить о них.
— Благодарю вас, мадонна, вы изложили все как нельзя более ясно, — отозвался герцог Валентино с присущим ему ледяным спокойствием.
Чезаре Борджа, по слухам, отличался горячим темпераментом, однако при всей своей вспыльчивости он всегда умел внешне оставаться холодно-невозмутимым, каким сейчас предстал перед нами, и это качество заставляло подданных герцога лишь сильнее трепетать перед ним.
— Чуть позже, мадонна, — добавил он, — вы расскажете мне, почему мессер Бьянкомонте не проводил вас в дом вашего брата. Но сначала мне придется разобраться с более важными делами, которые касаются самого губернатора Чезены.
— Ваша светлость! — в отчаянье вскричал Рамиро. — Мадонна обманывает вас. Я не знаю, кто подсыпал ей снотворное. Разве я мог совершить такое? Я слышал слухи о том, что ее тело было похищено, и организовал поиски...
— Молчать! Разве тебе разрешали говорить, пес? — сурово оборвал герцог Рамиро, и тот запнулся на полуслове и сжался в комок, как собака, устрашенная видом плетки своего хозяина.
— Взять его и разоружить, — небрежно бросил через плечо Чезаре своим солдатам и, пока его распоряжение выполнялось, велел палачу развязать меня.
— Я перед вами в долгу, мессер Бьянкомонте, — все тем же бесстрастным тоном проговорил он. — Только благодаря вашей смелости и находчивости сенешаль Мариани смог доставить мне письмо, в котором содержатся неопровержимые доказательства вины Рамиро дель Орка. Вам повезло, что Мариани не пришлось ехать в Фаэнцу, иначе я навряд ли застал бы вас в живых. Сегодня утром я отправился в Сенигаллию, и мы с ним встретились на полдороге.
— В письме, полученном вами от Вителли, — вновь обратился герцог к Рамиро, — говорится, что в заговоре, помимо вас двоих, принимают участие и другие. Кто они? Отвечайте и не пытайтесь лгать, поскольку тогда нам придется проверить каждое ваше слово.
Но Рамиро продолжал тупо смотреть на него и лишь по-змеиному часто облизывал пересохшие губы.
— Вина, — по привычке прохрипел он, не умея в критических ситуациях обходиться без помощи спиртного. — Дайте мне вина!
— Принесите ему, — отрывисто разрешил Чезаре, и все мы терпеливо ждали, пока слуга наполнит вином большую чашу для Рамиро, а тот не отрываясь осушит ее до дна.
— Итак, — продолжал герцог, — вы изволите отвечать на мой вопрос?
— Синьор, — заносчиво сказал Рамиро — выпитое как будто придало ему храбрости, — прежде всего я попрошу вас выражаться яснее. О каком заговоре идет речь, ваша светлость? Какое письмо Вителли отправил мне? Я так понимаю, что вы имеете в виду синьора Читта-ди-Кастелло, но я почти не знаком с ним, и мы не состоим в переписке.
Секунду Чезаре изучающе смотрел на него.
— Подойдите ближе, — велел он, и двое алебардщиков, державших Рамиро за руки, подвели его к герцогу. — Вы видели когда-нибудь вот это? — он сунул написанное Вителоццо Вителли послание под самый нос Рамиро.
Тот с деланным недоумением уставился в бумагу.
— Никогда в жизни, — промямлил он, безуспешно пытаясь заставить свой голос звучать убедительно.
Чезаре молча сложил письмо и извлек из своего пояса другую бумагу.
— Дон Мигель, — позвал он.
Высокий, облаченный во все черное человек шагнул вперед из-за спин солдат. Это был один из капитанов Чезаре, испанец по происхождению, чье имя наводило на всю Италию, пожалуй, даже больший ужас, чем имя его господина.
— Вы слышали вопрос, который я задал мессеру дель Орка? — осведомился герцог.
— Да, ваша светлость, — с поклоном ответил дон Мигель.
— Мне нужно, чтобы он ответил мне. Кроме того, мессер Рамиро дель Орка обвиняется в растрате созданных в Чезене запасов продовольствия, присвоении незаконно собранных налогов и неоправданной жестокости в управлении моими подданными. Все это вы найдете здесь, — Чезаре Борджа протянул бумагу дону Мигелю. — Немедленно приступайте, дон Мигель, и не забудьте записать его показания. Все необходимые принадлежности вы найдете вон там, — с этими словами он указал в дальний конец зала, где находились орудия пыток.
— Пощадите, синьор, — взмолился объятый ужасом Рамиро. — Я все скажу.
— Дон Мигель внимательно выслушает вас, — безразлично, будто Рамиро дель Орка больше не интересовал его, обронил Чезаре. — Мадонна, позвольте проводить вас в другую комнату, — обратился он уже к Паоле. — Не стоит смотреть на то, что сейчас здесь будет происходить. А мессер Бьянкомонте составит нам компанию.
Я с большим облегчением принял приглашение Чезаре. Меньше всего на свете мне хотелось оказаться свидетелем допроса, — неважно, что ему подвергался человек, причинивший мне столько страданий. Все знали, что Рамиро будут пытать: он упустил великодушно предоставленную ему герцогом возможность добровольно признаться во всем, и теперь дону Мигелю предстояло с помощью веревок подтвердить и уточнить выдвинутые против него обвинения.
Я отправился вслед за герцогом и мадонной Паолой в переднюю, и, когда слуга, зажегший там свечи, закрывал за собой дверь, оставляя нас одних, я услышал резкий голос дона Мигеля, приказывавшего всем немедленно покинуть зал.
— Ну, мессер Бьянкомонте, пришло время вспомнить о моем долге, — начал герцог. — У меня есть сведения, что по праву рождения вы являетесь владельцем носящих ваше имя земель, которые были конфискованы в правление ныне усопшего Констанцо, тирана Пезаро, чей сын, Джованни, также сохранил их за собой. Я верно изложил суть дела?
— Ваша светлость превосходно осведомлены на сей счет, — ответил я. — Синьор Пезаро с большим запозданием вернул мои владения, сделав это в тот момент, когда он, фактически, уже не являлся их хозяином.
Чезаре улыбнулся.
— В качестве награды за услугу, которую вы оказали мне сегодня, я возвращаю вам утраченное наследство при условии, что вы признаете себя моим вассалом и будете поступать соответственно, — многозначительно закончил он, давая мне понять, что знает, сколь часто я своими действиями спутывал его карты.
Мое сердце радостно затрепетало, когда я представил себе, как обрадуется моя матушка, услышав такое известие. Я низко поклонился герцогу и от охватившего меня волнения с трудом смог найти слова, чтобы выразить свою признательность и поклясться в своей верности.
— Превосходно. Завтра утром я вручу вам документы, подтверждающие ваше право вступить во владение землями Бьянкомонте. А теперь, мадонна, я попрошу объяснить, почему после того, как закончилось действие снотворного и вы пришли в себя, вы не отправились в дом своего брата, как подобало бы заботящейся о своей репутации даме, а покинули Пезаро в сопровождении мессера Бьянкомонте. Или, быть может, сам мессер Бьянкомонте поможет нам пролить свет на столь загадочную историю?
Паола смущенно склонила голову. Когда же она вновь подняла ее, наши взгляды встретились, и если герцог не сумел прочитать то, что отразилось в них, тогда вся его хваленая проницательность являлась чистой воды вымыслом.
— Синьор! — вскричал я. — Позвольте мне ответить вам. Я люблю мадонну Паолу. Любовь к ней привела меня в церковь в ту ужасную ночь. Только любовь и безутешная скорбь, овладевшая мною тогда, подвигли меня в последний раз взглянуть на нее прежде, чем ее предадут земле. Я был вне себя от горя и не понимал, что делал, клянусь вам. Но, к своему величайшему изумлению, я обнаружил, что мадонна Паола жива. Слава Богу, мне удалось опередить Рамиро дель Орка: он и его люди появились возле запертых церковных дверей почти в тот самый момент, когда я вынимал ее из гроба, однако мне удалось перехитрить их. Мы укрылись в ризнице и оставались там до тех пор, пока мадонна Паола окончательно не пришла в себя и не восстановила свои силы. И только тогда мне стало ясно, как сильно я люблю ее...
— Силы Небесные! — воскликнул Чезаре и нахмурился. — Вам не откажешь в смелости, если вы решились признаться мне во всем этом. Ну а вы, мадонна, что вы можете добавить?
— Только то, синьор, что вряд ли найдется женщина, испытавшая в жизни столько страданий, сколько выпало на мою долю за последние часы. Мне кажется, что я заслужила провести остаток своих дней в мире и покое. Мужчины постоянно преследовали меня предложениями о замужестве, всякий раз все более ненавистными мне, пока дело не кончилось Рамиро дель Орка. Вы не считаете, что с меня хватит?
В его глазах промелькнуло что-то, похожее на удивление, смешанное с недоверием.
— Так, значит, вы его любите? — он позволил себе изумиться. — Неужели мадонна Паола Сфорца ди Сантафьор, одна из самых знатных и богатых синьор Италии, неравнодушна к новоиспеченному владельцу нескольких акров [Акр — английская мера площади;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29