Она подарит вам сладкие ласки, самые приятные поцелуи и самую пламенную
страсть. Она заставит вас забыть весь мир и даст вам возможность
постичь истинное наслаждение любви.
Вдруг он сел на землю и замолчал, представляя мне возможность
подумать. Я стоял ошеломленный и взволнованный бредовым лепетом
индуса. Я не верил ни одному его слову, но меня поражали артистические
таланты этого базарного торговца. И когда я стал вторично
пересматривать карты, женщины показались мне более одухотворенными и
еще более прекрасными. Я решил купить карты, чтобы при случае
рассказать страстную историю знакомым дома и проиллюстрировать его
карты. Как бы угадав мои мысли, индус бросил, не поднимая головы:
- Два доллара.
Я расплатился, спрятал карты в карман и зашагал в гостиницу.
Портье сообщил мне, что около часа ожидает какой-то господин. Я
поднялся в номер и нашел там своего фронтового товарища Корла Бикнера.
Мы радостно облобызались и закидывали друг друга вопросами. Когда
первое волнение улеглось и мы высказали самое интересное о себе,
наступило минутное молчание. Я разглядывал его холеное розовое лицо и
мне отчетливо припомнился вечер в Париже, когда мы с Карлом голодные,
оборванные и грязные бродили по пустым и страшным бульварам
перепуганного войной города и искали не еды и тепла, а парижских
девочек, о которых перед вступлением туда только и говорили. Такой ли

- 5 -
он теперь бабник, каким был? Как бы отвечая на этот вопрос, Карл
ответил:
- Хочешь, мы устроим сегодня вечер в твою честь? Будут чудесные
девочки.
Я согласился. Через несколько минут он извинился и убежал
укладывать приготовления к вечеру, а я принял холодную ванну, улегся на
диване, стал еще раз рассматривать карты. Томная сладостная поза
пикового туза привела меня в трепет, а загадочный взгляд пиковой тройки
обещал столько наслаждения, что сердце мое стало учащенно биться. Меня
восхитила девственная свежесть полуоголенной груди девятки треф и
грация шестерки. Туз червей поверг меня в сладостную истому. У меня
стали дрожать руки, по телу пробежал озноб. Я долго не отрываясь
смотрел на очарованную фигуру милой - червонного туза и вдруг мне
показалось, что она подмигнула мне левым глазом, причем я почти
физически ощутил нервозное движение ее стройного тела в своей руке.
Это какие-то наваждение, подумал я и все еще не в силах отвести
взгляда от красавицы положил карту в сторону рядом с собой. Больше
никто из них не вызвал у меня особого внимания, за исключением
червового валета с его удивительно милой фигурой и длинными стройными
ногами.
Я сложил карты, спрятал их в чемодан и стал готовиться к вечеру.
Карл заехал ко мне в девять часов на своем бьюике. После девяти минут
езды мы подъехали к небольшому белому особняку, окруженному густыми
садами. Узенькие дорожки сада были густо посыпаны мелким песком, от
чего казались золотистыми. Во всех окнах дома горел свет, доносились
раскаты музыки. Карл провел меня в довольно просторный зал гостиной,
где на диване в креслах сидело около десятка гостей - мужчины и
женщины. Среди мужчин всех возрастов все были современно и элегантно
одеты. С нашим приходом все пришло в движение. Меня поочередно
представляли каждому гостю и все шумной толпой направились в соседнюю
комнату, где были расставлены столики на четыре персоны каждый. Вышла
хозяйка дома - это была стройная миниатюрная женщина с черными как
смоль волосами, спускающимися мягкими волнами на оголенные плечи.
Размашистое декольте позволило видеть ее нежно-розовые упругости груди,
разделенные узкой темной бороздой. На ней было черное атласное платье,
едва достигавшее колен. Справа на платье был такой глубокий разрез,
что при ходьбе видны были голые ноги выше чулка. Она блистала
драгоценностями, красотой, молодостью. Мы познакомились и, как почетный
гость, я был приглашен к ее столу. Ее звали Салиной. Отец ее был
богатый американец, поощрял все прихоти своей дочери, считая верхом
оригинальности своей фамилии. Она увлекалась экзотикой дикой Африки и
вот в этом особняке уже второй год беспрерывно она праздновала свою
юность с многочисленными друзьями.
Одна половина столовой была свободна от столов и там расположился
небольшой джаз. С нами за стол села лучшая подруга Салины - Маргарита
Грев и Карл. Ужин начался: звенели бокалы, звучали тосты, гремела
музыка. Салина пригласила меня танцевать буги. Танцевала она страстно
и самозабвенно. Осколки ее разрезанного платья летали в воздухе,
совершенно обнажая ее красивые, холеные ноги. Слегка влажные от пота
руки она совала мне в рукав и, схватив меня запястьями под манжетой,
лихо вертелась вокруг меня, закидывая свои ноги как можно выше. Наконец
меня захватил ритм танца. Я почти бессознательно совершал
головокружительное па, поражая окружающих. Но вот она устала. Музыка
смолкла, а мы с ней хмельные и изнеможденные опустились на пол. Нам
аплодировали. Глядя на свежее, благоуханное тело Салины, я не удержался

- 6 -
и прикоснулся к ее плечу рукой. Оно было влажное и прохладное. Она с
удивлением посмотрела на меня, погладила мою руку своей и порывисто
вскочила на ноги. Я тоже встал, взял ее под руку и проводил к нашему
столику.
- Вам скоро ехать? - спросила она меня, когда мы сели.
- В десять часов утра.
- О, так мало осталось времени. Я хочу побыть с вами. Давайте
уедем отсюда.
- Давайте.
Мы вышли в сад. Маленькие цветные лампочки едва освещали дорогу,
по которой мы шли. Я взял ее под руку и она придвинулась ко мне
поближе. Мы свернули еще на более узкую тропинку, по которой пришлось
идти по одному. Она прошла вперед, я следовал за ней и любовался ее
фигурой, освещенная слабым отблеском, долетавшего сюда света. Наконец
мы подошли к небольшой застекленной веранде. Она открыла своим ключом
дверь и пропустила меня вперед. Задрапированные плотной тканью окна
совсем не пропускали света.
В беседке было темно, как в банке с тушью. Я наткнулся на столик и
чуть не упал. Потом нащупал рукой что-то мягкое и сел, пытаясь
присмотреться, но тщетно: было совершенно темно. Где-то рядом я услышал
дыхание Салины. Мы молчали. Вдруг звонко щелкнул выключатель и синий,
матовый свет осветил беседку. Роскошное убранство этого алькова
ошеломило меня. Я сидел в широкой бархатной тахте, покрытой чудесным
персидским ковром. Рядом стоял маленький, круглый столик с цветами в
хрустальной вазе, отделанной золотом. У столика стояли два пуфа, на
одном из них сидела Салина.
Справа блестело огромное трюмо, на полочках которого было
расставлено в красивом беспорядке флаконы духов. Почти по среди комнаты
высился огромный торшер с широким голубым абажуром. Пол был покрыт
лаком, а потом задрапирован алым шелком. Я не упомянул еще маленький
шкафчик с книгами, но он мне не бросился в глаза, а заметил я его
позднее. Салина была довольна впечатлением, которое производил на меня
этот тихий волшебный уголок. Она молча смотрела на меня, ожидая, когда
я заговорю.
- Что это? - спросил я ее.
- Это мое убежище, нравится?
- Здесь чудесно, особенно когда вы здесь.
- Без меня не могут быть здесь в этой беседке. Когда я буду
уезжать отсюда я ее сожгу. Здесь у меня было столько приятных минут,
что я ревную ее ко всем, кто мог бы в ней получить то же самое. Я очень
привязываюсь к вещам, некоторые я люблю как живых. Это называют
фетишизмом, но меня не пугает это слово, пусть называют как хотят, мне
так нравиться. А у вас есть любимые вещи?
- Нет... А впрочем, есть. - Я вспомнил карты и туза червей.
- Что это за вещь? - спросила она, глядя в зеркало. Мне не хотелось
говорить ей про карты и, чтобы замять разговор я переменил тему.
- Какие у вас прекрасные волосы, - сказал я. Она кокетливо
тряхнула головой и, мило улыбаясь ответила:
- Я только боюсь, что скоро останусь лысой. Уж больно много
желающих иметь их на память. Хотите, я вам отрежу локон?
- Вы очень добры ко мне. Чем я заслужил ваше внимание?
- Ничем. Вы интересный мужчина, вы мне нравитесь, - она поднялась
с пуфа и подошла к трюмо. Отыскала ножницы, она быстро срезала длинный
локон у виска,

- 7 -
- Нате, - она быстро бросила мне волосы, и они, как тоненькие
серебристые змейки, рассыпались передо мною. Я бережно собрал их и
положил в портсигар. Она причесалась, протерла духами лицо и руки и
села на свое место.
- Почему вы такой робкий и молчаливый?
- Я не молчаливый, я просто поражен вами и всем этим и никак не
могу прийти в себя.
- Хотите, я вам покажу журналы, в которых помещены мои портреты? -
она подошла к шкафчику с книгами и вытащила от туда целую кипу ярко
иллюстрированных журналов разных стран.
- Вот я во Флориде на конкурсе красоты. Мисс Вселенная 1945 года.
А вот я в Дании. А вот это в Бельгии. Смотрите, какой шикарный
кабриолет. Я специально привезла его из Америки, чтобы ошарашить
королеву своим блеском.
- Получилось?
- Еще бы. Королевой в Бельгии была я, а она только присутствовала
при мне.
Салина выбрала из кучи еще один красочный журнал и показала мне.
На ней была фотография женщины в таком тонком платье, что можно было бы
считать ее просто голой. На ее руках были черные перчатки,
инкрустированные блестками, запястья обоих рук охвачены широкими
браслетами из драгоценных камней, в черных волосах горела рубиновая
роза. Сквозь узкие прорехи черной маски искорками просвечивались зрачки
глаз.
- Узнаете, кто это?
- Наверное вы?
- Угадали. Это я так была одета на прошлое рождество на празднике
в Майами. Там было много почетных дам, они шарахались от меня, как от
чумы, - со смехом сказала она, любуясь своей фотографией, - но все
остальные были потрясены экстравагантностью моего костюма, парни бегали
за мной толпами. На них было смешно смотреть. Один до того
разгорячился, что в самозабвении слизывал во время танца пот с моего
плеча. Я очень люблю, когда на меня смотрят мужчины. Мне приятно
наблюдать, как очарованные моим голым телом, они начинают трепетать от
желания и плотского возбуждения. Они шарят по мне глазами и чудится,
будто на глазах у всей публики меня гладят по самым сокровенным местам,
будто взгляды мужчин проникают в меня, как плоть в плоть. О, я
упиваюсь этим и мне хочется в эти минуты еще больше раскрыться их
взорам и отдаться одновременно всем.
Салина зажмурила глаза и, запрокинув голову иступленно прошептала:
- Ах, как жаль, что люди себя ограничили пресловутой моралью,
сковывая себя навеки золотыми цепями нравственности и самое чудесное во
всей вселенной назвали пороком. Эх люди, люди, - со вздохом вырвалось у
нее восклицание. Она встала с дивана и подошла к столу. Воцарилось
неловкое молчание. Я не знал, что ответить ей на этот выпад страсти,
чувствовал себя виноватым, уткнулся в журнал.
- Зачем мы с вами ушли от всех? - вдруг спросила она.
- Там было скучно, а здесь еще скучнее. Боже, как мне надоела эта
скука. Как опротивел мир со всеми его мелкими, до смешного ничтожными
страстями, с его никому ненужной целомудренностью и лживой
нравственностью. Каждая завалящая девка изображает из себя невинность,
а в душе у нее зловещий букет такого порока и разврата, что кажется,
будто она сплошная багровая дыра, в которую чуть не каждый день и час
бросаются все новые и новые мужчины. А эти мужчины, жаждущие вина и
оргий в минуту прояснения нравственности, вдруг начинают громко вещать
еще о морали нравственности, пренебрежительно называют шлюхой женщину,

- 8 -
с которой еще вчера извивался в постели, вкушая сладости, которые
никто, кроме женщины, ему не дает. Вы смотрите, в каких условиях мы
живем. Почему юбки должны быть до колен, а не выше и не ниже, почему я
могу оголить свою грудь, но только не сосок? Почему на пляже я могу
ходить почти голая, а по городу обязательно должна идти одетая с ног до
головы? Чушь какая-то. Вот мне хочется сейчас раздеться, я хочу
отдохнуть от тугого платья, но вы здесь и мне уже неудобно это делать,
если вы не отвернетесь. Ну что же вы молчите? Ответьте мне.
- Я с вами во многом согласен, но кроме сочувствия, почти ничего
высказать не могу. Ведь я сам в таких же оковах, как и вы. У меня с
кровью матери еще в утробе все это. Мы, немцы, высоко ценим целомудрие
и нравственность, для нас это не просто слово, а культура жизни.
- А, не мелите чепуху, - перебила она меня, раздраженно
отшатнувшись. - Мы... немцы... У вас не меньше проституток, чем во
Франции, вы тоже толпами лазите посмотреть голое ревю и печатаете
миллионами порнографические карточки, - теряя свой шелковый платок, она
прошлась по комнате и подошла ко мне.
- А все-таки вы, немцы, необычный народ. У вас нет бесшабашной
веселости и милого юмора французов, у вас нет шокирующей развязанности
американцев, нет кукольной учтивости швейцарцев и раболепности арабов.
- Зачем вы мучаете себя такими мыслями? - спросил я ее и как-то
бессознательно опустил руку на ее колено. Она вздрогнула, словно под
ударом электрического тока и, удивленно глянув на меня отодвинулась.
- Идите в гостиную, я хочу побыть одна, - и как бы извиняясь
добавила, - я от скуки совсем больна, а вы для меня неподходящее
лекарство. Идите, если Карл не уехал, шепните ему, чтобы он пришел
сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16