). Затем выступает проклятие сладострастию (Бодлер и
Шопенгауэр); решительнейшее убеждение, что стремление к властвованию есть
величайший из пороков; совершенная уверенность в том, что мораль и
desintiressement тождественные понятия; что "счастье всех" есть цель,
достойная стремлений (т.е. царство небесное по Христу). Мы стоим на верном
пути: небесное царство нищих духом началось. - Промежуточные ступени:
буржуа (как parvenu путем денег) и рабочий (как последствие машины).
Сравнение греческой культуры и французской времен Людовика XIV...
Решительная вера в себя. Сословие праздных, всячески усложняющих себе жизнь
и постоянно упражняющихся в самообладании. Могущество формы, воля к
самооформлению. "Счастье" как осознанная цель. Много силы и энергии за
внешним формализмом. Наслаждение созерцанием, по-видимому, столь легкой
жизни.
Греки представлялись французам детьми.

95


Три столетия


Различие их чувствительности может быть выражено всего лучше следующим
образом. Аристократизм: Декарт, господство разума - свидетельство
суверенитета воли; Феминизм: Руссо, господство чувства - свидетельство
суверенитета чувств, - лживость; Анимализм: Шопенгауэр, господство
похоти, свидетельство суверенитета животности, - честнее, но
мрачнее. Семнадцатый век аристократичен, поклонник порядка, надменен по
отношению к животному началу, строг к
сердцу, - лишен добродушия и даже души, "не немецкий", век, враждебный
всему естественному и лишенному достоинства, обобщающий и властный по
отношению к прошлому, ибо верит в себя. Au fond в нем много хищника, много
аскетического навыка, - дабы сохранить господство. Сильное волей столетие,
а также - столетие сильных страстей.
Восемнадцатый век весь под властью женщины - мечтательный, остроумный,
поверхностный, но умный, где дело касается желаний и сердца, libertin в
самых духовных наслаждениях, подкапывавшийся подо все авторитеты;
опьяненный, веселый, ясный, гуманный, лживый, пред самим собою, au fond - в
значительной мере canaille, общительный...
Девятнадцатый век более животный, подземный: он безобразнее,
реалистичнее, грубее - и именно потому "лучше", "честнее", покорнее всякого
рода действительности, истинней; зато слабый волею, зато печальный и
томно-вожделеющий, зато фаталистичный. Нет страха и благоговения ни перед
"разумом", ни перед "сердцем"; глубокая убежденность в господстве влечений.
(Шопенгауэр говорил "воля", но ничего нет характернее для его философии,
как отсутствие в ней действительной воли). Даже мораль сведена к инстинкту
("сострадание").
Огюст Конт есть продолжение восемнадцатого века (господство "du coeur"
над "la tete", сенсуализм в теории познания, альтруистическая
мечтательность).
Та степень, в которой стала господствовать наука, указывает, насколько
освободилось девятнадцатое столетие от власти идеалов. Известное
"отсутствие потребностей", характеризующее нашу волю, впервые дало
возможность развиться научной любознательности и строгости - этому по
преимуществу нашему виду добродетели...
Романтизм - подделка под восемнадцатый век, род раздутого стремления к
его мечтательности высокого стиля (в действительности порядочное - так и
комедиантство и самообман: хотели изобразить сильную натуру, великие
страсти).
Девятнадцатый век инстинктивно ищет теории, которые оправдывали бы его
фаталистическое подчинение факту. Уже успех Гегеля в противовес
"чувствительности" и романтическому идеализму основывался на фатализме его
образа мышления, на его вере в то, что преимущество разума на стороне
победителей, на его оправдании реального "государства" (вместо
"человечества" и т.д.). Шопенгауэр: мы - нечто неразумное и в лучшем случае
даже нечто самоупраздняющееся. Успех детерминизма, генеалогического
выведения считавшихся прежде абсолютными обязательств, учение о среде и
приспособлении, сведение воли к рефлекторным движениям, отрицание воли как
"действующей причины", наконец - полное изменение смысла: воли налицо так
мало, что самое слово становится свободным и может быть употреблено для
обеспечения чеголибо другого. Дальнейшие теории: учение об объективности, о
"бесстрастном" созерцании как единственном пути к истине, - также и к
красоте (вера в "гений" для того, чтобы иметь право подчиняться);
механичность, обезличивающая косность механического процесса; мнимый
"натурализм", исключение набирающего, сулящего, истолковывающего субъекта
как принцип.
Кант со своим "практическим разумом", со своим фанатизмом морали - весь
еще восемнадцатый век, еще всецело вне исторического движения;
невосприимчивый к действительности своего времени, напр. к революции; не
затронутый греческой философией; фанатик понятия долга; сенсуалист, на
подкладке догматической избалованности.
Возврат к Канту в нашем столетии есть возврат к восемнадцатому веку:
захотели снова добыть себе право на старые идеалы и на старые мечты - в
этих целях и теория познания, "полагающая границы", то есть дозволяющая
устанавливать по своему усмотрению некое "потустороннее" разума...
Образ мышления Гегеля не далек от Гете: вслушайтесь в слова Гете о
Спинозе. Воля к обожествлению целого и жизни, дабы в их созерцании и
исследовании обрести покой и счастье. Гегель всюду ищет разума - перед
разумом можно смириться и покориться. У Гете особого рода, почти радостный
и доверчивый фатализм, не бунтующий, не утомленный, из себя самого
стремящийся создать нечто целостное, веруя, что только в целом все
освобождается и является благим и оправданным.

96


Период просвещения, за ним период чувствительности. В какой мере
Шопенгауэр принадлежит к периоду "чувствительности" (Гегель - к
духовности).

97


Семнадцатый век болеет человеком, как некоей суммой противоречий
("l'amas de contradictions", который мы являем собою); он стремится открыть
человека, откопать его, ввести его в строй: тогда как восемнадцатый век
старается забыть все, что известно о природе человека, дабы приладить его к
своей утопии. "Поверхностный, мягкий, гуманный" век, восторгавшийся
"человеком".
Семнадцатый век стремится стереть следы индивида, дабы творение имело
возможно больше сходства с жизнью. Восемнадцатый век стремится творением
вызвать интерес к автору. семнадцатый век ищет в искусстве искусства, как
некоторой части культуры; восемнадцатый ведет путем искусства пропаганду
реформ социального и политического характера.
"Утопия", "идеальный человек", обожествление природы, суетность
самовыставления, подчинение пропаганде социальных целей, шарлатанство - вот
что к нам перешло от восемнадцатого века.
Стиль семнадцатого века: propre, exact et libre. Сильный индивид,
довлеющий самому себе или перед лицом Бога усердно трудящийся - и эта
современная
авторская пронырливость, навязчивость - вот крайние противоположности.
"Выставлять себя на первое место" - сравните с этим ученых Порт-Рояля.
У Альфиери было понимание высокого стиля. Ненависть к "burlesque"
(лишенному достоинства) и недостаток чувства естественного - вот черта
семнадцатого века.

98


Против Руссо. - К сожалению человек в настоящее время уже не достаточно
зол; противники Руссо, говорящие: "человек - хищное животное", к сожалению,
не правы. Не в извращенности человека проклятие, а в изнеженности, в
оморалении его. В той сфере, на которую всего ожесточеннее нападал Руссо,
тогда еще не сохранялась сравнительно сильная и удачная порода людей
(обладающая еще ненадломленными великими аффектами: волею к власти, волею к
наслаждению, волею и способностью повелевать). Следует сравнить человека
восемнадцатого века с человеком Возрождения (или человека семнадцатого века
во Франции), чтобы заметить, в чем тут дело: Руссо - симптом самопрезрения
и разгоряченного тщеславия - и то, и другое показатели недостатка
доминирующей воли: он морализирует и, как человек затаенной злобы, ищет
причину своего ничтожества в господствующих классах.

99


Вольтер - Руссо. - Природное состояние - ужасно, человек - хищные
зверь, наша цивилизация - неслыханный триумф над этой природой хищного
зверя: так умозаключал Вольтер. Он ценил смягчение нравов утонченности,
духовные радости цивилизованного состояния; он презирал ограниченность,
даже в форме добродетели, недостаток деликатности, даже у аскетов и
монахов.
Руссо больше всего занимало нравственное несовершенство человека:
словами "несправедливо", "жестоко" всего легче разжечь инстинкты
угнетенных, которые обыкновенно сдерживаются страхом vetitum'a и немилости,
причем их совесть предостерегает их от бунтарских вожделений. Эти
эмансипаторы стремятся прежде всего к одному: сообщить своей партии пафос и
позы высшей натуры.

100


Руссо: норма строится у него на чувстве; природа - как источник
справедливости; человек совершенствуется в меру того, насколько он
приближается к природе (по Вольтеру - в меру того, насколько он от нее
отдалился). Одни и те же эпохи для одного суть эпохи прогресса Гуманности,
для другого это - эпохи увеличения несправедливости и неравенства.
Вольтер понимает umanita все еще в смысле Ренессанса, также и virtu
(как "высокую культуру"), он борется за интересы "des honnetes gens" и "de
la bonne compagnie", за интересы вкуса, науки, искусства, самого прогресса
и цивилизации.
Борьба загорается около 1760 г.: женевский гражданин и le seigneur de
Ferney. Только с этих пор Вольтер становится представителем своего века,
философом, представителем терпимости и неверия (до тех пор он лишь un bel
esprit). Зависть и ненависть к успеху Руссо подвигли его вперед, "на
вершины".
Pour "la canaille" un dieu remunerateur et vengeur - Вольтер. Критика
обеих точек зрения по отношению к ценности цивилизации. Социальное
изобретение для Вольтера
- прекраснейшее из всех: нет цели выше, как поддерживать и
усовершенствовать его; в том то и honnetete, чтобы чтить социальные обычаи;
добродетель - подчинение известным необходимым "предрассудкам" в интересах
поддержания "общества". Миссионер культуры, аристократ, сторонник
победоносных господствующих классов и их оценок. Руссо же остался плебеем и
как homme de lettres, - это было неслыханно; его дерзкое презрение ко всему
тому, чем он сам не был.
Болезненное в Руссо наиболее восхищало и вызывало подражание. (Ему
родственен лорд Байрон; он также взвинчивал себя и принимал возвышенные
позы, разжигал в себе мстительный гнев; позднее, благодаря Венеции, он
пришел к равновесию и понял, что более облегчает и примиряет...
l'insouciance).
Руссо горд тем, что он есть, несмотря на свое происхождение; но он
выхолит из себя, когда ему об этом напоминают...
У Руссо несомненное помешательство, у Вольтера - необычное здоровье и
легкость. Затаенная злоба (rancune) больного; периоды его сумасшествия -
также периоды его презрения к людям и недоверчивости.
Защита Провидения у Руссо (против пессимизма Вольтера), - он нуждался в
Боге, чтобы иметь возможность кинуть проклятием в общество и цивилизации;
все должно было само по себе быть хорошим, как сотворенное Богом; только
человек извратил человека. "Добрый человек" как природный человек был
чистейшей фантазией, но в связи с догматом авторства Божия - нечто
возможное и обоснованное.
Романтика а lа Руссо. - Страсть ("верховное право страсти"),
естественность, пленение безумием (дурачество, признаваемое за величие);
мстительная злоба черни в качестве судии, безрассудное тщеславие слабого
("в политике уже в течение ста лет избирали вождем больного").

101


Кант: сделал приемлемым для немцев теоретико-познавательный скептицизм
англичан: 1) связав с ним моральные и религиозные интересы немцев,
подобно тому, как на том же основании
академики позднейшего периода использовали скепсис как подготовление к
платонизму (vide Августин), или как Паскаль использовал даже этический
скепсис, чтобы пробудить ("оправдать") потребность в вере;
2) снабдив его схоластическими выкрутасами и вычурами и этим сделав его
приемлемым для научно формального вкуса немцев (ибо Локк и Юм сами по себе
были еще слишком ясны, прозрачны, т.е. измеряя немецким мерилом, "слишком
поверхностны"...).
Кант: неважный психолог и знаток человека; грубо заблуждающийся
относительно ценности великих исторических моментов (Французская
революция); фанатик морали а lа Руссо; с подпочвенным христианством оценок;
догматик с головы до пят, но с тяжеловесным недовольством этой своей
наклонностью вплоть до желания тиранить ее, но тотчас же утомляющийся и
скепсисом; еще не овеянный ни единым дуновением космополитических вкусов и
античной красоты... задерживатель и посредник, лишенный оригинальности (как
Лейбниц посредничал и перекидывал мосты между механикой и спиритуализмом,
Гете - между вкусом восемнадцатого века и вкусом "исторического понимания"
(по существу своему носящего характер экзотизма, как немецкая музыка -
между французской и итальянской музыкой, как Карл Великий - между imperium
Romanum и национализмом; - задерживатель par excellence).

102


В какой мере христианские столетия с их пессимизмом были более сильными
столетиями, нежели восемнадцатый век - этому соответствует трагический век
в Греции.
Девятнадцатый век против восемнадцатого века. В чем-то наследует ему, в
чем-то идет назад (меньше тонкости мысли, вкуса), в чем-то превосходит его
(мрачнее, реалистичнее, сильнее).

103


Какое значение имеет тот факт, что Campagna romana возбуждает в нас
определенные чувства? А также и годы?
Шатобриан в письме от 1803 года к г. де Фонтану передает первое
впечатление от Campagna romana. Президент де Бросс говорит о Campagna
romana: "il fallait que Romulus fut ivre, quand il songea a batir une
ville
dans un terrain aussi laid". Делакруа также не любил Рима, он нагонял на
него страх. Он был без ума от Венеции, как Шекспир, как
Байрон, как Жорж Санд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11