— Надо какое-нибудь другое слово найти. Зачем человека обижать, если он себя не щадит, чтобы помочь тебе делать общее дело? Ничего, найдем новое слово, было бы дело.
— Это ты хорошо сказал, Кижи,— одобрил друга Джансуг Гуджеджиани.
Солнце почти целиком погрузилось в море. Лишь багрово- красная макушка выглядывала из недвижной воды. Море блестело, словно его покрыли лаком.
— Вот-вот нырнет, как будто и не было его вовсе! — воскликнул Циок.
Не успели сваны оглянуться, как солнце и впрямь скрылось в море. Но его отсветы еще долго золотили воду и твердь.
— Дай срок, ей-ей, поставлю свою оду окнами на море,— сказал Георгий Чартолани.— Ведь как здорово каждый день наблюдать закат солнца. Погляди, море пылает.
— Надо поднажать, чтобы приблизить этот день, Георгий,—сказал Кижи Гардапхадзе.
— Главный инженер говорит, что мы через год наш массив сдадим,— вставил слово самый молодой член бригады Геген Маргиани. Обо всех новостях на стройке он узнавал раньше других.
— Каким же это образом? — удивился Адиль Чегиани.
— А вот так, говорит, если вы свою охоту до работы помножите на стахановский труд...
— А ведь главный инженер в точку попал, — обрадовался Циок Авалиани.
— И еще, говорит, приплюсуйте ваше желание поселиться тут — как раз и получится год,— продолжал Геген Маргиани.
— А что, братцы, неплохо подсчитано,— одобрил Георгий Чартолани.
— Словно в воду глядел главный инженер,— повторил Циок Авалиани.
— Эх, кабы не бездорожье, дело бы повеселей пошло,— сокрушенно вздохнул вислоухий Атбил Хергиани.
Строительству не хватало бульдозеров, грейдеров, катков.
Но, пожалуй, больше всего дело тормозилось из-за нехватки опытных дорожников.
Тариэл Карда неделями пропадал на строительстве дорог и мостов. В кабинете застать его было невозможно. Посетители искали его то на одном, то на другом массиве. Вместе с ним ездил начальник дорожного строительства Харитон Хабеишвили. Харитон выкручивался как мог — рабочих-дорожников было раз-два и обчелся, а машин и того меньше. С Лонги- нозом у него постоянно .происходили горячие перепалки. Лонгиноз и сам был рад помочь — дорожное строительство было его любимым делом. «Сначала дороги, а все остальное приложится»,— любил повторять Лонгиноз, но одними лозунгами, как известно, дороги не вымостишь. Да и Харитону от лозунгов было не легче. Лонгиноз из шкуры вон лез, пытаясь хоть чем-нибудь помочь дорожникам, но он не был волшебником и не мог сотворить машину из воздуха. На Харитона он не обижался, понимая, что тот горячится ради общего дела.
Бездорожье больно било по темпам стройки. Старые дороги были из рук вон плохи, у воды не было стока, и она затопляла и размывала их.
Строительство мостов задерживалось из-за частых наводнений. Капризы погоды предсказать было невозможно. За исключением зимы все остальные времена года были дождливы и промозглы. Средь ясного дня мог вдруг случиться проливной дождь. Так же неожиданно поднимался уровень воды в реках и в их притоках. И совершенно взбесились реки теперь, когда высокие дамбы стиснули их со всех сторон. Лишенные возможности выходить из берегов, они яростно неслись к морю, увлекая все, что попадалось на пути.
Древесина для строительства мостов поступала из Сибири, так как в колхидских лесах материала, пригодного для стройки, не хватало. Железо приходилось транспортировать с Украины, а цемент — из Новороссийска. Железных конструкций было мало, а мосты на Риони, Хобисцкали, Техуре, Абаше возводились из бетона.
Дорога из Чаладиди на Хоргу и Хоби проходила через реку Хобисцкали. Строительство моста через нее считалось первоочередным делом. Поэтому все основные силы были брошены именно на этот участок, к которому прилегали наиболее густонаселенные и заболоченные Чаладидский и Коратский массивы.
Наряду с главным каналом здесь проходили и другие большие и малые каналы. Дороги пролегали через трясину, и их выстилали ветвями деревьев. Там, где трясина была глубокой,
дорогу выкладывали бревнами. Бревна возили на дровнях. Волы были не в силах тащить дровни по такой дороге. Лишь буйволы выдерживали местный климат.
Чаладидские и коратские аробщики славились на всю Мингрелию. До начала осушения колхидских болот они отправлялись на заработки в Адлер и Новороссийск. На долгом пути аробщиков поджидало немало опасностей и невзгод, но что было делать: нужда гнала их далеко от родных мест. Многие не возвращались назад из дальних странствий. Разбойники отбирали у них кровью и потом заработанные гроши, воры крали волов и буйволов. В многочисленных стычках с недругами и кончали жизнь горемыки.
Давно уже перестали ходить аробщики в Адлер и Новороссийск.
Теперь коратские, хоргские и чаладидские аробщики не за страх, а за совесть трудились на строительстве мостов и дорог.
Лонгиноза Ломджария аробщики чтили пуще родного отца. Это он заставил их забыть тяжелый путь в Адлер и Новороссийск и привел на стройку.
Здесь и заработки были побольше, да и родные очаги поближе. Кончились для них времена испытаний, далеких странствий и тревог. Отныне они сами были хозяевами своей судьбы.
Вагоны, груженные древесиной, железом и цементом, прибывали на Чаладидскую товарную станцию. Весь этот груз на стройку перевозили на арбах. День и ночь слышались на дорогах скрип колес, понукания аробщиков и глухое, протяжное пение.
Лонгиноз Ломджария высоко ценил труд аробщиков. Сколько раз он наблюдал, как в любую непогоду, стоя по колено в трясине, они плечом подпирали арбы и ласково уговаривали надрывающихся от непосильной тяжести буйволов: «Ну, еще чуть-чуть, родимые, ну еще, милые...»
Хобисцкальский мост был самым большим мостом после Рионского. Строители и путники переходили реку вброд. Вброд переправлялись на другой берег и арбы, и грузовики, и повозки.
Половодье на реке случалось часто, и тогда преодолеть его не было никакой возможности. Это тормозило снабжение стройки всем необходимым, и поэтому строительство моста через Хобисцкали было в центре внимания руководства.
Для моста был необходим цемент, но доставлять его было так же трудно, как некогда соль, которую грузинские крестьяне возили из Агзевана на арбах и повозках. Но для Лонгиноза никаких препятствий не существовало. Ни одной лишней минуты не задерживал он груз на станции. Его не могли остановить ни половодье, ни ливень, ни жара.
Вот и теперь не успел прибыть из Новороссийска вагон с цементом, как Лонгиноз с двадцатью арбами был уже тут как тут.
Стоял солнечный день. Всю неделю ни дождинки не упало с неба, и поэтому дороги были сухи. Радости Лонгиноза не было границ — вот так денечки, как по заказу. Он уже предвкушал, как долгожданный цемент без помех будет доставлен на стройку. Но недолго радовался Лонгиноз: неожиданно с моря грозно пошли тяжелые тучи, переполненные влагой.
Лонгиноз с горечью отметил, что тучи недолго будут нести такую тяжесть и прольются на землю ливнем. И тогда прощай цемент, добытый всеми правдами и неправдами, угрозами и мольбой.
— Проклятье! — Как ошпаренный носился Лонгиноз по станции, пот ручьями стекал с его разгоряченного лица. Вдруг он застыл словно вкопанный и зло погрозил тучам кулаком.— Откуда вас принесли нелегкая, будьте вы прокляты! — вовсю ругался Лонгиноз. Потом перевел дух и сменил тон: — Дорогой мой, ветер-ветрило, пожалей меня, разгони тучи, развей хмару, унеси их за три моря, за высокие горы, не губи меня, век тебя помнить буду, пожалей! — закинув голову к небу, истово бормотал Лонгиноз.
Поймав на себе изумленные взгляды грузчиков и аробщиков, Лонгиноз смутился.
— Так дедушка мой уговаривал ветер — правда, без толку, тьфу ты, проклятье! — пояснил он и тут же побежал к складу.
— Сколько у тебя брезента? — накинулся Лонгиноз на кладовщика.
— «Сколько, сколько»... Один — вот сколько, будто сам не знаешь,— буркнул кладовщик Буху Дараселия.
— Какого он размера?
— Двадцать квадратных метров.
— Резать будем, покроем арбы с цементом.
— Резать? — вскричал Дараселия.— Ты что, с ума спятил?
— Да, да, да, разрежем на куски, чтобы цемент не промок,— нетерпеливо повторил Лонгиноз.
— Для твоего проклятого цемента брезент искромсать, да? — кипятился Дараселия.
Яркая вспышка молнии осветила разгневанное лицо кладовщика.
— Эх ты, олух! — взорвался Лонгиноз.
— Что-о-о? — вконец взбеленился Буху.
— Тетеря ты, вот что. Цемент этот не мой, так же как и брезент не твой, понял?
— Оно-то так, но за брезент несу ответственность я! — поумерил свой пыл кладовщик.
— А за цемент кто ответит?
— За цемент — ты, а за брезент — я.
— Глупости говоришь, Бухутия, ослиная твоя башка.
— Какой я тебе Бухутия, Буху меня зовут, ясно? — вновь взорвался кладовщик.— И попрошу не оскорблять. Не выводи меня из себя, Лонгиноз, иначе несдобровать тебе! — рявкнул кладовщик.
— Глупости говоришь, Бухутия, тупица ты эдакий,— не обращая внимания на угрозы, продолжал Лонгиноз.— Не твой брезент, не твой, понял?
— Ты посмотри на него! А чей же, я тебя спрашиваю?
— «Чей, чей»! Народный он — вот чей, государственный, уразумел теперь, а? Грош цена твоему брезенту, а цемент для стройки дороже миллиона, пораскинь мозгами, Бухутия.
— Не Бухутия я тебе, слышишь? — угрожающе сжал кулаки Дараселия.
Снабженец понял, что ни силой, ни угрозами брезента он не получит, и решил сменить тактику.
— Буху... Миленький мой толстячок Буху. Вот так ты нашу дружбу ценишь, да? Ты ведь головастый мужик, посуди сам: какое богатство корове под хвост мы бросаем, пойми же ты наконец! — ласково уговаривал кладовщика Лонгиноз.
Вновь блеснула молния и прогрохотал гром.
— Бог ты мой! Пришла моя погибель! — как ужаленный подпрыгнул Лонгиноз.— Как припустит сейчас... Так где же брезент?
— Вон он, в углу,— смягчился кладовщик.
Лонгиноз привел на склад двух аробщиков. Втроем они
быстро расстелили брезент по полу и ловко разрезали его ножами по размеру арбы. Потом скатали куски брезента и взвалили их на спины.
— Погрузим на мотоцикл,— распорядился Лонгиноз.
— Да его же от силы арб на десять хватит, не больше. А что с остальными делать?
— Бурками покроем,— мгновенно принял решение Лонгиноз.
— С аробщиков снимешь, а цемент покроешь, так, что ли? — недоверчиво переспросил Дараселия.
— Вот именно. А не хватит бурок, шкуру с себя сдеру, а цемент накрою, ясно? Теперь ты хоть понял, что для нас значит цемент,а?
Снова загрохотал гром, и молния голубым сиянием озарила успокоившееся лицо Лонгиноза.
— Была бы у меня твоя голова, Лонгиноз, разве я на складе бы сидел? — сказал Дараселия и тут же встрепенулся: — Что же ты стоишь? Беги, беги, а то сейчас ка-ак польет!..
Спиридон Гуния сидел за своим столом в конторе строительства Коратского массива. Перед ним стоял демобилизованный солдат, неловко мявший в руках шапку. Было заметно, что он отвык от гражданки и не знал, как себя держать. Смуглое, от природы энергичное и волевое его лицо было черным от загара.
— Вы в танковых войсках служили? — спросил Спиридон Гуния.
— Так точно.
— Вот и прекрасно, — обрадовался Спиридон.— Нам позарез требуется помощник драгера.
— Это то, что мне нужно.
— Фамилия?
— Нодия.
— Имя?
— Бондо Иосифович.
— Можете прямо с утра приступать к работе. А теперь идите в шестой барак и спросите Фариу Джохадзе. Он вас устроит. В шестом бараке у нас общежитие.— Спиридон написал направление.— Это отдайте Джохадзе. Перед работой зайдите в отдел кадров, вам скажут, куда пойти и где найти драгера. Драгеры у нас в соцсоревновании участвуют. Вы, надеюсь, знаете, что такое соцсоревнование?
— Об этом вся страна знает. У нас в части мы тоже соревновались.
— Ну и отлично! А ваш драгер хороший парень. И работает что надо. Надеюсь, вы его не подведете.
— Постараюсь, товарищ начальник,— по-военному вытянулся Бондо, четко повернулся и вышел из комнаты.
...Утром начальник отдела кадров Лаврентий Самхарадзе направил Бондо на стройку в сопровождении Гудуйа Эсванджиа. Бондо еще издали увидел в кабине экскаватора Учу. «Нет, мне показалось, наверное»,— подумал Бондо и прибавил шагу. Теперь он отчетливо увидел в кабине Учино лицо. Бондо решил было повернуть обратно, но тут его заметил Уча. Бондо заколебался, не зная, что делать.
— Чего ты встал, вон он, экскаватор Учи Шамугия,— сказал Гудуйа.
— Учи Шамугия? Если бы я знал...— упавшим голосом произнес Бондо. «Нет, не годится возвращаться назад. Он еще подумает, что я его испугался». И Бондо быстрым шагом направился к экскаватору, так быстро, что Гудуйа отстал.
Уча с изумлением смотрел на приближающегося Бондо, смотрел и не верил своим глазам. Но это действительно был Бондо Нодия, стремительно шагающий к экскаватору. Уча выключил двигатель, выпрыгнул из кабины и направился навстречу Бондо.
Остановившись, они одновременно и быстро смерили друг друга взглядами. Гудуйа перехватил их взгляды и приготовился в случае чего встать между ними.
— Здравствуй,— Бондо первым нарушил молчание.
— Ну, здравствуй,— настороженно ответил Уча.
Гудуйа облегченно вздохнул.
— Я Бондо Нодия,— сказал Бондо.
— Знаю.
— Каким же это образом?
— Еще бы не знать... У тебя такой домище... И мандарины что надо...
Бондо догадался, что его вороватое подглядывание там, у калитки, не укрылось от Учиных глаз. Чтобы скрыть неловкость, Бондо быстро заговорил:
— За ними глаз да глаз нужен. Тогда они «что надо».
— В тот день глаза твои чем-то другим были заняты,— поддел его Уча.
— То, «другое», тогда еще не было чужим для меня.
В ответе Бондо почудилась скрытая грусть.
— Кто тебя ко мне направил? — спросил его Уча.
— Никто меня к тебе не направлял... Меня на экскаватор работать направили,— ответил Бондо.— Если бы я знал, что ты здесь драгером, ни за что бы не пошел.
— И правильно бы сделал,—хмуро подтвердил Уча.— Как же теперь быть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51