Несомненна вина здесь одного человека,
и имя ему - Герострат. Вот он-то когда-нибудь ответит
за все.
И за всех.
Я докурил сигарету и теперь уже почти с симпатией посмотрел
на Сифорова. Все-таки как не крути, а ему достается
по максимуму, больше, чем нам вместе взятым. Он в ответе за
ошибки, просчеты и неудачи. И за наши с Марины ошибки в том
числе...
Впрочем, откуда тебе, Борис Орлов, игл наш лохматый,
знать, что нашептывает Кириллу Сифорову, капитану ФСК, готовому
в любой момент с бесстрастным видом послать людей на
верную смерть, его собственный личный "голос совести"? Каков
предел его прочности? Не знаешь? И никогда не узнаешь.
- Что вы собираетесь предпринять в отношении третьей
силы? - спросил я, тоном давая Сифорову понять, что готов к
перимирие.
Капитан перимирие принял. Легко. Был готов к нему.
- Для начала нужно выяснить, что она из себя представляет - эта
третья сила, - ответил он, пожимая плечами.
- Есть версии?
- Мы перебирали возможные варианты. Судите сами. Коллеги
с Запада? Они заинтересованы в том, чтобы помогать нам,
и наш очаровательный консультант по психотронике - тому недвусмысленное
подтверждение. Военно-промышленный комплекс?
После майских событий выведен из игры, и генералам еще долго
придется высушивать свою репутацию; им теперь точно не
до нас... МВД? Но по нашим данным там нет сегодня никого,
кто был бы в курсе происходящего: полковник Хватов и капитан
Мартынов, скорее всего, находятся в заложниках у Герострата.
Что еще?
- Криминальные структуры?
- Не исключено. Вполне может оказаться, что несколько
лет назад произошла утечка информации из Центра, не выявленная
до сих пор ни нами, ни военными. Теперь-то вряд ли удастся
отыскать хоть полследа, хоть ниточку: Центр уничтожен. Но
специальной группе поручено на всякий случай покопаться в
этом направлении: вдруг да найдут зацепку. Однако пока все
безуспешно, да и дело это не быстрое, до конца месяца не справятся.
Обдумывали мы и вариант с "черными кулибиными". Неоцененные
изобретатели, талантливые младшие научные сотрудники. Теоретически
мог ведь кто-нибудь саморазвития или удовольствия
ради в домашних условиях разработать и спаять психотронный
генератор. Но протолкнуть свою идею, обратить на нее внимание
научной общественности не сумел: не та косточка. И опять же
психотронный генератор попадает в руки криминогенных структур,
а те ребята прежде других заинтересованы в том, чтобы
ничего подобного ни у государства, ни у силовых министерств
и вблизи не было. Это ведь сила, и какая еще сила! Тому, кто
располагает подобной силой, сам черт не страшен.
- Аль Капоне - в президенты?
- Вот-вот. И эти ребята пострашнее генералов будут.
Проскурин с прихлебателями - невинные овечки, агнцы по сравнению
с ними. К тому же генералы - трусы, а эти никогда и ничего
не боялись и вряд ли испугаются. Если третья сила - они,
нам предстоят трудные денечки.
- Но какие-то конкретные мероприятия вы проводите уже
сейчас?
- Разумеется. Под прикрытием подготовки к Играм Доброй
Воли проведем чистки в регионе. Пощупаем почву. Если знать,
где копать, всегда отыщется человечек, который что-то слышал,
что-то видел сам. А там потянем. Обычная практика. Но это все
не наши заботы. Об этом пусть у других голова болит. Наша с
вами задача, Борис Анатольевич, Герострата найти. Опережая
эту саму "третью силу", будь она неладна.
- Понятно, - согласился я.
- Ага! Вот вы где.
Мы обернулись на голос. В дверях стояла Марина. На ней
был легкий, очень короткий домашний халат и шлепанцы на босу
ногу. Волосы - распущены и мокры. Только что из-под душа.
- Джентльмены уединились за обсуждением стратегических
планов. Дамы приглашаются в клуб по мере надобности. Для решения
неразрешимых джентльменами проблем и выполнения грязной
работы. В остальное время дамы предоставлены сами себе
и в клуб не допускаются.
- Зачем же вы так, Марина? - укоризненно сказал Сифоров. - Мы
всегда рады видеть вас в своем кругу. Секретов, как уже
договорились, мы друг от друга не держим. Просто не хотелось
будить вас в такую рань.
- Одиннадцать часов. Называете вы это ранью?
- Но мы же не в курсе, что у вас там, в Америке, считается
"ранью".
- Доброе утро, Марина, - вставил я.
- Доброе утро, Борис, - она мне улыбнулась. - Вот видите,
господин капитан, и здесь можно встретить настоящего джентльмена.
Этот пустой, в общем-то, разговор мог бы продолжаться
еще очень долго, но тут грянул телефон, и Сифоров, чуть не
уронив стул, бросился поднимать трубку.
Мы с Мариной остались ждать.
Сифоров вернулся через минуту. Серьезный и подтянутый.
- Удача, - сказал он. - Ребята по чистой случайности вышли
на новый опорный пункт Герострата. Кажется, там что-то
серьезное. Вы, Марина, остаетесь здесь. А нам с вами, Борис,
приказано выезжать...

Глава восемнадцатая
Единственный и самый важный для нас свидетель был пьян.
При том его окружала такая аура запахов, что у меня мгновенно
сперло дыхание, и я поспешил отойти в сторонку, с сочувствием
взглянув на Сифорова, которому по долгу службы приходилось
терпеть.
Сам свидетель, по всему, полагал, что выглядит трезвым
на полные сто процентов, а густая щетина, покрывавшая, казалось,
сплошь все его лицо, - лишний признак умения хорошо,
со вкусом одеваться. Впрочем, на всякий пожарный случай он
счел правильным с подчеркнутой небрежностью упереться локтем
о стену. Правда, устойчивость его от этого не стала совершеннее,
и он заметно покачивался.
Сифоров с непроницаемо-невозмутимым выражением лица начал
допрос:
- Итак, все по порядку. Для чего вы спустились в подвал?
- Да'к это... - заплетающимся языком выговорил свидетель. - Я
уж рассказывал вашим-то... товарищам... начальник. Всевсе
рассказал, без утайки...
- Меня мало интересует, что вы рассказывали моим товарищам.
Меня интересует, что вы расскажете мне.
- А-а-а, понял, начальник. Сравнить, небось, хошь, не
вру ли? Счас, будь спок. Все обскажу, как было... Тебе и
только тебе... по-новой...
- Я слушаю.
- Вот я и говорю, начальник. Вызвали меня эти... бабки.
Я водопроводчик здесь, шурую помаленьку: то-се, прокладки
там потекли... Короче, начальник, вызвали, мол, в квартиру
на девятый этаж горячая вода не доходит... где-то это...
на восьмом, понятно, этаже останавливается. Ну я подумал,
прокладки, выходит, того... снова потекли. И это... пошел
туда, чтоб их, значит, сменить...
- В какое время дня вы открыли подвал?
- Да'к с час уж прошло...
- Хорошо. Что было дальше?
- Дальше? А-а, ну... я только открыл... а там смотрю,
ящики какие-то... Думаю, что, значит, за хренобель такая? Не
было никогда тут ящиков... а тут, понятно, ящики... Я это и
спустился. Думаю, надо'ть посмотреть-то, что там за хренобель...
- Кто располагает дубликатами ключей от подвала?
- Да'к и не знаю я, начальник. Откуда'ть мне-то?.. Ну
у меня, сам собой, у начальника ЖЭКа должен тож, у кого ещето?
- Лузгин, - окликнул Сифоров знакомого мне лейтенанта. - Дубликаты
ключей?
- Проверено, - доложил лаконичный Лузгин. - Пустой номер.
Работали отмычкой.
- Ясно, - Сифоров задумался. - Продолжайте, - обратился
он к свидетелю. - Я вас внимательно слушаю.
- Ну-у, ящик-то я открыл, а там... мертвяк, вишь ты...
Лежит и на меня смотрит... Ох и бежал я оттуда, начальник,
так бежал. Чуть шею себе не сломил. Выскакнул, отдышался,
понятно, потом думаю, да'к и в других ящиках мертвяки, значит.
Как в морге. Ну, думаю, дело-то уголовное. Звонить надо
"02" - куда ж еще? Пошел к Мироновым: они на первом этаже.
А баба ихняя: "ты - алкаш, допился до зеленых чертей". А ято,
понятно, трезвый сегодня, вот только с утра пивка кружечку,
да'к пиво счас, как вода - куда там... А она:" проспись
сначала!". Плюнул я, пошел к Берковичам. Они хоть и
евреи, но уважительно относятся, не как эти. Дозвонился.
Те, понятно, группу прислали... а теперь вот ты, начальник,
пожаловал...
- Дверь в подвал всегда на замке?
- Завсегда, начальник... Только когда если что... прокладки
сменить... а так завсегда...
- И вы, конечно, ничего подозрительного в последние
дни не видели?
- Да'к не видел... как на духу, начальник, не было ничего.
Вот я и удивился: откуда ящики, какие ящики? А там мертвяк...
лежит и смотрит...
- Спасибо, - оборвал пьяные излияния Сифоров. - Вы нам
очень помогли.
- Завсегда готов, начальник... Прокладки ежели сменить...
Сифоров поманил меня пальцем.
- Пойдемте, Борис Анатольевич. Возможно, придется вам
сегодня принять участие в опознании.
Я сглотнул, не без труда: мешал образовавшийся в горле
комок. Я догадывался, что капитан имеет в виду, и это моментально
выбило меня из колеи.
Первичная информация оказалась ошибочной. Это мы узнали
еще в автомобиле по дороге сюда.
Здесь не было опорного пункта Своры. Просто, наш новый
знакомец водопроводчик полез в подвал, а там штабелями стояли
ящики, в которые Герострат упаковал тела специалистов,
угнанных им из Центра прикладной психотроники, и, может быть,
тела тех, кто занимался Геростратом в октябре прошлого года
под руководством полковника Хватова. И теперь мне предстояла
процедура опознания.
Тяжкая, страшная для меня процедура. Как бы я не относился
нынче к Мишке Мартынову: за его предательство, за то,
как он поступил со мной, подставив под пули ради успеха в
сомнительной игре. Но ведь были когда-то дни, мы дрались плечом
к плечу, на грани, на терминаторе между жизнью и смертью,
а ничто так не объединяет людей, как вот эти мгновения - рядом
под черным ледяным ветром. И если он окажется там в одном
из грубо сколоченных ящиков: неподвижный, мертвый - НАВСЕГДА,
что я скажу его Наташе, нежной милой его жене? Как
посмотрю ей в глаза, хоть ни в чем я и не виноват, как? А
ведь МНЕ придется сказать ей. И посмотреть в глаза. Больше
некому: не поручишь же это дело Сифорову, которому наши судьбы,
наше горе и боль, в общем-то, безразличны. Он - профессионал,
а профессионалы, всем известно, делают свою работу
так, "как считают нужным".
Я шел за Сифоровым, но не замечал ничего вокруг, потому
что в реальности внезапно образовалась брешь, и оттуда,
расщепляясь на скручивающихся чернеющих лохмотьях в семицветные
лучики, пробился, ослепил меня свет жаркого солнца,
и я увидел тот исполком, колонны в псевдоантичном стиле и
нас двоих: меня и Мишку, устроившихся в тени на верхней ступеньке:
Мишка прислонился спиной, автомат - на коленях, мой
тоже под рукой, хотя и в том и другом - пустые рожки: нам не
выдали патронов; я пытаюсь раскурить "приму" - жалкая сигаретина
рассыпается в руках, но выбросить ее жалко: не всегда
теперь можно приемлимое курево купить; а Мишка смеется и в
стотысячный, должно быть, уже раз советует "завязать". И нет
пока страха, хоть и чужая земля вокруг, хоть и не понимаем
мы, зачем приходится нам сидеть, потеть без единого патрона
в обойме; ради чего, ради каких таких невнятных "национальных
интересов". Страха все-таки нет, потому что рядом земляк
(это очень важно, что мы оба из Питера: только в армии понимаешь,
что это значит на самом деле), мы вместе, а потому не
пропадем, хоть вы тут всем населением на уши встаньте. И так
нам легко и спокойно, что не обращаем мы внимания на пылящий
по дороге "газик", а когда все-таки обращаем, то оказывается
чуть ли не поздно...
"Газик" останавливается, из него высовываются две небритые
черные от загара рожи; на мгновение мир застывает:
марево, стена пыли над дорогой, низкие домики поселка, сиреневые
горы на горизонте - а потом взрывается длинными очередями.
Нам кажется, мы двигаемся медленно, как во сне, медленнее
черепах, но на самом деле мы быстрее пуль, потому что ни
одна из них не успевает найти нас там, где мы только что сидели,
а из ступенек вылетает брызгами каменное крошево. Бренча,
вниз на асфальтовый пятачок площади падает Мишкина каска, а
сами мы уже сидим за колоннами, сжимая между колен бесполезные
автоматы, таращась друг на друга дикими глазами, и стрельба
продолжается; очереди полосуют фасад исполкома; а Мишка
зачем-то медленным движением вытаскивает из чехла штык-нож.
Я сразу понимаю, зачем, и делаю то же самое, хотя если эти
двое небритых и загорелых выйдут из машины и обойдут нас
справа или слева, то нам - хана, никаких шансов: ножики против
автоматов. И Мишка что-то шепчет, я читаю по губам (в
подобные минуты и не такому научиться можно) и тоже начинаю
вслед за ним шептать, повторять, как молитву, как заклинание:
"Господи, не дай им выйти из машины! Господи, не дай
им выйти из машины!".
Они не вышли. То ли действительно есть на белом свете
Господь Бог, и внял-таки он неумелой молитве двух салаг:
молитве салаги-лейтенанта и молитве салаги-рядового - полагавших
себя минуту назад в полной безопасности; то ли эти,
небритые и загорелые, и не имели каких-либо особенных планов,
а просто так решили попугать. От нечего делать или по пьянке.
Потом уже, когда высадив по рожку, стрелки уехали восвояси
и все закончилось, мы на подгибающихся ногах спустились на
площадь и нашли там пустую бутылку из-под итальянского мартини.
Мишка потряс ее горлышком вниз над ладонью, растер капли,
понюхал. И, прищурясь, сказал очень серьезно: "На сегодня
прием посуды закончен. Тары больше нет." И мы захохотали,
засмеялись: громко, заливисто, изгоняя из себя липкий темный
страх - страх смерти...
Да, вот такие минуты сближают. На всю оставшуюся жизнь.
А теперь человек, с которым я когда-то был породнен этим
страхом, ушел, умер. И значит, моя собственная жизнь в чем-то
опустела.
- Разрешите. Доложить. Товарищ капитан? - подскочил к
Сифорову Лузгин, возгласом своим вернув меня в реальность.
- Докладывайте.
- Всего обнаружено двенадцать тел.
Во мне всколыхнулась надежда: двенадцать! Не четырнадцать.
А Герострат, так, кажется, говорил Сифоров, увел за
собой из Центра двенадцать специалистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30