Керморван презрительно хмыкнул, но Элоф произнес слова клятвы, и их обоих вывели из зала. Стражники проводили их по коридорам через гулко хлопавшие двери в какое-то просторное место, где воздух был свежее и прохладнее, чем в тронном зале. Они шагали по мостовой; звук текущей воды становился все отчетливей, и наконец под их ногами заскрипели доски причала. Там стражники препоручили Элофа заботам Илс и Анскера, а Керморвану приказали следовать за ними на борт корабля. Воин рассмеялся:
– Итак, наши испытания начинаются! Будь здоров, мой кузнец, учись прилежно! И береги пальцы, когда будешь стучать по наковальне!
– А ты береги голову, когда будешь работать в пещерах с низким потолком!
Илс помогла им обменяться рукопожатием, и Керморвана отвели на борт. Элоф стоял, прислушиваясь к тихому хлопанью парусов, поскрипыванию корпуса и хриплым командам. Одиночество нахлынуло на него с новой силой. Внезапно он почувствовал, как кто-то откинул с его головы низко надвинутый капюшон.
– Стражники ушли, так что долой эти глупости! – решительно сказала Илс.
– Ну что же, – покровительственным тоном произнес Анскер. – Поскольку нам придется запереть тебя в четырех стенах, то будет жаль, если ты хотя бы одним глазком не взглянешь на царство дьюргаров. Смотри!
Элоф поморгал, посмотрел на Илс, а затем медленно огляделся по сторонам, словно не веря своим глазам. Обстановка настолько напоминала прохладный летний вечер на земле, что он даже не думал о том, где находится на самом деле. Он стоял на широком речном причале, врезанном в каменный склон; над водой разворачивались белые паруса, хлопавшие от дуновения легкого ветерка. Подземный поток уходил в темное жерло пещеры в дальней стене. Взгляд Элофа скользил по этой стене все выше и выше, словно в надежде увидеть хотя бы полоску неба над высокими склонами долины. Но небо отсутствовало. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы устоять на ногах перед величием этого зрелища, по сравнению с которым все, созданное человеческими руками, выглядело мелким и незначительным. Над причалом круто поднимались мощеные улицы с рядами невысоких, но массивных домов; окна отливали слюдяным блеском в сумеречном свете. Еще выше поднимались стены и башни цитадели, целиком высеченной из камня. Окруженная тройным кольцом крепостных стен без единого шва или зазора, она господствовала над домами, башенками и галереями столицы дьюргаров. Но цитадель, в свою очередь, казалась крошечной, ибо весь город и его окрестности располагались внутри грандиозной пещеры, похожей на огромный холм, полый изнутри. В монолитном потолке не было проемов, за исключением узких туннелей и отдушин, откуда сочился рассеянный свет, более тусклый, чем сияние светильников над рекой. Элоф подумал о том, куда может вести подземный поток, о других пристанях и пещерах под горным хребтом. Великая мощь царства дьюргаров предстала перед ним в виде некоего легендарного чудища, спавшего под землей, пока память о нем не изгладилась за долгие века. Но оно еще могло восстать ото сна, на ужас и удивление всему свету.
– Как видишь, внутреннее тепло земли в этих глубинах согревает воздух, – промолвил Анскер, вроде бы не заметивший потрясенного вида кузнеца. – Он вступает в противоборство с холодным воздухом горных вершин, а потому находится в постоянном движении по протяженным пещерам нашего царства. Таким образом возникают ветра, наполняющие паруса кораблей, а сам воздух остается свежим и чистым.
Элоф кивнул с невольным благоговением:
– Теперь я понимаю, как глупо выглядели наши дерзкие речи, обращенные к лорду Андвару! Как могут эквешцы или даже сам Великий Лед угрожать вам в такой твердыне?
Илс энергично покачала головой.
– Глупо? Не говори так. За последние сто лет никто не произносил более здравых слов на общем совете. У меня сердце пело от радости. Андвар привык настаивать на своем, и, кроме того, он сильно недолюбливает людей. В его памяти еще живы те времена, когда люди вытесняли нас с возделанных земель и охотничьих угодий.
– Мы тоже большей частью добываем себе пропитание на поверхности земли, – добавил Анскер. – Наши поля и фермы находятся на высоких горных террасах. И в этом смысле мы так же уязвимы перед наступлением Льда. Мало-помалу ледник может сокрушить даже горный хребет. Слышал ли ты когда-нибудь, как лопается камень морозными ночами, а основание глетчера скрежещет о скалы? Но есть и более быстрый способ победить нас. Если Лед сможет сковать нас холодом, сделать зимы вьюжными и украсть большую часть летнего тепла, посылая морозные ветра и туманы, то снежные шапки на горных вершинах начнут расти. Снеговая линия, двинется вниз, убивая все живое на своем пути. Очень скоро она сама превратится в глетчер, на пути которого уже не будет горного барьера – лишь ваши земли и море за ними. Так Лед плодит сам себя, глумясь над жизнью, которую он презирает!
– А дьюргары? – хрипло спросил Элоф. – Мастер Анскер, что же тогда случится с вашим народом?
– Смерть и забвение, – сурово ответил тот. – Все мы ляжем в общую могилу: наши воздушные шахты закупорятся, реки замерзнут. Царство дьюргаров погибнет без тепла и свежего воздуха, а наши высокие поля и пастбища превратятся в снежные пустоши или будут опустошены темными существами, что приходят вместе со Льдом. Но это случится еще не так скоро, ибо Лед быстрее всего движется там, где ему не противостоит разумная воля и мужество, где есть лишь беспощадная борьба, угнетение и кровопролитие.
Элоф медленно кивнул.
– Я вспоминаю слова мастера-кузнеца, когда он впервые показал мне сияние Льда, о том, как оно умерщвляет тело и укрепляет разум, вымораживая все животные страсти и оставляя лишь чистую мысль. Возможно, люди и дьюргары оскорбляют Лед одним своим существованием и он не выносит присутствия огромной массы думающих и чувствующих существ. Поэтому он может выступить против нас, лишь когда мы уже раздроблены и ослаблены.
– Так люди восстают против людей, а иногда и против дьюргаров, – согласился Анскер. – Хорошо, что наша древняя вражда забыта, а еще более древняя дружба восстановлена, пусть и временно. Надеюсь, это послужит первым шагом к примирению, ибо, хотя нам придется ограничить твою свободу, ты все же будешь нашим почетным гостем. Пойдем же!
Причал тянулся вдоль всего берега реки, упираясь в огромные каменные блоки, подобные тем, из которых была сложена башня мастера-кузнеца. Через равные промежутки стояли высокие колонны со светильниками, отбрасывавшими красновато-золотистые отблески на темные воды подземной реки. Металлические лестницы и трапы, выкованные с необычайным мастерством, спускались к самой воде.
– Камень и металл, – заметил Анскер. – Наша основа и двойственная природа нашего племени. Андвар, к примеру, мастер работы по камню и разделяет его свойства: прочность, надежность, неизменность. Но мы с Илс, как и многие другие, имеем дело с металлом. Мы по-своему сильны, но также обладаем гибкостью, способностью изменяться со временем и событиями.
– А если понадобится – принимать старую форму, – хихикнув, добавила Илс. – Думаю, ты тоже сродни металлу, как и твой друг.
– Надеюсь, – вздохнул Элоф, посмотрев на корабль, готовый к отплытию. То было странное судно – длинное, узкое, обтекаемой формы, с низкой мачтой и широким квадратным парусом, почти без такелажа. Он помахал Керморвану, хотя и не ожидал, что тот увидит, но, к его удивлению, высокая фигура на палубе повернулась и помахала в ответ.
Андвар улыбнулся.
– Начальник стражи не так суров, как может показаться; он не оставит человека с завязанными глазами дольше, чем необходимо. Думаю, тебе не стоит беспокоиться за своего друга.
– Рад это слышать, – с благодарностью отозвался Элоф.
Пещерный ветер раздул паруса, и судно легко заскользило по стеклянисто-черной воде, почти не оставляя ряби, словно видение из сна. Матросы запели глубокими, звучными голосами на языке дьюргаров, в то время еще незнакомом Элофу. Однако вариант этой песни, переведенный на северное наречие, сохранился в летописях, и возможно, она звучала так:

Далеко под землей поднимается ветер,
Подымай паруса, нас дорога манит,
Поплывем мы далеко, к неведомым копям,
Там, где золото ярче, чем солнце, блестит.

Глубоко в лабиринтах подземных каналов
Мы на весла наляжем, осилим волну
И познаем секреты пещер и туннелей,
Там, где блеск серебра затмевает луну.

Глубоко под горами смыкается сумрак,
Так зажги фонари, чтоб отвадить беду!
Мы с тобою пройдем заповедной тропою,
Там, где блеск самоцветов угасит звезду!

Мало написано о тех вещах, которым Элоф научился за долгие месяцы работы подмастерьем у кузнеца Анскера, ибо такая премудрость не включается в рукописи, доступные для всех. Кроме того, Элоф сдержал клятву молчания, как и все остальные, которые он давал. Однако известно, что большая часть его новых познаний касалась естественных свойств вещей и их взаимосвязи, а не высоких мистерий кузнечного искусства.
– Чары по большей части являются лишь тенью тех сил, которые заложены в тебе самом, – говорил Анскер. – Это сложный и утонченный способ формирования и направления энергии, перетекающей из тебя в твою работу. Впрочем, ты знаешь и сам. Когда на тебе лежал тяжкий груз вины, ты мог заковывать в металл любые руны и песнопения, но свойства не укоренялись в изделии, ибо в сокровенной глубине своего сердца ты страшился выпускать их на волю и бессознательно подавлял свой дар. С другой стороны, ты не поставил ни единого знака на рукоять своего меча, однако она наполнена силой.
– В чем же заключаются свойства, которые вы разглядели в ней? – спросил Элоф. – И почему вы с Илс так смеялись?
Анскер снова хохотнул:
– Да потому, парень, что ты не смог бы специально придумать ничего лучшего, чтобы заставить нас поверить тебе! Илс, взгляни еще раз и скажи ему!
Девушка осторожно приняла острый клинок и повернула его к свету.
– Я не вижу никаких определенных свойств. Ты действительно оставил работу бесформенной, как песню без слов. – Она лукаво улыбнулась. – Зато я вижу тебя! Или… какую-то часть тебя. Я вижу, каким ты стал на Соленых Болотах, вижу твою цель, вижу врагов, с которыми ты хочешь сражаться, и друзей, которых собираешься защищать. Не направляя силу в определенное место, ты сделал эту рукоять почти что частью своего существа. Такое иногда случается с вещами, которые мы делаем для себя и потом подолгу пользуемся ими. Они перенимают внутреннюю сущность, ауру владельца – как собака бывает похожа на своего хозяина. Но я еще ни разу не видела, чтобы это проявлялось с такой силой. – Илс удивленно покачала головой. – Ты выразил свою живую волю в этом клинке, и теперь он как будто может говорить. Даже сейчас он звучит в твоих руках, когда ты держишь его, поет песню без слов… Я права?
Элоф заморгал.
– Я пользовался им, когда вокруг было шумно: сначала в морском бою, потом в схватке со снежными троллями. Но мне в самом деле чудился какой-то звук – глубокая, низкая нота.
Анскер нахмурился:
– В самом мече? Должно быть, ты имеешь в виду только рукоять, ибо клинок чужой работы…
– Посмотри сам, – отрывисто сказала Илс и положила меч на стол. Анскер провел пальцами по металлу, следуя за ускользающими отблесками света в глубокой черноте.
– Ты права, – наконец признал он. – Оно обитает в рукояти, но распространилось на клинок. Как это могло случиться? Вероятно, на меч наложено какое-то старинное заклятие, которое смешивается с твоей силой, – но я впервые вижу…
Анскер замолчал и пристально посмотрел на своего ученика.
– Тебе следует быть поосторожнее, Элоф, – тихо сказал он. – В тебе сокрыты глубокие источники мастерства, и, похоже, ты каждый раз вкладываешь в свою работу больше, чем ожидал сначала. Без сомнения, мастер-кузнец надеялся лишь получить оружие, способное поколебать волю своих противников, в лучшем случае запугать их – но не гнать прочь, как стадо обезумевших баранов! Поберегись!
– Но если это так… – Элоф потерял дар речи. Он думал о браслете и о свойствах, заложенных в тонком золотом обруче. Если браслет обладает таким же могуществом, то не поможет ли он Каре разорвать оковы, наложенные Лоухи? Внезапно Элоф заметил, что Илс как-то странно смотрит на него, и вспомнил: она видела врагов, с которыми он хочет сражаться, и друзей, которых он собирается защищать. Насколько ясным было ее видение?
Он ошеломленно покачал головой.
– Как я могу научиться обуздывать то, чего даже не понимаю?
– Учись владеть материалами, с которыми ты работаешь. Вникай в их свойства, узнавай, что они могут делать, а чего не могут, и прилагай свое мастерство соответственно знаниям. Обладая такой силой, ты можешь пользоваться ею как режущим лезвием, а не дубинкой, направлять ее с большей точностью. Меньше грубой силы, больше навыка и умения!
Так Элоф вернулся к своей наковальне и трудился там много долгих месяцев, сражаясь с металлами, работу с которыми он когда-то почитал легким делом. Он научился тонкому искусству сплавов, позволявшему сделать предмет, состоящий в основном из золота и серебра, почти таким же прочным, как сталь; научился делать стальные предметы почти такими же легкими, как дерево, мастеря металлические соты и сети, сила которых заключалась в самой их форме. Он научился обрабатывать странные легкие металлы, которые обычно не поддаются кузнечному молоту или сгорают как небесные камни при первом прикосновении пламени. Анскер учил его свойствам многих минералов, кристаллов и самоцветов, которыми мастер-кузнец никогда не пользовался, считая их недостойными внимания. Но самым странным, как утверждается в летописях, было умение заглядывать в глубины металла и видеть, как эхо каждого удара прокатывается внутри, словно рябь по водной глади; понимать, каким образом следующий удар, нагрев или охлаждение могут повлиять на конечный результат работы. Утверждается также, что Элоф познакомился со всеми многообразными формами и структурами крошечных зерен, из которых состоят все металлы, но в особенности – железо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55