О, сколько их еще будет раздавлено
колесницей истории! "Господи, будь милостив к ним", - шептал я
про себя, чуть не плача.
Наконец, сердце мое настолько переполнилось жалостью к
людям, что в ночь с субботы на воскресенье я долго не мог
уснуть, а когда уже под утро сознание не выдержало и
провалилось в темную пустоту, я вдруг увидел на черном бархате
поглотившего меня космоса загорающиеся алмазными искрами буквы:
ЗЭТАЙММЭЙКАМФОРДУМЗДЭЙКРЭКВЕНШЭДОУЗОФАНБИИНГРАЙЗ...
и так далее, много букв, которые явно несли в себе какой-то
смысл, но этот смысл был скрыт от меня, и я чувствовал, что сам
я не смогу его разгадать и что мне должен помочь в этом кто-то,
но кто? Я видел эти буквы всего несколько секунд, но они прочно
врезались мне в память, и, проснувшись, я дал себе клятву
хранить их, как в надежном ларце, в своей черепной коробке,
пока не найду ключа к разгадке их тайного смысла, который
представлялся мне чудесным, так я был убежден в том, что он
несет в себе великое откровение.
В воскресенье вечером я решился выйти на улицу, чтобы
подышать перед сном свежим воздухом. Мишка одолжил мне для
конспирации свое пальто и шапку и, кроме того, я замотал рот и
нос шарфом, будто болею ангиной и не могу дышать морозным
воздухом. В таком вот полубандитском виде -настоящий Зоро!
- я отправился на вечерний моцион.
Битый час я протолкался на автобусных остановках и в
очередях, узнавая от случайных собеседников, в основном =
подвыпивших мужиков, последние известия и просто слухи.
Интересовало меня, прежде всего, не слышно ли что-либо о гибели
расклеивавшего листовки паренька, но никто ни словом не
обмолвился про это, а сам я напрямую спрашивать не решался. В
местных газетах об этом случае также не упоминалось, и это было
странно, потому что даже при нынешнем высоком уровне
преступности убивают в Углове не каждый день, а тут еще и сам
собой напрашивался вывод о политических мотивах преступления...
Поразмыслив, я пришел к выводу, что демократы и консерваторы
договорились не раздувать этого дела до окончания следствия:
консерваторы-коммунисты, очевидно, боялись, что и без того злой
на них народ возьмется за топор и пойдет на штурм райкома, а
незакрепившиеся у власти демократы - что их могут обвинить в
"кровавой провокации".
Как бы то ни было, про убийство паренька ничего не было
слышно, а говорили в основном про субботний митинг, про то,
сколько на нем было милиции, которая, кстати, непонятно кому
подчиняется - демократическим "советам" или партийным органам,
- про то, что радикалов не удалось спровоцировать, а
консерваторы заявляют, мол, милиция была на высоте, хотя на
самом-то деле она просто растерялась, увидев бескрайнее море
народа, и теперь консерваторы добиваются привлечения армии к
обеспечению соблюдения моратория на митинги и демонстрации. А
еще я узнал от одной разговорчивой женщины, что Угловскому
мессии не дали выступить на митинге, и теперь он находится под
домашним арестом... Услышав это, я не смог сдержать улыбки,
ведь я и правда посадил самого себя под домашний арест!
Я толкался среди людей, и меня не покидало чувство, будто
мне в этот вечер предстоит некая волнительная встреча, и эта
встреча на самом деле произошла... Уже возвращаясь к Мишке, я
проходил мимо ресторана "Лазурный берег", и с расстояния в
несколько шагов увидел, как из распахнутой швейцаром двери
вышли Занзибаров и Ольга. Они были немного навеселе, и,
очевидно, в продолжение какого-то игривого разговора, начатого
еще в ресторане, Занзибаров что-то шепнул на ухо Ольге перед
открытой шофером задней дверцей дожидавшейся их черной "Волги",
бесстыже блестящей своей новизной, а она, прежде чем впорхнуть
в эту холодно отсвечивающую заиндевелым металлом клетку на
колесах, прощебетала нечто в ответ, чмокая Занзибарова в пухлую
щечку и тутже стирая пальчиком след от губной помады.
"Проститутка!" - сказал оживший во мне Сизов, провожая
грустно-злым взглядом окутанную в клубы углекислого пара
"Волгу". И напрасно я пытался заверить Сизова, которого,
казалось, навечно похоронил в своей душе, что мне это
безразлично и что это есть в сущности ничто по сравнению с
ожидающими меня великими делами, - в ответ на все мои заверения
Сизов твердил лишь одно: "Она - блядь, а ты - мудак!"
Вернувшись к Мишке, я неторопливо разделся, улегся на диван
и стал мысленно препарировать свои чувства. "Нет, так не
годится, - сказал я себе, заглушив, наконец, в себе доставшиеся
в наследство от Сизова животные инстинкты, - как раз в то
время, когда я должен собраться с мыслями и проникнуться
грандиозными космическими идеями, которые наполнят мои глаза
светом истины и дадут мне неиссякаемую чудотворную энергию,
необходимую для борьбы с силами Зла, от исхода которой будет
зависеть, быть может, судьба всей вселенной, рудиментарный
Сизов, как настоящий дьявол-искуситель, навязывает мне свою
замешанную на голой похоти ревность, не достойную не то что
мессии, а и простого культурного смертного. "Это элементарная
ревность",
- обращался я к Сизову в попытке урезонить его, но он мне
отвечал в своей манере: "Если бы ты был настоящим мессией, то
от тебя не отворачивались бы бабы, потому что они любят
выдающихся людей. Вот, скажем, Занзибаров..." - "Подлец! - не
выдержал я. - Ты мне наносишь удар ниже пояса, пытаясь играть
на моем самолюбии, но знай же, что мне чуждо самолюбие, и я
немедленно докажу тебе это!"
Дав Сизову достойный отпор, я схватил ручку с бумагой и,
почти не отрывая пера, настрочил на одном дыхании следующее
послание:
"Дорогая Оля!
Случайно узнав про твою связь с Занзибаровым, я спешу
тебе сообщить, что не имею на этот счет никаких притензий,
потому что ты свободный человек и вольна самостоятельно сделать
выбор. Более того, я перед тобой в неоплатном долгу, ведь моя
любовь не принесла тебе ничего, кроме страданий. Не буду
скрывать, воззрения Занзибарова мне чужды по духу, но он в
своем роде порядочный человек и, возможно, принесет тебе
счастье - дай-то Бог! "
Перечитав свое письмо, я остался им доволен, отметив про
себя, что совершенно убил им Сизова, который лишь слабо
пискнул, когда я победно поставил в конце восклицательный знак.
Оставалась, правда, проблема с подписью... Если подписать
"Сергей", то это будет подлог, потому что письмо писал не он, а
я, хоть и его почерком, но если подписаться "Зоровавель", то
адресат останется в полном недоумении. Почесав в затылке, я
подписал просто: "Твой друг". Ольга умная девушка, она поймет,
от кого.
Разделавшись таким вот образом с Сизовым, я облегченно
вздохнул и, сыграв с Мишкой партию в шахматы, отправился в
постель и моментально заснул. На следующий день, с утра
пораньше, чтобы не откладывать в долгий ящик, я сложил свое
послание Ольге треугольным конвертом и попросил Мишку отнести
ей на работу. Мишка слегка поворчал на то, что я его
эксплуатирую, но отправился-таки на мороз, а я уселся у окна,
чтобы поглядеть от нечего делать на улицу, но на этот раз
ничего не вышло: снегопад прекратился еще ночью, небо
расчистилось, и с его крахмально-белого купола струился прямо в
глаза ярко-холодный свет. Я отошел от окна, потирая глаза, и
остановился посреди комнаты, неожиданно замечая, что меня
охватывает непонятное волнение, явно связанное с отправленным
письмом, и напрасно я себя уговаривал, что волноваться нечего и
незачем: волнение мое все усиливалось, и я буквально не находил
себе места, не зная уже точно, кто я есть в данную минуту =
Сизов или Зоровавель. Скорее, я был гимназистом (почему-то не
школьником, а именно гимназистом), подбросившим соседке по
парте записку с дерзким признанием... Боже, какая чушь,
гимназии ведьбыли раздельными! И все же, все же, все же...
Наконец, Мишка вернулся.
- Ну что? - почти набросился я на него.
- Замерз, как цуцик! - заявил он, плеская в первую
подвернувшуюся чашку коньяк "Самтрест".
- Отдал?
В ответ Мишка поднял вверх указательный палец левой руки,
мол, подожди, будь человеком, а правой опрокинул в широко
открытый рот пахучее содержимое чашки.
- Ух, амброзия! - поведал он мне. - Ты не хочешь?
- Нет желания.
- Да что ты подпрыгиваешь от нетерпения, как голодный
бобик?! - развеселился Мишка, отогревшись. - Передал я твою
эпистулу из рук в руки... А девочка ничего, не поделишься по
старой дружбе?
- Я тебе поделюсь, старый развратник! - шутливо отчитал я
его.
- Ну, извини, - искренне раскаялся Мишка, - не думал, что у
тебя так серьезно... Эх, - вздохнул он, - пойду горячий душ
приму с морозца. А ты пока свежий "Огонек" посмотри, если
хочешь. Там про "угловские тарелки" статья есть с фотографиями
столкновения на поле.
Мишка убрался в ванную, а я взялся за "Огонек", но не успел
отыскать обещанную статью, как в дверь настойчиво позвонили.
Подойдя к двери, я на всякий случай посмотрел в глазок, но
ничего не разглядел в темноте лестничной площадки.
- Кто там? - крикнул я.
В ответ раздался звонок настойчивее прежнего. Первое, что
пришло мне в голову, это "либо милиция, либо грабители", но я
тотчас сообразил, что эти две категории непрошенных гостей
представились бы почтальоном или сантехником, и открыл дверь...
Я открыл дверь и тут же отлетел к стене со звенящим ухом, с
удивлением осознавая, что получил увесистую пощечину. Не успел
я опомниться, как на меня налетел некто взъерошенный и с криком
"я убью тебя!" вцепился острыми ногтями (или когтями?!) в мое
горло. "Х-х-х..." - лишь прохрипел я, с ужасом узнавая в
напрыгнувшем на меня разъяренном звере Ольгу.
- Что такое? - роняя пену с намыленных ног, из ванной
выбежал на шум Мишка.
- Х-х-х, - только и смог я выдавить через сдавленное горло.
На мое счастье, при виде голого мужчины Ольга несколько
опомнилась и ослабила хватку.
- Я, кажется, помешал... пардон, мадам, - смущенно сверкнув
голым задом, он ретировался в ванную.
- Ты меня едва не задушила, кхе-кхе! - откашливаясь, я с
трудом выбрался из-под навалившейся на меня Ольги.
- Я тебя убью к чертовой матери! - совсем по бабьи
захныкала она, и по ее скривившимся щекам обильно потекли
крупные слезы.
Мне стало жаль бедную девушку, и я хотел погладить ее, но
она брезгливо отдернула плечико и, рухнув на диван, завыла в
полный голос. Мне очень хотелось успокоить ее, но я не знал,
как это сделать, и лишь спросил: "Как ты нашла меня?" Ответом
были громкие рыдания, но я и сам уже догадался, случайно
взглянув на "Огонек": простофиля Мишка вынул из своего
почтового ящика подписной журнал и не нашел ничего лучшего, как
отправиться с ним к Ольге, а эта хитрюга подсмотрела адрес на
обложке.
- Успокойся, - попросил я ее.
- Я спокойна, - ответила она неожиданно ровным голосом,
поднимая на меня зареванное лицо. - Ты даже не представляешь
себе, какой ты подонок, Сизов! - она шумно высморкалась в
платочек. - Мало того, что ты меня бросил, оставив на съедение
Занзибарову, так ты еще послал в издевку эту жалкую писульку!
- Я не хотел тебя бросать, поверь мне, - серьезно ответил
я. - Так получилось... Может, и не стоило бы говорить, но ты
должна знать правду. Я убил человека.
- Чем же ты убил его? - не поверила Ольга, удивляясь
необычной для Сизова манере говорить.
- Чемоданом.
- Чем-чем? - не сдержала она глупой улыбки.
- Мне не до шуток, - посмотрел я на нее строго. - Это было
так: я ушел из дома и ночью подрался на улице с парнем. Он
ударил меня в глаз - видишь, до сих пор синяк, - а я сшиб его с
ног чемоданом. Он упал, ударился головой о крышку люка и...
скончался на месте.
- Но ты сделал это не нарочно? - внимательно посмотрела на
меня Ольга, будто находя на моем лице отпечаток той ночи и
рассматривая случившееся, как на фотографии.
- Я не ищу себе оправдания, - сумрачно ответил я. - Тем
более, что после того трагического случая...
- Скоро вы там... закончите? - донесся, как из бочки, крик
неожиданно деликатного Мишки.
- Не скоро! - прокричал я ему в ответ. - Надоело в ванной =
посиди в туалете. ...Так вот, -продолжил я свое признание, =
тот случай перевернул все мое сознание: во мне проснулся совсем
другой человек, который с ужасом увидел, что натворил его
прототип. Я теперь - совершенно другой, ты понимаешь? Сергей
Сизов умер, его больше нет ни на этом свете, ни даже на том.
- Кто же теперь вместо него? - вздрогнула Ольга, как от
холода.
Я пристально посмотрел на нее, как бы спрашивая взглядом,
готова ли она услышать то, что я скажу, стоит ли говорить, и
она ответила широко открытыми глазами: говори.
- Меня зовут Зоровавель.
- Очень приятно. Анна, - она медленно, как под гипнозом,
протянула мне руку, не меняясь в лице.
- Ты с ума сошла, - смущенно пробормотал я, машинально
принимая ее узкую ладонь.
- Ничуть, - улыбнулась она какой-то новой для нее чуть
сдержанной улыбкой. - Я всегда хотела, чтобы меня звали Аней, а
теперь поняла, что меня так и зовут на самом деле. Тебе
нравится это имя?
- Очень! - облегченно рассмеялся я, целуя ее руку. - Но...
что же нам теперь с тобой, Анечка, делать?
- У меня есть хорошая идея...
- Пора - не пора, я иду со двора, - появился в комнате
Мишка в банном халате. Этот старый лис, очевидно, почуял, что
мы занимаемся совсем не тем, чем, по его разумению, полагалось
бы.
- Мой друг детства Михаил, - представил я его.
- Очень приятно. Аня, - сказала она, хитро прищурившись и
наблюдая, какое это произведет впечатление на Мишку, который
знал ее как Ольгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22