..
Он стая прыжками взбираться на косогор, но остановился.
— Знаете, это ведь не так мало, когда тебе верит хотя бы один человек!..
Ксения могла бы теперь, отступив в глубину перелеска, спокойно и незаметно скрыться, но что-то еще держало ее здесь. Ей тоже нужно было торопиться на бюро, но, сделав несколько нетвердых шагов, она тут же застыла, пережидая, когда уйдут из онемевших ног пронзающие до ступней острые иголки.
— И давно ты здесь стоишь? — нежданно возникая перед нею, насмешливо спросила Васена.— Очень красиво, нечего сказать! Подслушивает чужой разговор!
— И не собиралась! — стараясь быть спокойной, сказала Ксения.— Просто случайно оказалась здесь и была свидетелем вашего свидания. И не скрою — мне стыдно за тебя! Никакой гордости, никакого самолюбия!
— Довольно, Ксения Корнеевна! — повелительно и резко остановила ее Васена.— Я могла бы сильнее обидеть вас, но пожалею. Что вы со своей гордостью сделали, вспоминать не буду. Не вам меня учить и наставлять.
— Да уж, во всяком случае, не увлекаюсь каждым встречным! Выдумает себе очередной объект и воображает, что не может жить без этого человека!
— А чего ты злишься? — Васена в упор смотрела на нее.— Если тебе все равно, то и говорить не о чем... Хочешь — верь, хочешь — нет, а Константина Андреевича... я и вправду люблю! Еще ни один человек...
— Перестань! — Ксения вдруг сразу ослабела и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за ветку,— Боже мой, какие мы все глупые!.. Это ужас какой-то!.. Ну что ты в нем нашла? Что?
— А это не твое дело! Буду я еще тебе разбирать его по косточкам!.. Люблю, и все!
— Он и с тобой поступит, как когда-то со мной. И ты еще пожалеешь обо всем.
— И не подумаю!.. Будь что будет!.. Считай его хоть извергом, мне безразлично.
— Девчонка! Дурочка набитая! — не выдержав, крикнула Ксения.— Ты ничего не понимаешь!
— Где уж мне!.. Ты одна у нас умная и такая правильная, что всех тошнит от тебя...
Лицо Васены было так искажено ненавистью и презрением, что Ксения невольно отстранилась от нее, словно боясь, что она не совладает с собой и ударит ее.
Кто бы мог подумать, что между ними вспыхнет слепая и безрассудная вражда, что они будут говорить друг другу обидные и грубо ранящие слова, забыв, что еще вчера они жили мирно и тихо, не помышляя ни о какой ссоре, предупредительно и чутко относясь к любому обоюдному желанию и просьбе? И вот достаточно оказалось встретить обеим Мажарова, как все позабылось, и они стояли друг против друга, разделенные глухим раздражением и злобой: словно в позабытый, припорошенный пеплом костер бросили сухую веточку, и она мгновенно вспыхнула, и уже не было силы погасить это неподвластное воле пламя...
— Ну хорошо, оставим этот разговор.— Ксения уже взяла себя в руки, говорила жестко и сухо.— Выходи за него, делай что хочешь, но я предупреждаю тебя — ты покаешься.
— Если согрешу, то с радостью и покаюсь!
Васена круто обернулась и быстро пошла через осин-пик, давя сухие ветки. Ксения почти бежала за нею, но скоро отстала — сестра легко перепрыгивала через колдобины и ямы, играючи перепорхнула но жидкой перекладине, брошенной через речушку.
— Обожди меня? — попросила Ксения.— Слышишь? Мне тяжело...
— Сама дойдешь! — Васена даже не оглянулась.— Мне некогда. Мне нужно киношку крутить...
Она появилась на вершине косогора, махнула на прощанье рукой, вспыхнула, облитая угасающим светом; ее белая шапочка. Ксения ухватилась за ближнее деревцо, пережидая, когда отпустит тянущая боль внизу живота, потом стала осторожно переходить речушку. Речушка тоже погасла, текла лениво, отливая маслянистым блеском, и голос воды звучал угрюмо и чуть печально...
В кабинете председателя, где шло бюро, было угарно и душно. Зимние рамы еще не выставили, между ними белела пыль- пая вата с разбросанными по ней угольками и высохшими, сморщенными гроздьями рябины; две откинутые настежь форточки не вытягивали стлавшийся под потолком табачный дым. Открыли дверь в коридор, но легче не стало — там тоже за день накурили, надышали, так что неоткуда было ждать свежести,
Сидели кучно вокруг стола, затянутого кумачовой, в чернильных пятнах скатертью. На председательском месте, где обычно восседал Лузгин, сейчас уселся Мажаров, а Аникей устроился напротив, развалясь, почти полулежа на стуле, подпирая рукой щеку, отчего щека наползала на нижнее веко и прикрывала глаз; рядом с Лузгиным, держа на коленях пузатый портфель, сел со скучающим видом бухгалтер Шалымов, изредка морща, как от зевоты, пухлое бабье лицо.
Стоило Аникею повести бровью или что-то буркнуть, как Шалымов щелкал замком портфеля и, порывшись, доставал нужную справку. Он не был членом бюро, но, когда Лузгин привел его с собой и заявил, что он без бухгалтера как без рук, никто не стал возражать — пускай сидит, никаких секретов на бюро обсуждать не собирались. Было совершенно очевидно, что Аникей хитрит, что он захватил Шалымова вовсе не для того, чтобы тот снабжал его необходимыми цифрами,— председатель среди ночи, спросонок мог назвать любую цифру, если бы она потребовалась районному начальству. Просто ему был нужен сейчас лишний свидетель, который при случае подтвердит каждое его слово, а если потребуется, то и напраслину отведет, и сошлет-
ся на удачный закон — память бухгалтера хранила все параграфы и пункты получше, чем память председателя...
С краю стола расположились Егор Дымшаков и Прохор Цапкин. Первый мрачновато отмалчивался и шарил глазами по газете, стараясь всем показать, что углубился в чтение; второй явился на бюро прямо после бани, был настроен празднично и благодушно, будто его пригласили на гулянку: светлый, румяноскулый, он встряхивал влажным, в крупных кудрях чубом, смеялся, удивленно вскидывая по-детски открытые, яркой синевы глаза.
Председатель сельского Совета Черкашина уселась в сторонке от всех, поставила на подоконник пепельницу и гасила о ее дно недокуренные папиросы. Будто обжигаясь, она отдергивала руку и тут же вытаскивала из пачки новую папиросу, сжимала ее тонкими и бледными губами. Ксения поставила стул за спиной Мажарова, сбоку от стона, чтобы можно было спокойно наблюдать за всеми и в случае чего вмешаться.
Но пока все шло ровно, без крика и ненужной суеты. Ксении была по душе та простота, с которой Мажаров вел бюро, никого не останавливая, давая каждому свободно высказаться. Он то и дело спрашивал: «А вы что думаете? А вы?» — как будто не само дело, а прежде всего точка зрения любого являлась для него самым важным.
По словам Лузгина выходило, что, не запоздай весна, можно хоть завтра выезжать в поле, все наготове — и люди, и машины, отремонтированные раньше срока, и семена, проверенные на всхожесть. Дело лишь за теплом...
Он кончил говорить и, победно оглядывая всех, откинулся на спинку стула.
— А вам уже ясно, где и какие культуры надо сеять? — спросил Мажаров.
— Севооборот, по правде, у нас подзапущен,—признался Лузгин, недовольный тем, что он должен отвечать, а не спрашивать сам, как привык это делать при старом парторге.— Ну да как-нибудь разберемся...
— Но все же какой-то план у вас имеется? — допыты-нался Мажаров.— Не засеваете же вы поле одной культурой несколько лет подряд?
— Это смотря по тому, какие нам сверху спускают задания. Отсюда и пляшем,— раздраженно отвечал председатель, которого явно выводила из себя манера нового парторга выспрашивать все до мелочей,— Прикинем на глаз, и будет в самый раз.
Мажаров не принял шутку.
— И давно у вас такой порядок?
— Скажи лучше так: там, где кончается всякий порядок, там начинается наш колхоз,— не отрывая глаз от газеты, заметил Дымшаков,— Травополку еще Степан Гне-вышев вводил, он далеко вперед глядел,.. А в войну все поломалось, а там уж не о земле радели, а как бы этой землей друг дружке пыль в глаза пустить!..
— Что значит ввели травопояку? — возвращая Дым-шакова к тому, что его беспокоило, спросил Мажаров.— Прошли хотя бы одну ротацию?
— Один круг замкнула, на другой завернули...
— А под ларами сколько земли держите? Один частый пар или есть и занятый?
— Отдыхает земля, конечно, но маловато,— вяло отвечал Лузгин и скосил глаза на бухгалтера.
Шалымов пошарил рукой в портфеле, выудил бумажонку, поднес ее к глазам.
— По нашим данным, под чистыми нарами двести гектаров, под занятыми сто девяносто...
— А кроме ваших, разве есть еще какие-то данные? — Удивился Мажаров.
— В районе имеются свои цифры, там ведь за нами и бросовая земля числится, которая давно не пашется и заросла березкой...
— А поставки и налог начисляются со всей площади?
— А как же! — Шалымов иронически хмыкнул, недоумевая,, что парторг не осведомлен о самых простых вещах.
— И кормовой севооборот вн тоже не соблюдаете? — спросил Мажаров и, не дожидаясь ответа, возмутился: — Как можно жить одним днем!
Ксения вдруг догадалась — Мажаров был отлично осведомлен обо всем и задавал вопросы не для того, чтобы услышать какие-то уже знакомые ему цифры; он, видимо, добивался одного: обнаружить перед всеми лезшую несостоятельность Лузгана.
— Что думают об атом, члены бюро? — спросил Мажаров.
Он остановил взгляд на Цаикине, и тот, как норовистый конь, которого подстегнули, встряхнул гривистым чубом, выгнул широкую грудь в желтой сатиновой рубахе.
— Я так ио-ла-гаю,— важно растягивая слова, многозначительно проговорил Прохор и оглянулся на председателя.— Я по-ла-гаю, ошибки не будет, если в принципе решим это дело... Создадим комиссию, чтобы она подрабо-
тала этот вопрос в правильном разрезе... Чтоб, значит, за дальнейшее развитие и успехи...
— И откуда у тебя такие пустые слова берутся? — впервые за вечер повысил голос Дымшаков.— Лезут они из тебя, как клопы из старой кровати!.. Ты туману не напускай, а скажи: ломать нам такой порядок или дальше сеять хлеб на хлеб? Ты же, Прохор, не глупый мужик, а каждый раз выламываешься, как будто тебе язык чем-то смазывают, чтоб он болтался гладко и ни за что не задевал во рту!..
— Да чего ты на меня критику наводишь? — обиженно хмыкнул Цапкин и расстегнул верхнюю пуговку на воротнике.— Разве когда я против?
— Ты так разливаешься, что любой тебе другом может стать,— настойчиво долбил Дымшаков.— Нечего посередке болтаться, пора приставать к берегу...
— В принципе я «за»! — Прохор загнул указательный палец на руке и тут же разогнул.— Но вот имеются у нас на сегодняшний день условия для севооборота, я не в курсе... Так что пускай комиссия разберется и доложит.
Вскинула руку Черкашина, сделала шаг к столу, но закашлялась, давясь дымом.
— Тут, мне кажется, и спорить не о чем...— Она передохнула и досказала чуть тише: — Пора начать относиться к земле не как к злой и нелюбимой мачехе, а как к родной матери... Нужно во что бы то ни стало с нынешней весны ввести оба севооборота! Собрать завтра знающих наши земли — и за дело!..
— Так.— Мажаров медленно, как бы нехотя, обернулся к Ксении.— Хотелось бы знать вашу точку зрения, товарищ Яранцева...
Обычно Ксения вступала в разговор, когда сама находила это нужным, еще никто из секретарей партийных организаций ни разу не вынуждал ее высказываться пе по своей воле, делая ей, как работнику райкома, исключение.
Она встала, словно так ей было легче говорить.
— Мы ужасно страдаем от этой неразберихи с севооборотами... Кто же будет возражать, если вам удастся войти уже нынче в первую ротацию?
Лишь минутой позже она поняла, почему Мажаров так добивался, чтобы высказались все. Будто только сейчас вспомнив о председателе, он повернулся к нему и тихо сказал:
— Прошу вас, Аникей Ермолаевич...
Лузгин тоже, видимо, догадался, что, кладя на весы свое решающее слово, он не должен забывать о том, что сказали здесь до него. Да, тут просто не отмахнешься, не сделаешь вид, что это тебя мало интересует, тут или докажи, что вся затея с севооборотами нынче невыполнима, или по-умному, не теряя достоинства, присоединись к мнению большинства. Он только сейчас увидел, куда клонит новый парторг.
— От добра добра не ищут! — сказал он, встречая улыбкой пристальный, недоверчивый взгляд Константина.— Поскольку Константин Андреевич агроном, поднаторел в науках, пускай планует на здоровье. Кто ж против собственной выгоды? Таких дураков в нашей деревне
нету!..
Так и записали в протокол: подобрать подходящий севооборот, составить хотя бы в грубом виде почвенную карту земельных угодий, посоветоваться со старыми хлеборобами и провести сев по всем агротехническим правилам. Мажаров зачитал это решение, потеребил светло-рыжую
бородку.
— А теперь, Аникей Ермолаевич, мы бы хотели послушать, что за совещание было в области и о чем шла там речь.
Голос Мажарова был тих и ровен, но Ксения вдруг почувствовала, что он сильно волнуется.
— Что ж докладывать... Слышали, наверно, по радио о нашем почине! — зычно проговорил Лузгин и встал.— В общем и целом, нас поддерживают и райком и обком, и дело теперь за тем, чтобы нам выполнить то, что обещано!..
— А что вы обещали? — спросил Мажаров и нервно закрутил в пальцах карандаш.
— Я не от себя обещал, а от всего колхоза,— пытаясь вовремя поправить парторга и все поставить на свое место, твердо ответил Лузгин.— Дадим три с половиной плана по мясу и два по молоку...
— С кем вы советовались в колхозе, прежде чем выступить и дать такие обязательства? — не вняв предупреждению Лузгина, настойчиво спросил Мажаров.
— Выходит, вы выражаете мне недоверие? — Лузгип криво, одной щекой усмехнулся, снял со скатерти кулаки.— Вышестоящие организации одобряют, а вы лично
против?
— О вышестоящих мы пока говорить не будем. А поговорим вначале о нижестоящих, с которыми вы обязаны
были не только посоветоваться, но и обсудить то, что обещали от их имени.
Мажарову было уже нелегко справляться с собой, и он тоже поднялся.
— На худой конец, вы доляшы были поставить в известность хотя бы коммунистов колхоза и меня, как парторга. Но вы, как говорится, не сочли... Кто вам дал такие права?
— Какие права? — не понял Лузгин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54