Словом,
вилла-обещание стала реальностью.
Кроме меня, тут живут только двое: садовник и слуга. Они в моем
распоряжении, а я в их, потому что им, несомненно, поручили меня охранять.
Так и подмывает сказать этим людям: "Занимайтесь своим делом, а я не
сумасшеший, чтоб бежать из рая". Но я молчу, пускай стараются изо всех
сил.
Я вообще редко говорю больше, чем следует. Жизнь научила меня:
развяжешь язык - непременно скажешь лишнее, что впоследствии используют
против тебя. Поэтому, если тебе не терпится поболтать, болтай про себя. В
разговоре человек открывается, а в этом мире чем ты сдержаннее, тем меньше
уязвим.
Распечатываю сигареты "Филипп Морис", оставленные чьей-то заботливой
рукой, закуриваю и снова гляжу в сад. Маслиновые деревца серебрятся, будто
выгорели от солнца. Листва апельсиновых деревьев густая и темная, за ними
почти черной стеной стоят кипарисы. Рай густо обнесен лесом, чтоб ты не
имел никакого представления об окружающей местности. Из-за стены кипарисов
доносится урчание автомобиля, который останавливается где-то поблизости.
Звенит звонок от калитки, и вскоре за моей спиной в холле слышатся
торопливые твердые шаги.
Оборачиваюсь. Надо мной нависает полковник Дуглас со своим бледным,
бесцветным лицом, словно только полученным из химчистки.
- Доброе утро! Как настроение? - протяжно произносит Дуглас.
- Благодарю, не плохое, - отвечаю я, поднимаясь с кресла.
Полковник не один. Слева от него стоит невзрачный человечек в белой
панаме и черных очках.
- Господин Гаррис будет вашим учителем, - объясняет седоволосый,
представляя нас. - Вы, насколько я мог понять, хорошо владеете
французским?
Я киваю утвердительно.
- Чудесно! Господин Гаррис ознакомит вас с материалом, который
неотделим от вашей будущей работы. Что бы вам ни понадобилось, за всем
обращайтесь к нему. Я некоторое время не буду вас видеть, но это не
значит, что я перестану о вас думать. Всего вам доброго и успеха в
занятиях!
Полковник с бледной улыбкой пожимает мне руку и уходит. Однако я иду
за ним следом и в прихожей останавливаю его:
- Господин Дуглас! Только два слова.
- Слушаю, - отвечает он с некоторой досадой.
- Ради бога, не возвращайте меня туда!
- Учту ваше желание, - безучастно говорит полковник. - Только
запомните, я не всемогущ. Эти вопросы решают другие люди.
- Но если вы вернете меня туда, мне крышка. Вы же обещали послать
меня в Париж? Я отлично владею языком. Буду вам полезен.
Бесцветные глаза полковника смотрят на меня с нескрываемой досадой.
- Видите ли, друг мой, - говорит он кротко, как ребенку, - при случае
вы побываете и в Париже, и во многих других местах. Будете жить в уютных
коттеджах, вроде этого, посещать роскошные заведения, проводить время в
обществе роскошных подружек и вообще будете наслаждаться свободой. Но за
все эти удовольствия надо платить напряженной работой и некоторым риском,
господин Бобев! Вы не ребенок и должны знать, что в этом мире ничто не
дается даром.
Он машет мне рукой и, прежде чем я успеваю остановить его, уходит.
Впрочем, какой смысл его останавливать? Я действительно не ребенок и
понимаю, что судьба моя решена какими-то незнакомыми людьми в незнакомом
мне учреждении в ходе разговора, содержание которого мне никогда не
узнать. Роскошная вилла и все прочее - блеф для прикрытия жестокого
приговора: меня должны перебросить обратно. Когда и с какой целью - пока
не известно.
Возвращаюсь в холл. Господин Гаррис положил на стол свой небольшой
черный портфель и, устроившись на стуле, дремлет за темными очками.
- Какие-нибудь неприятности? - любезно спрашивает он, заметив тревогу
на моем лице. И, не дожидаясь ответа, добавляет: - Садитесь сюда! Так. Я
полагаю, мы можем начать. Вам, надеюсь, известно, что такое криптография.
Я молчу, уставившись в персидскую скатерть на столе, и самое
последнее, что меня занимает в данный момент, это криптография.
- По известному определению Джона Бейли, "криптография - это
искусство писать по способу, непонятному для всех тех, кто не владеет
ключом используемой системы".
Человечек смотрит на меня сквозь темные очки, ожидая, вероятно, что я
упаду от изумления, услышав определение Бейли, но я продолжаю разглядывать
скатерть, ни во что не ставя этого Бейли и его формулировки.
- Криптография находит применение в самых различных областях. А пока
что мы с вами займемся так называемым шифром. Надеюсь, что хоть это слово
вам знакомо...
Господин Гаррис, видимо, заметил наконец что я со своими мыслями
слишком далек от проблем шифра, потому что он многозначительно кашлянул и
сказал уже другим тоном:
- Послушайте, господин Бобев, материал, который нам с вами предстоит
пройти, довольно серьезный, да и время наше очень ограничено... Поэтому я
прошу быть возможно внимательней. Если у вас есть какие-то свои заботы, то
об этом вы мне скажете позже.
Господин Гаррис открывает портфель, достает несколько исписанных
листов бумаги, затем сменяет темные очки на прозрачные, бросает взгляд на
рукопись и протягивает мне листок.
- Что вы тут видите?
На листке бумаги несколько цифр, написанных через равные интервалы:
85862 70113 48931 66187 34212 42883 76662 18984...
- Вижу числа, - неохотно отвечаю я.
- Пятизначные числа, - уточняет мистер Гаррис. - Эти пятизначные
числа представляют собой зашифрованный текст. Перед вами шифрограмма,
которой советская разведка предупредила Сталина о предстоящем нападении
гитлеровских армий. Соответствующим образом расшифрованные, эти числа
означают: "Дора директору через Тейлора. Гитлер окончательно определил 22
июня как день "Д" атаки против Советского Союза..."
Я снова разглядываю цифры на листке бумаги, но они кажутся мне
слишком невинными и банальными, чтоб таить в себе столь драматический
смысл.
- В наше время большинство разведок использует для шифровки
пятизначные числа, - продолжает свою лекцию господин Гаррис. - Но каждая
разведка шифрует и дешифрует тексты с помощью специального секретного
ключа. Впрочем, вам самому предстоит овладеть уменьем выполнять обе эти
операции при помощи определенного ключа. Разумеется, мы начнем с
чего-нибудь простого...

Шесть часов вечера. Я лежу в полном изнеможении, с распухшей головой
в холле на кушетке и тупо смотрю в белый потолок. В сущности, белый
потолок для меня вовсе не белый - он сплошь усыпан пятизначными числами,
которые со сводящим с ума упорством мельтешат у меня перед глазами. Чтобы
прогнать их, я опускаю веки, но они и под веками продолжают свой пляс на
красном фоне. Два часа занятий до обеда и четыре после обеда - этого
оказалось вполне достаточно, чтоб вдохнуть в меня ненависть ко всем видам
пятизначных чисел.
Где-то там звонят, но я не обращаю внимания, потому что ждать мне
некого, по крайней мере до завтрашнего утра, когда снова явится господин
Гаррис со своим зловещим портфелем. Дверь холла открывается, слышатся шаги
по ковру, и чуть ли не над самой моей головой звучит мягкий женский голос:
- Спящий красавец... Спите, спите, не смущайтесь.
Открываю глаза. Передо мной стоит брюнетка из "Копакабаны". Заложив
руки за спину, она рассматривает меня с легким любопытством, будто пришла
в зоологический сад. Стройная фигура незнакомки подана в превосходной
оправе: на ней табачного цвета костюм, отделанный по краям бежевым кантом.
Этот приглушенный табачный цвет удивительно идет к ее белому лицу и
плавным черным волнам прически.
- Прошу прощенья, - говорю я. - Единственным извинением мне служит
то, что я видел во сне именно вас.
- Вы лжец по профессии или просто любитель? - спрашивает брюнетка без
тени улыбки.
- Не в моей привычке лгать, - сухо отвечаю я. - Когда правда способна
мне повредить, я лишь умалчиваю ее.
- Ладно, ладно, - успокаивающе кивает гостья. - Пока еще рано
говорить о своем характере. Более уместно признаться, как вас зовут.
- Эмиль.
- Просто Эмиль? - вскидывает она брови (очень красивые и даже не
подрисованные, говоря между нами). Потом продолжает напевно: - "Эмиль, или
О воспитании"... Бедный Руссо! Будь он с вами знаком, едва ли бы объединил
эти две несовместимые вещи в одном заглавии.
- Не будем беспокоить классиков, - предлагаю я. Ваше имя, кажется...
- Франсуаз.
- Чем позволите искупить свою вину? Виски или мартини? - спрашиваю я,
приближаясь к буфету, содержимое котрого изучил заранее.
Все подобного рода реплики - полнейшая глупость, но, если разговор
начался с фальшивой ноты, трудно его изменить, и уйма времени уходит на
пустую болтовню.
- Я предпочту перно, если таковое найдется, - замечает Франсуаз.
Ничего, кроме далеких литературных ассоциаций, это название не
порождает у меня в голове. К счастью, брюнетка сама приходит мне на помощь
и обнаруживает среди запасов бутылку, на этикетке которой написано
"Рикар". Затем, опять же общими усилиями, вытаскиваем из холодильника на
кухне кубики льда в нужном количестве, наполняем водой кувшин и размещаем
свои находки на столике посреди веранды.
Труд сближает людей. Так что, когда мы наконец усаживаемся, каждый
против своего бокала, фальшивый тон спадает до терпимых размеров.
- Ваш приятель оказался на удивление настойчивым человеком, -
доверительно сообщает Франсуаз, закуривая предложенную сигарету и
откидываясь на спинку кресла.
Не знаю, правда ли, что мою гостью зовут Франсуаз, но, судя по ее
произношению, она настоящая француженка. Впрочем, сейчас мое внимание
привлекает не столько произношение, сколько вид ее стройных ножек, которые
она неосторожно скрестила перед моими глазами.
Я пытаюсь отвести взгляд в сторону и неудобно ерзаю в кресле.
- Вас что-то беспокоит? - невинно спрашивает гостья.
- Вот эти ноги...
- Уж не задела ли я вас?
- Фигурально выражаясь, да. К тому же сердечную мышцу.
- Извините. В следующий раз приду в бальном платье. Их, как вы
знаете, по традиции шьют до пят.
- Значит, мой приятель оказался дельным человеком? - спрашиваю я,
чтобы прервать глупости.
- Просто невыносимым. Меня только удивляет, зачем вам понадобилось
действовать через него, а не самостоятельно. Вначале я было подумала, что
вы глухонемой.
- Я стеснительный. Ужасно стеснительный.
- Стеснительные не кичатся своей стеснительностью. Впрочем,
разберемся и в этом, когда придет время.
- А скоро оно придет, это время?
Брюнетка стрельнула в меня своими темными глазами, но сказала только:
- Я умираю от голода.
- Тут есть слуга, хотя не знаю, куда он пропал... - бормочу я в
оправдание.
- Вы, похоже, знакомы с этим домом не больше, чем я...
- Попали в точку, - киваю я. - Я тут едва ли не со вчерашнего вечера.
- И по какому случаю? - спрашивает Франсуаз, беря вторую предложенную
ей сигарету.
Я даю ей закурить, потом закуриваю сам, делаю две глубокие затяжки, и
все это ради того, чтоб выиграть какое-то время. Наконец объясняю:
- Это довольно невероятная история, дорогая Франсуаз. Вчера вечером,
прохладно расставшись с вами, мы решили согреться за покером, и наш общий
знакомый проиграл виллу...
- В которую вы тут же вселились, - завершает брюнетка. - Для
человека, который не любит лгать, неплохо придумано. Неужели это
единственное блюдо, которое мне будет подано на ужин?
- Боюсь, что да, - сокрушенно отвечаю я. - Разве что приготовим
что-нибудь общими усилиями...
- "Эмиль, или О воспитании", - с досадой говорит женщина, гасит в
пепельнице сигарету и встает со вздохом. - Бедный Руссо. Но так уж и быть.
Идите же, чего ждать!
Так что мы снова объединяем наши усилия во имя общего дела. Спустя
полчаса на столе в холле расставляются холодные закуски: колбасы, отварной
цыпленок, рыбные консервы и салат. Недостаток кушаний возмещается
несколькими различными по содержанию бутылками.
Труд, как уже было сказано, сближает людей. За ужином мы ведем
непринужденную беседу. С присущим женщине любопытством вопросы задает
преимущественно Франсуаз, а я довольствуюсь тем, что отвечаю на них. За
шесть месяцев у меня накопился известный опыт в этом деле. Вполне
позволяющий, однако, уловить, что вопросы брюнетки, хоть они и кажутся
невинными и случайными, хоть и задаются безразличным тоном, бьют в
определенном направлении: мое прошлое, настоящее и возможное будущее. Я
последовательно предлагаю ей одну выдумку за другой, импровизируя при этом
со смелостью и легкостью человека, который особенно не домогается, чтоб
непременно верили каждому его слову.
На середине одной такой довольно длинной и сложной нелепицы Франсуаз
усталым жестом останавливает меня:
- Довольно. У меня есть уже представление о вас. Вы, конечно, лжете
без стыда и совести, но вам не мешает помнить, что даже самые заправские
врали и те изредка говорят правду. Так что займитесь-ка лучше кофе.
Я покорно ухожу на кухню. Женщина идет за мною - проследить за моими
действиями. Уместная предосторожность, ибо я в жизни редко пил кофе и
никогда не варил его. Обнаруживаю значительные запасы как обычного кофе,
так и растворимого. Растворимый мне внушает больше доверия своими
солидными этикетками. Я высыпаю в кастрюлю банку кофе, добавляю на глаз
побольше сахару, наливаю, тоже на глаз, холодной воды и все это ставлю
варить на электрическую плитку.
У меня решительный вид, рассчитанный на то, чтоб внушить доверие.
Франсуаз, заложив руки за спину, наблюдает за моей стряпней весьма
скептически.
- Мой бедный друг, вам явно не хватает не только воспитания, но и
здравого рассудка, - говорит она и, взяв с плитки кастрюлю, выливает смесь
в раковину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32