https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Am-Pm/
..
— Н-да....— заметил консул.
— Мы, видите ли, цивилизуемся и начинаем применять к правосудию закон вероятности.
— А не рискованно ли применять в таких случаях закон вероятности? — спросил консул.
— Мотивированный приговор по европейскому образцу устранит всякий риск.
Консул оставил этот вопрос и перешел к другому.
— Сколько человек арестовано? — спросил он.
— Трое.
— Мало.
Паша хлопнул в ладоши и спросил дежурного адъютанта:
— Аристархи-бей уже пришел?
— Пришел, паша эфенди. — Позови его ко мне.
Аристархи-бей тотчас вошел, поклонился и стал в почтительней позе, ожидая приказаний.
— Нельзя ли арестовать еще кого-нибудь?
— Можно,— последовал ответ.
— Таких, которые могли бы фигурировать на процессе?
— Каждый болгарин мог бы фигурировать на процессе.
— Разумеется. Но ведь нужны какие-нибудь улики.
— Улики есть.
— Против кого же?
Аристархи-бей назвал несколько человек, и между ними хаджи Христо.
— Вот как? — удивился паша.
— Следы ведут к его дому.
— Отлично,— сказал паша и, обращаясь к консулу, добавил:
— Он принадлежит к местной знати.
— Я его знаю,— заметил консул.— Вряд ли он принимает участие в заговорщической деятельности.
— Но он может с пользой фигурировать на процессе.
Что же произошло? Нетрудно догадаться, что в основу процесса должно было лечь убийство милязима. Стоян, покинув избу Грождана, очутился в весьма
незавидном положении. О возвращении домой нечего было и думать. Оставаться в деревне было еще опаснее, и он пожалел, что поддался первому порыву. Но чувство досады скоро исчезло. Ведь он выступил в защиту людей, которые даже не сознавали тяжести наносимого им оскорбления. А стоило ли рисковать жизнью ради таких людей? Его охватило чувство презрения и возмущения против своих земляков. Однако, подумав, он успокоился и стал иначе оценивать то, что произошло.
«Чем они виноваты?—думал Стоян.— Пять веков рабства не могли не оставить глубоких следов, тем более что все эти пять веков народ оставался в абсолютном умственном бездействии. Он безропотно покорялся туркам и даже не думал о себе. Поэтому туркам удалось выдрессировать болгар, как собак, объездить их, как лошадей, и приучить к рабству до такой степени, что они принимают его как должное. Чем же они, бедняги, виноваты?»
Стоян спросил себя, почему же его самого так возмутил поступок милязима. Ответ явился сам собой: понятие чести было результатом полученного им образования.
Однако от всех этих размышлений ему не стало легче. Стоян находился в чистом поле, среди лугов и лесов, покрывающих холмистую поверхность окрестностей Рущука, на которой расположены болгарские, турецкие и черкесские посады и деревни. Он не сомневался, что его повсюду будут искать, что власти устроят на него облаву, но рассчитывал, что приказ об облаве вряд ли будет объявлен раньше, чем через двадцать четыре часа. Следовательно, в его распоряжении были целые сутки, и, если бы ему удалось за это время перебраться через Дунай, он был бы спасен. Легче всего осуществить этот план можно было бы из отцовской механы, так как у Пето были связи с рыбаками и контрабандистами. Однако о возвращении в механу нечего было и думать, ведь в этом случае пришлось бы рисковать не только своей жизнью, но и жизнью отца. Во время событий 1867 и 1868 годов турецкие власти вешали и ссылали на каторжные работы не только непосредственных участников восстания, но и тех, кто давал им приют и пищу. Никто из посторонних не видел
Стояна, когда он заходил в механу, и это могло служить доказательством невиновности Пето, на сметливость и ловкость которого Стоян вполне полагался... Но все же рисковать не следовало. Размышляя таким образом, Стоян вышел на берег Дуная, забрался в тростник и решил ждать, не подвернется ли какой-нибудь счастливый случай. Но случай не подвертывался. Стоян видел, как по реке скользили пароходы, парусные суда, баржи, рыбацкие челноки, но все они плыли слишком далеко от него. Чтобы дождаться чего-нибудь подходящего, надо было ждать несколько дней. Между тем к вечеру Стоян заметил усиленное движение на линии пограничной стражи. Было ясно, что его уже начали разыскивать. Ночью его опасения подтвердились: пограничная стража была удвоена. Стоян вышел из тростника и направился к дороге, но не успел он до нее добраться, как ему пришлось залечь в первой же попавшейся яме, ибо по дороге двигался отряд черкесов. Может быть, они искали не его, но у страха глаза велики. Когда отряд проехал, Стоян перебежал дорогу, добрался до леса и, найдя подходящее место, лег спать.
«Утро вечера мудренее» ,— утешал он себя. Однако уснул он не сразу. Ему пришло в голову, что надежнее всего укрываться среди людей. В толпе личность теряется, но для этого нужно, чтобы толпа и личность были однородны. Пока Стоян ходил в крестьянском платье, он ничем не выделялся среди окружавших его людей.
«И зачем только я снял гобу, лапти и колпак!» — подумал он.
Однако делать было нечего. Оставалось только вернуться в Рущук и там затеряться среди людей, а потом при случае добраться до Гюргева. При сложившейся ситуации этот путь казался ему самым верным. Труднее всего было попасть в Рущук — город, окруженный рвами и окопами, в которых стояли пушки и были расставлены часовые, охранявшие все входы и выходы. Однако эта трудность не показалась Стояну непреодолимой.
Раздумывая таким образом, он уснул. Его разбудил какой-то, странный шум в лесу. Не ветер ли это? Нет, не
ветер. Стоян стал прислушиваться и скоро убедился, что лес полон людей: он уловил треск ломаемых ветвей, шаги, разговоры. Тот, кто, подобно Стояну, знал историю Филиппа Тотю, Панайота Хитова, Стефана Ка-раджи и Хаджи Димитра, легко мог догадаться, что это облава.
Стояну стало жутко, сердце его сжалось. Однако через несколько минут он успокоился. Если даже это облава, то ведь он рискует одной лишь жизнью, а жизнь его и без того висит на волоске. Молодой человек вдруг почувствовал себя сильным и мужественным. Он осмотрел револьвер, немного подумал, припоминая хорошо знакомую местность, и направился в сторону оврага, где струился ручеек, текущий к Лому. Стоян продвигался весьма осторожно, стараясь не сбиться с пути. Вскоре он убедился, что его окружают со всех сторон. В таких случаях кольцо сжимается постепенно. Стоян понял, что ему нельзя терять ни минуты, и быстро пошел вперед. Пройдя несколько десятков шагов, он встретился с болгарским крестьянином, который, как только заметил его, поднял палку и хотел было закричать. Стоян направил на него револьвер, и крестьянин тотчас же опустил руку и замер на месте.
— В чем дело? — тихо спросил Стоян.
— Нас согнали искать Стояна Кривенова,— отвечал крестьянин.
— Ну, ступай с богом,— сказал Стоян, проходя мимо него.
— С богом,— ответил тот.
Благополучно миновав цепь облавы, Стоян быстро направился к оврагу. Теперь он шел по тропинке — и вдруг столкнулся лицом к лицу с агой систовских заптий.
— Стой! — крикнул ага, протягивая левую руку к Стояну, а правой хватая торчащий за поясом револьвер.
Раздался выстрел. Но выстрелил не ага, а Стоян. Ага вскрикнул, протянул руки, как будто пытаясь за что-то ухватиться, и рухнул навзничь.
Стоян бросился бежать. Теперь, когда он совершил второе убийство, положение его стало еще хуже. Вдруг он сообразил, что его легко настигнуть,, ибо теперь из-вестно, куда он пошел. Тогда он свернул в сторону и забрался в чащу, стараясь так обогнуть лес, чтобы идти
в направлении, противоположном тому, откуда следовало ожидать погони. Таким образом он приближался к Кривене.
Теперь Стоян пошел медленнее. Он все время оглядывался, прислушивался, останавливался и снова шагал вперед. Убедившись наконец, что ему удалось ускользнуть от погони, он немного отдохнул, а потом снова двинулся в путь. Подойдя к деревне, он обошел ее, отыскал ветвистый явор, влез на него и укрылся на макушке между густыми ветвями.
Перед ним открылось обширное пространство. Он видел блестевший на солнце Дунай, а за ним зеленую равнину; видел поля, холмы и леса, над которыми возвышались систовские минареты; видел раскинувшиеся тут и там деревни, устье Янтры и наконец Кривену, где можно было различить и отцовскую механу.
Его мучил вопрос, не случилось ли чего с отцом, бабушкой, матерью и сестрой?
Скорее всего отец арестован. Не менее вероятно и то, что разъяренные неудачей черкесы и башибузуки, командированные для поимки Стояиа, набросятся на мать, сестру и бабушку и станут истязать их. Особенно беспокоила его мысль о молодой, красивой сестре, представлявшей лакомый кусок для мусульман. Он напряженно всматривался в механу, в надежде увидеть хоть что-нибудь, что могло бы дать ответ на мучившие его вопросы, но не мог ничего разглядеть. Механа по-прежнему стояла на своем месте. На дворе бродили куры. По дороге шел или ехал народ. Стоян смотрел на отцовский дом сзади и потому не мог разобрать, стоит ли там часовой. Если бы он знал, что солдаты ушли, можно было бы ночью подойти к механе и разузнать, что там происходит. Он раздвигал листья, напрягал зрение и наконец разглядел блеск штыка. Значит, солдаты остались.
Спустя некоторое время Стоян заметил какую-то женскую фигуру, выходившую через задний двор. Таким образом, Стоян узнал, что есть часовой и что бабушка дома. Если самого хозяина и нет, решил он, то его заменяет старуха и, следовательно, имущество не разграблено. Но что с остальными?
Отца, наверно, арестовали. Правда, можно было предположить, что арест был совершен не внезапно.
значит у отца было время позаботиться о матери и сестре. Занятый этими мыслями, Стоян заметил нескольких верховых черкесов, которые остановились, спешились, некоторое время оставались в механе, а потом уехали. Следовательно, механа жила своей обычной жизнью. Он заметил также,, что другие черкесы шныряют кругом по полям.
«Это меня ищут»,— подумал он.
Наблюдения несколько успокоили Стояна насчет семьи, и он стал размышлять о своей собственной судьбе. Положение его становилось все тягостнее. Он уже два дня ничего не ел. Ощущение голода томило его все больше и больше. В механе его, конечно, накормили бы, но она наверняка находится под наблюдением, и идти туда слишком рискованно.
Он разглядывал деревню. В Кривене, по-видимому, не произошло ничего особенного. Крестьяне ходили, суетились как ни в чем не бывало. Стоян решил дождаться вечера и отправиться прямо к чорбаджии.
Сказано — сделано. Как только стемнело, он слез с дерева и направился в деревню. Семья чорбаджии перепугалась, когда он появился. Дети и молодежь бросились бежать. В избе осталась только «бабичка», которая в Болгарии всегда бывает единственной представительницей семьи во время тревоги. На все вопросы Стоян получал один и тот же ответ: «Не знаю... не знаю...»
Стоян пытался успокоить старуху, говорил ласково. С большим трудом ему удалось кое-что разузнать.
— Ты меня не бойся, бабичка,— просил он,— я как пришел, так и уйду.
— Уходи, уходи! — твердила старуха.
— Скажи мне только, где чорбаджия..
— В Систове.
— А мой отец?
— Твой отец?— переспросила она.
— Да, мой отец, механджи Пето.
— В Систове.
— А моя мать и сестра?
— В Систове.
— Что же они, в тюрьме?
— В Систове.
Стоян видел, что старуха не хочет ничего больше говорить. На всякий случай он спросил:
— Где у тебя хлеб?
— В Систове,— последовал ответ. Тогда Стоян крикнул:
— Сейчас же давай хлеба! И что там есть из еды! Старуха, привыкшая прислуживать, принесла ему тотчас же большой кусок мамалыги, несколько луковиц, кусок сыру и еще кое-чего. Стоян завернул все это в платок и ушел. В деревне ему нечего было делать. Он прошел мимо дома Грождана. Дом стоял на запоре. Надо было снова искать себе убежище и ночлег. События прошедшей ночи заставили Стояна проявить чрезвычайную осторожность и бдительность. Он шел всю ночь и к утру очутился перед крепостным валом. Еще не рассвело, на востоке небо только начало алеть. Стоян пристально смотрел на насыпь. Сначала он ничего не заметил, но вскоре разглядел будку часового. Подойдя ближе, он увидел и сидящего в будке солдата.
«Ему следовало бы ходить, а он в будке сидит,— подумал молодой человек.— Уж не спит ли?»
Приблизившись, он убедился, что часовой в самом деле спит. При первых лучах рассвета Стоян увидел на насыпи еще несколько будок. Кругом не было ни души.
«Надо попробовать»,— решил Стоян. Он спустился в ров и стал искать удобное место, откуда можно было взобраться на вал. Турки с большой небрежностью относятся к содержанию крепостей в мирное время и ремонтируют их только тогда, когда появляется угроза войны. Вот почему Стоян спустился в ров без особого труда, легко отыскав место, где кирпичи обвалились. По этим кирпичам, как по лестнице, он взобрался наверх и очутился прямо перед будкой.
Приподнявшись немного, Стоян взглянул на часового, который преспокойно спал, поставив около себя ружье. Молодой человек подполз к нему, но на мгновение остановился. У него мелькнула мысль, не убить ли и солдата. Мысль эта была так естественна. Ведь перед ним —враг, он в руках Стояна. Его можно убить его же ружьем.
Молодой человек встал на путь, свернуть с которого уже было невозможно: он находился с Турцией в состоянии войны, был одной из воюющих сторон и считал себя вправе всячески вредить своему врагу, тем более что
тот вел себя не только как воюющая сторона, но и как судья. Враг наверняка не пощадил бы его, поэтому он не видел никаких оснований щадить врага. Однако он не убил спящего солдата, а только взял у него ружье и обошел будку, намереваясь поломать его и выбросить. Однако ему помешал патруль. Когда Стоян стал спускаться по внутреннему склону насыпи, он услышал внезапный окрик:
— Стой!
Стоян мгновенно бросил ружье и побежал к зданию, за которым начиналась улица, ведущая в центр города. Ему казалось, что этот дом укроет его от погони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Н-да....— заметил консул.
— Мы, видите ли, цивилизуемся и начинаем применять к правосудию закон вероятности.
— А не рискованно ли применять в таких случаях закон вероятности? — спросил консул.
— Мотивированный приговор по европейскому образцу устранит всякий риск.
Консул оставил этот вопрос и перешел к другому.
— Сколько человек арестовано? — спросил он.
— Трое.
— Мало.
Паша хлопнул в ладоши и спросил дежурного адъютанта:
— Аристархи-бей уже пришел?
— Пришел, паша эфенди. — Позови его ко мне.
Аристархи-бей тотчас вошел, поклонился и стал в почтительней позе, ожидая приказаний.
— Нельзя ли арестовать еще кого-нибудь?
— Можно,— последовал ответ.
— Таких, которые могли бы фигурировать на процессе?
— Каждый болгарин мог бы фигурировать на процессе.
— Разумеется. Но ведь нужны какие-нибудь улики.
— Улики есть.
— Против кого же?
Аристархи-бей назвал несколько человек, и между ними хаджи Христо.
— Вот как? — удивился паша.
— Следы ведут к его дому.
— Отлично,— сказал паша и, обращаясь к консулу, добавил:
— Он принадлежит к местной знати.
— Я его знаю,— заметил консул.— Вряд ли он принимает участие в заговорщической деятельности.
— Но он может с пользой фигурировать на процессе.
Что же произошло? Нетрудно догадаться, что в основу процесса должно было лечь убийство милязима. Стоян, покинув избу Грождана, очутился в весьма
незавидном положении. О возвращении домой нечего было и думать. Оставаться в деревне было еще опаснее, и он пожалел, что поддался первому порыву. Но чувство досады скоро исчезло. Ведь он выступил в защиту людей, которые даже не сознавали тяжести наносимого им оскорбления. А стоило ли рисковать жизнью ради таких людей? Его охватило чувство презрения и возмущения против своих земляков. Однако, подумав, он успокоился и стал иначе оценивать то, что произошло.
«Чем они виноваты?—думал Стоян.— Пять веков рабства не могли не оставить глубоких следов, тем более что все эти пять веков народ оставался в абсолютном умственном бездействии. Он безропотно покорялся туркам и даже не думал о себе. Поэтому туркам удалось выдрессировать болгар, как собак, объездить их, как лошадей, и приучить к рабству до такой степени, что они принимают его как должное. Чем же они, бедняги, виноваты?»
Стоян спросил себя, почему же его самого так возмутил поступок милязима. Ответ явился сам собой: понятие чести было результатом полученного им образования.
Однако от всех этих размышлений ему не стало легче. Стоян находился в чистом поле, среди лугов и лесов, покрывающих холмистую поверхность окрестностей Рущука, на которой расположены болгарские, турецкие и черкесские посады и деревни. Он не сомневался, что его повсюду будут искать, что власти устроят на него облаву, но рассчитывал, что приказ об облаве вряд ли будет объявлен раньше, чем через двадцать четыре часа. Следовательно, в его распоряжении были целые сутки, и, если бы ему удалось за это время перебраться через Дунай, он был бы спасен. Легче всего осуществить этот план можно было бы из отцовской механы, так как у Пето были связи с рыбаками и контрабандистами. Однако о возвращении в механу нечего было и думать, ведь в этом случае пришлось бы рисковать не только своей жизнью, но и жизнью отца. Во время событий 1867 и 1868 годов турецкие власти вешали и ссылали на каторжные работы не только непосредственных участников восстания, но и тех, кто давал им приют и пищу. Никто из посторонних не видел
Стояна, когда он заходил в механу, и это могло служить доказательством невиновности Пето, на сметливость и ловкость которого Стоян вполне полагался... Но все же рисковать не следовало. Размышляя таким образом, Стоян вышел на берег Дуная, забрался в тростник и решил ждать, не подвернется ли какой-нибудь счастливый случай. Но случай не подвертывался. Стоян видел, как по реке скользили пароходы, парусные суда, баржи, рыбацкие челноки, но все они плыли слишком далеко от него. Чтобы дождаться чего-нибудь подходящего, надо было ждать несколько дней. Между тем к вечеру Стоян заметил усиленное движение на линии пограничной стражи. Было ясно, что его уже начали разыскивать. Ночью его опасения подтвердились: пограничная стража была удвоена. Стоян вышел из тростника и направился к дороге, но не успел он до нее добраться, как ему пришлось залечь в первой же попавшейся яме, ибо по дороге двигался отряд черкесов. Может быть, они искали не его, но у страха глаза велики. Когда отряд проехал, Стоян перебежал дорогу, добрался до леса и, найдя подходящее место, лег спать.
«Утро вечера мудренее» ,— утешал он себя. Однако уснул он не сразу. Ему пришло в голову, что надежнее всего укрываться среди людей. В толпе личность теряется, но для этого нужно, чтобы толпа и личность были однородны. Пока Стоян ходил в крестьянском платье, он ничем не выделялся среди окружавших его людей.
«И зачем только я снял гобу, лапти и колпак!» — подумал он.
Однако делать было нечего. Оставалось только вернуться в Рущук и там затеряться среди людей, а потом при случае добраться до Гюргева. При сложившейся ситуации этот путь казался ему самым верным. Труднее всего было попасть в Рущук — город, окруженный рвами и окопами, в которых стояли пушки и были расставлены часовые, охранявшие все входы и выходы. Однако эта трудность не показалась Стояну непреодолимой.
Раздумывая таким образом, он уснул. Его разбудил какой-то, странный шум в лесу. Не ветер ли это? Нет, не
ветер. Стоян стал прислушиваться и скоро убедился, что лес полон людей: он уловил треск ломаемых ветвей, шаги, разговоры. Тот, кто, подобно Стояну, знал историю Филиппа Тотю, Панайота Хитова, Стефана Ка-раджи и Хаджи Димитра, легко мог догадаться, что это облава.
Стояну стало жутко, сердце его сжалось. Однако через несколько минут он успокоился. Если даже это облава, то ведь он рискует одной лишь жизнью, а жизнь его и без того висит на волоске. Молодой человек вдруг почувствовал себя сильным и мужественным. Он осмотрел револьвер, немного подумал, припоминая хорошо знакомую местность, и направился в сторону оврага, где струился ручеек, текущий к Лому. Стоян продвигался весьма осторожно, стараясь не сбиться с пути. Вскоре он убедился, что его окружают со всех сторон. В таких случаях кольцо сжимается постепенно. Стоян понял, что ему нельзя терять ни минуты, и быстро пошел вперед. Пройдя несколько десятков шагов, он встретился с болгарским крестьянином, который, как только заметил его, поднял палку и хотел было закричать. Стоян направил на него револьвер, и крестьянин тотчас же опустил руку и замер на месте.
— В чем дело? — тихо спросил Стоян.
— Нас согнали искать Стояна Кривенова,— отвечал крестьянин.
— Ну, ступай с богом,— сказал Стоян, проходя мимо него.
— С богом,— ответил тот.
Благополучно миновав цепь облавы, Стоян быстро направился к оврагу. Теперь он шел по тропинке — и вдруг столкнулся лицом к лицу с агой систовских заптий.
— Стой! — крикнул ага, протягивая левую руку к Стояну, а правой хватая торчащий за поясом револьвер.
Раздался выстрел. Но выстрелил не ага, а Стоян. Ага вскрикнул, протянул руки, как будто пытаясь за что-то ухватиться, и рухнул навзничь.
Стоян бросился бежать. Теперь, когда он совершил второе убийство, положение его стало еще хуже. Вдруг он сообразил, что его легко настигнуть,, ибо теперь из-вестно, куда он пошел. Тогда он свернул в сторону и забрался в чащу, стараясь так обогнуть лес, чтобы идти
в направлении, противоположном тому, откуда следовало ожидать погони. Таким образом он приближался к Кривене.
Теперь Стоян пошел медленнее. Он все время оглядывался, прислушивался, останавливался и снова шагал вперед. Убедившись наконец, что ему удалось ускользнуть от погони, он немного отдохнул, а потом снова двинулся в путь. Подойдя к деревне, он обошел ее, отыскал ветвистый явор, влез на него и укрылся на макушке между густыми ветвями.
Перед ним открылось обширное пространство. Он видел блестевший на солнце Дунай, а за ним зеленую равнину; видел поля, холмы и леса, над которыми возвышались систовские минареты; видел раскинувшиеся тут и там деревни, устье Янтры и наконец Кривену, где можно было различить и отцовскую механу.
Его мучил вопрос, не случилось ли чего с отцом, бабушкой, матерью и сестрой?
Скорее всего отец арестован. Не менее вероятно и то, что разъяренные неудачей черкесы и башибузуки, командированные для поимки Стояиа, набросятся на мать, сестру и бабушку и станут истязать их. Особенно беспокоила его мысль о молодой, красивой сестре, представлявшей лакомый кусок для мусульман. Он напряженно всматривался в механу, в надежде увидеть хоть что-нибудь, что могло бы дать ответ на мучившие его вопросы, но не мог ничего разглядеть. Механа по-прежнему стояла на своем месте. На дворе бродили куры. По дороге шел или ехал народ. Стоян смотрел на отцовский дом сзади и потому не мог разобрать, стоит ли там часовой. Если бы он знал, что солдаты ушли, можно было бы ночью подойти к механе и разузнать, что там происходит. Он раздвигал листья, напрягал зрение и наконец разглядел блеск штыка. Значит, солдаты остались.
Спустя некоторое время Стоян заметил какую-то женскую фигуру, выходившую через задний двор. Таким образом, Стоян узнал, что есть часовой и что бабушка дома. Если самого хозяина и нет, решил он, то его заменяет старуха и, следовательно, имущество не разграблено. Но что с остальными?
Отца, наверно, арестовали. Правда, можно было предположить, что арест был совершен не внезапно.
значит у отца было время позаботиться о матери и сестре. Занятый этими мыслями, Стоян заметил нескольких верховых черкесов, которые остановились, спешились, некоторое время оставались в механе, а потом уехали. Следовательно, механа жила своей обычной жизнью. Он заметил также,, что другие черкесы шныряют кругом по полям.
«Это меня ищут»,— подумал он.
Наблюдения несколько успокоили Стояна насчет семьи, и он стал размышлять о своей собственной судьбе. Положение его становилось все тягостнее. Он уже два дня ничего не ел. Ощущение голода томило его все больше и больше. В механе его, конечно, накормили бы, но она наверняка находится под наблюдением, и идти туда слишком рискованно.
Он разглядывал деревню. В Кривене, по-видимому, не произошло ничего особенного. Крестьяне ходили, суетились как ни в чем не бывало. Стоян решил дождаться вечера и отправиться прямо к чорбаджии.
Сказано — сделано. Как только стемнело, он слез с дерева и направился в деревню. Семья чорбаджии перепугалась, когда он появился. Дети и молодежь бросились бежать. В избе осталась только «бабичка», которая в Болгарии всегда бывает единственной представительницей семьи во время тревоги. На все вопросы Стоян получал один и тот же ответ: «Не знаю... не знаю...»
Стоян пытался успокоить старуху, говорил ласково. С большим трудом ему удалось кое-что разузнать.
— Ты меня не бойся, бабичка,— просил он,— я как пришел, так и уйду.
— Уходи, уходи! — твердила старуха.
— Скажи мне только, где чорбаджия..
— В Систове.
— А мой отец?
— Твой отец?— переспросила она.
— Да, мой отец, механджи Пето.
— В Систове.
— А моя мать и сестра?
— В Систове.
— Что же они, в тюрьме?
— В Систове.
Стоян видел, что старуха не хочет ничего больше говорить. На всякий случай он спросил:
— Где у тебя хлеб?
— В Систове,— последовал ответ. Тогда Стоян крикнул:
— Сейчас же давай хлеба! И что там есть из еды! Старуха, привыкшая прислуживать, принесла ему тотчас же большой кусок мамалыги, несколько луковиц, кусок сыру и еще кое-чего. Стоян завернул все это в платок и ушел. В деревне ему нечего было делать. Он прошел мимо дома Грождана. Дом стоял на запоре. Надо было снова искать себе убежище и ночлег. События прошедшей ночи заставили Стояна проявить чрезвычайную осторожность и бдительность. Он шел всю ночь и к утру очутился перед крепостным валом. Еще не рассвело, на востоке небо только начало алеть. Стоян пристально смотрел на насыпь. Сначала он ничего не заметил, но вскоре разглядел будку часового. Подойдя ближе, он увидел и сидящего в будке солдата.
«Ему следовало бы ходить, а он в будке сидит,— подумал молодой человек.— Уж не спит ли?»
Приблизившись, он убедился, что часовой в самом деле спит. При первых лучах рассвета Стоян увидел на насыпи еще несколько будок. Кругом не было ни души.
«Надо попробовать»,— решил Стоян. Он спустился в ров и стал искать удобное место, откуда можно было взобраться на вал. Турки с большой небрежностью относятся к содержанию крепостей в мирное время и ремонтируют их только тогда, когда появляется угроза войны. Вот почему Стоян спустился в ров без особого труда, легко отыскав место, где кирпичи обвалились. По этим кирпичам, как по лестнице, он взобрался наверх и очутился прямо перед будкой.
Приподнявшись немного, Стоян взглянул на часового, который преспокойно спал, поставив около себя ружье. Молодой человек подполз к нему, но на мгновение остановился. У него мелькнула мысль, не убить ли и солдата. Мысль эта была так естественна. Ведь перед ним —враг, он в руках Стояна. Его можно убить его же ружьем.
Молодой человек встал на путь, свернуть с которого уже было невозможно: он находился с Турцией в состоянии войны, был одной из воюющих сторон и считал себя вправе всячески вредить своему врагу, тем более что
тот вел себя не только как воюющая сторона, но и как судья. Враг наверняка не пощадил бы его, поэтому он не видел никаких оснований щадить врага. Однако он не убил спящего солдата, а только взял у него ружье и обошел будку, намереваясь поломать его и выбросить. Однако ему помешал патруль. Когда Стоян стал спускаться по внутреннему склону насыпи, он услышал внезапный окрик:
— Стой!
Стоян мгновенно бросил ружье и побежал к зданию, за которым начиналась улица, ведущая в центр города. Ему казалось, что этот дом укроет его от погони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35