И склоны у них разные, у одних — крутые, у других — пологие. Некоторые горы стоят, выставив свой приветливый, даже женственный лик, с кокетливо накинутыми на плечи шалями. Другие отрастили на голове реденькие островки багульника и шиши и сурово насупились, как хмурые люди, надвинувшие на самые брови потрепанные суконные фуражки.
Неоглядно обширная милая матушка тайга вырастила и вскормила бесконечное разнообразие деревьев. Вон как величаво стоят они, образуя необозримый лесной массив, уходящий до линии слияния земли и неба. Отсюда видно, как широко и привольно дышит тайга.
Оказывается, море и тайга похожи, как родные сестры. И величавым видом своим, и могучей силой, и неисчислимым богатством, и нравом. Как грозны и неумолимы они, когда разбушуются и разволнуются! И как великодушны и нежны, когда утихнут и успокоятся! Сила и мощь! Нежность и благородство!
Как хорошо, как прекрасно и привольно должно быть здесь летом!Будь Тогойкин сам по себе, он бы и теперь, пожалуй, остался тут на целый день, даже на сутки. Но это невозможно. Нельзя!.. Как только он вспомнил, почему он здесь, то сразу заторопился и повернулся лицом в ту сторону, откуда пришел. Широкая таежная ложбина с многочисленными распадками. Лес, лес, лес без конца и края. Тайга. А он-то надеялся увидеть не только широкую ложбину, но и извивающийся дымок их костра. До боли в глазах вглядывался он в даль. Но что он мог увидеть в этом бескрайнем царстве леса?
Вон там, на востоке, куда огг держит путь, виднеется другая, такая же высокая гора. Точно лысая голова, отороченная по вискам косматыми волосами, она побле-
скивает чистым, свежим снегом. Склоны ее густо поросли соснами. Тогойкин вытянул вперед правую руку с поднятым кверху большим пальцем и стал вроде бы прицеливаться, попеременно щуря то правый глаз, то левый. Приблизительно прикинув, он определил, что расстояние до той горы около двадцати километров.
«Туда!» — решил Тогойкин.А пока что он сел, поцарапал ногтями шов на кармане пальто — Дашина работа,— завернул поудобнее полу и попробовал перекусить нитки зубами. «Ну, дружище, заимеешь ты супругу, которая крепко шьет!» — мысленно обратился, он к тому незнакомому, но, наверно, отличному парню из Токко, близкому другу Даши. Кончиком перочинного ножа Николай перерезал нитки на кармане, похрустел сухарями, ножиком отколол кусочек заледеневшего снега и положил его в рот.
Ветер смел с вершины горы снег, оставив на ней лишь тонкую ледяную корочку. Наверно, осенью выпал здесь мокрый снег и примерз; за зиму, конечно, не раз выпадал снег, но ветер все сметал и сметал его. Вот и остался гладкий наст, хрупкий и тонкий, как скорлупа. Сохранились путаные — туда-сюда — легкие и нежные следы птичьей стаи, побывавшей здесь еще на мокром снегу. И следы ворон.
«Оказывается, на этом месте останавливаются все путники дальних дорог!» — шутливо подумал Тогойкин.Удивительно было, что к горе, на которую он с таким трудом взобрался, он стал приглядываться лишь после того, как осмотрел десятки километров вокруг. Здесь всегда веет ветерок, и потому воздух необыкновенно чист. Сюда, бывает, залетает легонький сухой лист и с тихим шелестом катится по твердому насту. К мускусному запаху чистого снега примешивается тонкий бодрящий аромат лиственниц. Есть, есть аромат зелени в зимнем лесу! Это подтвердит каждый, кто побывал в тайге в середине марта...
Можно сколько угодно грызть сухари со снегом. А ощущение голода не пропадает, даже обостряется. Но все равно здесь удивительно хорошо и вольготно. Кажется, . сидел и сидел бы вот так, любуясь таежным неоглядным простором. Но нельзя. Надо идти!
Тогойкин подсчитал пройденное им расстояние: наверно, около тридцати километров. А до той вон горы километров двадцать. К закату солнца он дойдет до нее; За перевалом той горы ему откроются спасительные луга, покажутся обжитые людьми долины и поля.
Тогойкин осторожно встал, похлопал по правому карману — сухарей в нем осталась ровно половина — и с видом плотно поевшего человека оправил на себе пальто. Он всячески старался подавить в себе обострившееся чувство голода.
Восхождение на гору заняло у него много времени и, казалось, должно было отнять много сил, но он чувствовал себя сильнее и увереннее, будто красота увиденных просторов прибавила ему силы. Если бы он прошел понизу, то не увидел бы вон той сияющей лысой горы, а значит, и не стремился бы так энергично вперед, как сейчас. С жалостью подумал он о своих друзьях: они не увидят никогда всего этого великолепия, этого богатства природы...
Ни страх одиночества, ни чувство гордости собой— вот, мол, я какой, ради спасения людей пустился в такое неслыханно опасное путешествие,— нет, не эти чувства владели Тогойкиным. Он был истинно благодарен людям за их доверие к нему.
Николай поднял лыжи и осмотрел их. Они стали еще лучше, отполировались. Он внимательно вглядывался в даль, стараясь запомнить все горы и низины, высокие мысы и ложбины, белые пятна лесных полян или замерзших озер, которые ему предстояло пройти, прежде чем он доберется до вздыбившейся лысой горы. Надо будет идти по южному краю вон той продолговатой лощины, держа направление прямо на ту высохшую лиственницу, что торчит, вроде радиоантенны, на голом высоком мысу... Потом он спустится с мыса и пройдет через полосу густого леса, за которым неясно белеет большое круглое пространство вроде озера...
Ого, кто же это разодрал острыми когтями ледяную кромку здесь, на самой вершине горы?Тогойкин с опаской приблизился к самому краю. О, тут побывал орел! Улетая на юг, он здесь останавливался и, громоздясь, точно копна сена, высматривал добычу. И вдруг сгреб своими могучими когтями первый
мокрый снег вместе с еще незамерзшей землей, оттолкнулся, ударив о землю широко расправленными крыльями, оставляя на снегу полосы от маховых перьев, и взмыл к небесам, гордый и грозный царь всех пернатых!..
Когда Тогоикин стоял вот так, склонившись над крутизной, лыжа, что была привязана на поводке, сорвалась и шмыгнула вниз. Тогоикин успел сесть. Сильно дернув веревкой за плечо, лыжа подскочила, мелькнув в воздухе, как крупная речная рыба, взыграла в сторону и чуть не заскочила обратно на гору. Она может, пожалуй, так вот сорваться во время спуска,— тогда запутаются ноги и, чего доброго, он сам покатится кубарем.
Тогойкин вскочил, притянул лыжу к себе, снял с плеча веревку, а лыжу сильно толкнул вниз. Словно робея и слегка вихляя, лыжа медленно заскользила, потом пошла быстрее, быстрее и ринулась вниз, взмахнув веревкой. Домчавшись стрелой до середины горы, она высоко подскочила и тотчас исчезла. И уже гораздо позже, когда Тогойкин решил, что лыжа где-то застряла в пути, она вдруг мелькнула над кустом тальника у самой подошвы горы. И тут же, только чуть дальше того места, взлетела стайка куропаток. На лету птицы стабунились. Мелькая и исчезая среди кустов и деревьев, они летели, то взмывая вверх, то снижаясь, как на качелях.
Все это немало удивило Тогойкина. Куропатки обычно взлетают врассыпную и слетаются только перед посадкой. Вот тебе на, это же ведь косули! Их белая шерсть вокруг копчика похожа на расправленные крылья летящей куропатки. В кромешной тьме осенней ночи они бегут гуськом за этим белым пятнышком на копчике передней косули. Косуля — едва ли не самый быстроногий зверь. Говорят, даже волк не пытается гнаться за косулей, а остается стоять, пожирая ее жадными глазами.
Тогоикин закрепил лыжи. Сейчас он соединит носки и, тормозя упрямо вдавленными внутренними краями лыж, осторожно покатится вниз. Этот способ спуска Елена Павловна, Елочка, называла «плугом». А вдруг сломаются лыжи?.. Тогоикин вздрогнул, будто его обдали холодной водой. Но тут же с досадой отогнал
чувство робости. Нечего трусить! Тут никто не пожалеет... Скользя вниз, он развел пятки, сближая носки лыж «плугом».
Когда в глазах начинало рябить, потому что холодный воздух нестерпимо дул в лицо, он сдвигал носки лыж и замедлял скорость.
Так, сопутствуемый снежной пылью, окрыленный резким ветром, подскакивая на снежных ухабах, мчался он под гору. То он подгибал колени и приседал, то выпрямлялся, весь подавшись вперед, то склонялся, перекидывая тяжесть тела сначала в одну сторону, потом в другую, рулил и направлял движение всем своим корпусом.
Тогойкин скатился с горы, с треском ломая редкие чертовы посохи с зонтичными головками, стоявшие на пути, прошаркал по мерзлым верхушкам талинок, торчавших из-под снега, и, сводя концы лыж, замедлил ход. Лыжа, которую он пустил вперед, катилась вниз, временами взлетая. С разгону она сбила снежную шапку с куста и теперь лежала перевернутая. Это она здесь насмерть перепугала стадо косуль, жировавших среди кустов, и они бросились наутек, огромными плавными прыжками, словно улетали, мерно взмахивая крыльями. Косули тоже взяли направление на восток.
Торопливо привязывая запасную лыжу, Тогойкин оглянулся назад. Снеговая туча уже окутала вершину горы, с которой он только что скатился, и взлохматилась над ней, словно буйные серые кудри. Вьюжная белая сумятица без конца и края, от которой кружится голова и начинают болеть глаза.
Николай осмотрелся. Все что он видел сверху, исчезло. Ни густого, дремучего леса, видневшегося вдали, ни высокой горы, ни долины, уходящей куда-то в туманное марево. Перед ним — небольшое круглое озерко, окруженное плотным кольцом молодых деревьев. Кажется, что человек может идти только вокруг этого белого пятна, словно жеребенок в загоне.
Но он же знает, он собственными глазами видел, что было дальше, за этим кольцом деревьев. И Тогойкин смело пошел на стену лесной чащи.
Легко касаясь снега концами острых копытец, широкими прыжками промчались косули по этой же узкой полоске, что тянулась между высокой болотной травой и зарослями багульника.
Миновав одну лесную заросль и войдя в следующую, косули перешли на рысь, срывая на ходу побеги тальниковых прутьев, веточки березок и белотала. Потом они разбрелись и, глубоко погружая мордочки в снег, потряхивая головками, стали выдергивать прошлогоднюю траву.
Он шел на восток.Все меньше обращал он теперь внимания на быстроногих и быстрокрылых, на больших и малых обитателей богатой тайги. И только когда натыкался на аккуратно нанизанные следы осторожной лисицы или когда видел рваные следы когтей остервенелого волка, он оглядывался и вправо и влево. Иногда улыбался, заметив плотно утоптанную заячью тропинку или со свистом взбегающую на дерево проворную белку. Но уже не останавливался у норы колонка или горностая.
Он нисколько не сомневался, что идет прямо на восток, не сворачивая и не уклоняясь. Он, дитя привольной тайги, безошибочно держит взятое направление, угадывая его сердцем. Упорно, настойчиво шел он по белоснежному морю, определяя направление по тому, куда склонились вершины осоки на берегу замерзшей речки, с какой стороны гуще ветви на деревьях.
Казалось, все, что подвластно его взору, с благожелательством встречает его и с благословением отправляет дальше.
Он нисколько не удивился, что вышел именно туда, куда наметил,— на край южной оконечности продолговатой долины. Ведь это была та самая долина, которую он видел с горы! Разве был бы он настоящим мужчиной, если бы проскочил мимо?
Лес по ту сторону должен быть не широкий. Дальше, за ним, должен выступать высокий мыс с крутым подъемом и с одиноким сухим деревом. Как только он пройдет под тем высоким мысом, через неширокую таежную низменность, перед ним развернется озеро или большая
долина,— словом, то, что смутно белело вдали, когда он стоял на горе. А дальше уже рукой подать до той самой лысой горы...
Пройдя под высоким мысом, Тогойкин заскользил по середине довольно широкой низменной логови-ны, сплошь заросшей ерником.
Из кустов врассыпную вылетела стая куропаток, словно взметнулись хлопья снега. Птицы полетели, трепеща крылышками, и сели неподалеку. В этом кустарнике, видно, поселилось с десяток горностаев. Поселок горностаев!
Тогойкин перебрел логовину и вышел на опушку.Лес тянулся по обеим сторонам логовины. А издали он казался одним сплошным массивом. Ведь и высохшее дерево на высоком мысу торчало как тонкий тальниковый прутик и было похоже на антенну.
«Хорошо бы бинокль!»Тогойкин шел и смеялся над собой. А что ты еще хочешь? Говори уж по порядку! Как ты смотришь, например, на винчестер с тридцатью заводскими патронами? Может, тебе поставить тут палатку с железной печуркой? Оленей бы неплохо на две нарты. Хлеба с краковской колбасой. Жирной конины.
Как только он подумал о еде, у него засосало под ложечкой, начала кружиться голова, даже в глазах потемнело... Он остановился, несколько раз сильно встряхнул головой, вдохнул поглубже воздух, набрал в горсть снега, сунул в рот и, с хрустом разжевав его, проглотил.
Сразу стало легче, и он пошел дальше, испытывая чувство жалости, но не к себе, а вроде бы к другому, слабому человеку, «опасному спутнику»! Надо избегать мысли о еде.
Николай шел между деревьями, покрытыми снежным убором. Впереди замелькала чистая долина.
На высокий мыс он вышел шагах в ста от одинокого дерева. Так получилось потому, что голова его была занята ненужными, пустыми мыслями о еде. Если каждые два километра пути отклоняться даже на сотню шагов в сторону, то будет совсем плохо...
Хватая горстями и глотая снег, Тогойкин внимательно разглядывал засохшее дерево. Стоило ему оказаться на возвышенности, он начинал искать глазами признаки
пусть хотя бы давно оставленного жилья. На старых деревьях с раздвоенной верхушкой можно обнаружить древнюю шаманскую жертвенную стрелу — кочай. Это бы значило, что здесь когда-то была окраина какого-нибудь селения. Поблизости от такого места непременно показались бы какие-нибудь приметы деятельности нынешнего колхоза...
Он свободно, легко и быстро скользил на лыжах по укрытым снегом кочкам. А летом здесь такое зыбкое болото, что запросто увязнет даже паук. Среди густых зарослей тростника, камыша и осоки виднелись многочисленные блюдечки замерзших озер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41